Неточные совпадения
Стоит
рассказать, как Юстин Помада попал в эти чуланчики, а при этом
рассказать кое-что и о прошедшем кандидата, с которым мы еще
не раз встретимся в нашем романе.
— Да ну же,
расскажи, Николавна, — спать
не хочется.
— Так, — и
рассказать тебе
не умею, а как-то сразу тяжело мне стало. Месяц всего дома живу, а все, как няня говорит, никак в стих
не войду.
— Да что?
Не знаю, как тебе
рассказать.
— Ну, и прекрасно, и птичницу сюда на минутку пошлите, а мы сейчас переведем Лизавету Егоровну. Только чтоб она вас здесь
не застала: она ведь, знаете, такая… деликатная, —
рассказывал доктор, уже сходя с конторского крылечка.
Доктор, впрочем, бывал у Гловацких гораздо реже, чем Зарницын и Вязмитинов: служба
не давала ему покоя и
не позволяла засиживаться в городе; к тому же, он часто бывал в таком мрачном расположении духа, что бегал от всякого сообщества. Недобрые люди
рассказывали, что он в такие полосы пил мертвую и лежал ниц на продавленном диване в своем кабинете.
Уйдут, бывало, ежедневные посетители,
рассказав такой или другой случай, выразив ту или другую мысль, а эта мысль или этот рассказ копошатся в молодой головке, складываются в ней все определеннее, формулируются стройно выраженным вопросом и предстают на строгий, беспристрастный суд,
не сходя с очереди прежде, чем дождутся обстоятельного решения.
— Что ж такое было? — спросила она ее наконец. — Ты
расскажи, тебе будет легче, чем так. Сама супишься, мы ничего
не понимаем: что это за положение?
Он постоянно сам
рассказывал, что ему без взяток прожить нельзя, но
не из этих взяток свивался кнут, которым хлестала его уездная мораль.
— А им очень нужно ваше искусство и его условия. Вы говорите, что пришлось бы допустить побои на сцене, что ж, если таково дело, так и допускайте. Только если увидят, что актер
не больно бьет, так расхохочутся, А о борьбе-то
не беспокойтесь; борьба есть, только
рассказать мы про ту борьбу
не сумеем.
Какие этой порой бывают ночи прелестные, нельзя
рассказать тому, кто
не видал их или, видевши,
не чувствовал крепкого, могучего и обаятельного их влияния. В эти ночи, когда под ногою хрустит беленькая слюда, раскинутая по черным талинам, нельзя размышлять ни о грозном часе последнего расчета с жизнью, ни о ловком обходе подводных камней моря житейского. Даже сама досужая старушка-нужда забывается легким сном, и
не слышно ее ворчливых соображений насчет завтрашнего дня.
— Все это так и есть, как я предполагал, —
рассказывал он, вспрыгнув на фундамент перед окном, у которого работала Лиза, — эта сумасшедшая орала, бесновалась, хотела бежать в одной рубашке по городу к отцу, а он ее удержал. Она выбежала на двор кричать, а он ей зажал рукой рот да впихнул назад в комнаты, чтобы люди у ворот
не останавливались; только всего и было.
— То-то «
не поняла». Есть когда
рассказывать.
Это была русская женщина, поэтически восполняющая прелестные типы женщин Бертольда Ауэрбаха. Она
не была второю Женни, и здесь
не место говорить о ней много; но автор, находясь под неотразимым влиянием этого типа, будет очень жалеть, если у него
не достанет сил и уменья когда-нибудь в другом месте
рассказать, что за лицо была Марья Михайловна Райнер, и напомнить ею один из наших улетающих и всеми позабываемых женских типов.
Райнер говорил, что в Москве все ненадежные люди, что он ни в ком
не видит серьезной преданности и что, наконец,
не знает даже, с чего начинать. Он
рассказывал, что был у многих из известных людей, но что все его приняли холодно и даже подозрительно.
Теперь о ее красоте, конечно, уже никто и
не говорил; а смолоду,
рассказывали, она была очень неавантажна.
