Неточные совпадения
Приехав с утренним поездом в Москву, Левин остановился у своего старшего брата по матери Кознышева и, переодевшись, вошел к нему в кабинет, намереваясь тотчас же
рассказать ему, для чего он приехал, и просить его совета; но брат был
не один.
Кити
рассказала это,
не придавая никакого значения этим словам.
Говорят, я знаю, мужья
рассказывают женам свою прежнюю жизнь, но Стива…. — она поправилась — Степан Аркадьич ничего
не сказал мне.
Когда Анна вернулась с альбомом, его уже
не было, и Степан Аркадьич
рассказывал, что он заезжал узнать об обеде, который они завтра давали приезжей знаменитости.
Он вглядывался в его болезненное чахоточное лицо, и всё больше и больше ему жалко было его, и он
не мог заставить себя слушать то, что брат
рассказывал ему про артель.
— Ну, будет о Сергее Иваныче. Я всё-таки рад тебя видеть. Что там ни толкуй, а всё
не чужие. Ну, выпей же.
Расскажи, что ты делаешь? — продолжал он, жадно пережевывая кусок хлеба и наливая другую рюмку. — Как ты живешь?
— Да
расскажи мне, что делается в Покровском? Что, дом всё стоит, и березы, и наша классная? А Филипп садовник, неужели жив? Как я помню беседку и диван! Да смотри же, ничего
не переменяй в доме, но скорее женись и опять заведи то же, что было. Я тогда приеду к тебе, если твоя жена будет хорошая.
Она вспомнила, как она
рассказала почти признание, которое ей сделал в Петербурге молодой подчиненный ее мужа, и как Алексей Александрович ответил, что, живя в свете, всякая женщина может подвергнуться этому, но что он доверяется вполне ее такту и никогда
не позволит себе унизить ее и себя до ревности.
И баронесса,
не отпуская Вронского, стала ему
рассказывать, пересыпая шутками, свои последние планы жизни и спрашивать его совета.
И,
не давая товарищу углубляться в подробности своего положения, Петрицкий пустился
рассказывать ему все интересные новости.
— Это надо
рассказать вам. Я был занят, и чем? Даю вам это из ста, из тысячи…
не угадаете. Я мирил мужа с оскорбителем его жены. Да, право!
— Это немножко нескромно, но так мило, что ужасно хочется
рассказать, — сказал Вронский, глядя на нее смеющимися глазами. — Я
не буду называть фамилий.
Молодая жена его, как
рассказывал Венден, — он был женат полгода, — была в церкви с матушкой и, вдруг почувствовав нездоровье, происходящее от известного положения,
не могла больше стоять и поехала домой на первом попавшемся ей лихаче-извозчике.
—
Расскажите нам что-нибудь забавное, но
не злое, — сказала жена посланника, великая мастерица изящного разговора, называемого по-английски small-talk обращаясь к дипломату, тоже
не знавшему, что теперь начать.
Не нравилось ей тоже то, что по всему, что она узнала про эту связь, это
не была та блестящая, грациозная светская связь, какую она бы одобрила, но какая-то Вертеровская, отчаянная страсть, как ей
рассказывали, которая могла вовлечь его в глупости.
Вронский умышленно избегал той избранной, великосветской толпы, которая сдержанно и свободно двигалась и переговаривалась пред беседками. Он узнал, что там была и Каренина, и Бетси, и жена его брата, и нарочно, чтобы
не развлечься,
не подходил к ним. Но беспрестанно встречавшиеся знакомые останавливали его,
рассказывая ему подробности бывших скачек и расспрашивая его, почему он опоздал.
Он осмотрел руку, сказал, что она
не вывихнута, наложил компрессы и, оставшись обедать, видимо, наслаждался беседой со знаменитым Сергеем Ивановичем Кознышевым и
рассказывал ему, чтобы выказать свой просвещенный взгляд на вещи, все уездные сплетни, жалуясь на дурное положение земского дела.
Гувернантка, поздоровавшись, длинно и определительно стала
рассказывать проступок, сделанный Сережей, но Анна
не слушала ее; она думала о том, возьмет ли она ее с собою. «Нет,
не возьму, — решила она. — Я уеду одна, с сыном».
— Можете себе представить, мы чуть было
не раздавили двух солдат, — тотчас же начала она
рассказывать, подмигивая, улыбаясь и назад отдергивая свой хвост, который она сразу слишком перекинула в одну сторону. — Я ехала с Васькой… Ах, да, вы
не знакомы. — И она, назвав его фамилию, представила молодого человека и, покраснев, звучно засмеялась своей ошибке, то есть тому, что она незнакомой назвала его Васькой.
Трех лучших телок окормили, потому что без водопоя выпустили на клеверную отаву и никак
не хотели верить, что их раздуло клевером, а
рассказывали в утешение, как у соседа сто двенадцать голов в три дня выпало.
И он с свойственною ему ясностью
рассказал вкратце эти новые, очень важные и интересные открытия. Несмотря на то, что Левина занимала теперь больше всего мысль о хозяйстве, он, слушая хозяина, спрашивал себя: «