— Я, мой милый Райнер, — начала она, оживляясь и слегка дергаясь на стуле, — только что
рассказывала, как мне приносили весть. Только что я встала и еще
не была одета, как вдруг «дзынь», входит один: «il est mort»; потом другой…
Здесь все тоже слушают другую старушенцию, а старушенция
рассказывает: «Мать хоть и приспит дитя, а все-таки душеньку его
не приспит, и душа его жива будет и к Богу отъидет, а свинья, если ребенка съест, то она его совсем с душою пожирает, потому она и на небо
не смотрит; очи горе
не может возвести», — поясняла рассказчица, поднимая кверху ладони и глядя на потолок.
— А вы у меня ни во что
не смейте мешаться, — пригрозила она стоявшему посреди залы мужу, —
не смейте ничего
рассказывать: Серж через три дня будет в Богатыревке.
Лиза даже как-то постарела и пожелтела: ее мучили тоска, бездействие и безлюдье. Розанов оправдался,
не произнося ни одного слова в свое оправдание. Его оправдал Персиянцев, который, идучи домой от Бычкова в последний день своей свободы, встретил Рогнеду Романовну и
рассказал ей историю с Араповым, прибавив, что «нас всех спас Розанов».
Рассказывать о своем несчастии Полинька
не любила и уклонялась от всякого разговора, имеющего что-нибудь общее с ее судьбою. Поэтому, познакомясь с Розановым, она тщательно избегала всякой речи о его положении и
не говорила о себе ничего никому, кроме Лизы, да и той сказала только то, что мы слышали, что невольно сорвалось при первом свидании.
К тому же Бертольди при всех
рассказала Бычкову, что Розанов уговаривал Лизу
не приглашать его.
В этих ночных беседах ни она, ни он никогда
не говорили о своем будущем, но незаметно для них самих самым тщательным образом
рассказали друг другу свое прошедшее. Перед Розановым все более и более раскрывалась нежная душа Полиньки, а в Полиньке укреплялось сожаление к доктору.
— Ну, а что же вы меня ни о чем
не спросите, Лизавета Егоровна: я ведь вам о многом кое о чем могу
рассказать.
Она пришла к нему на четвертый день его болезни, застав его совершенно одинокого с растерявшейся и плачущей Афимьей, которая
рассказала Лизе, что у них нет ни гроша денег, что она боится, как бы Василий Иванович
не умер и чтобы ее
не потащили в полицию.
Не столько под влиянием этих книг, сколько под впечатлением устных рассуждений Красина молоденькая сестра Мечниковой начала сочувствовать самостоятельности и задачам женщин, о которых ей
рассказывал Красин.
Отчего ж у меня
не болит?» Кто-нибудь приедет и
расскажет, что нынче на Невском на торцах очень лошади падают; Белоярцев и тут остановит и скажет: «Падают!
Помада очень мало изменился в Москве. По крайней ветхости всего его костюма можно было безошибочно полагать, что житье его было
не сахарное. О службе своей он разговаривал неохотно и только несколько раз принимался
рассказывать, что долги свои он уплатил все до копеечки.
После этого разговора, при котором Райнер казался несколько взволнованным, его против обыкновения
не было видно около недели, и он очень плохо мог
рассказать, где он все это время исчезал и чем занимался.
Это начало еще более способствовало Райнерову замешательству, но он оправился и с полною откровенностью
рассказал революционному агенту, что под видом сочувствия польскому делу им навязывают девушку в таком положении, в котором женщина
не может скитаться по лесам и болотам, а имеет всякое право на человеческое снисхождение.
Розанов только Евгении Петровне
рассказал, что от Альтерзонов ожидать нечего и что Лизе придется отнимать себе отцовское наследство
не иначе как тяжбою. Лизе он медлил
рассказать об этом, ожидая, пока она оправится и будет в состоянии равнодушнее выслушать во всяком случае весьма неприятную новость. Он сказал, что Альтерзона нет в городе и что он приедет
не прежде как недели через две.
— Помилуйте, да мало ли чего на свете
не бывает, нельзя же все так прямо и
рассказывать. Журнал читается в семействах, где есть и женщины, и девушки, нельзя же нимало
не щадить их стыдливости.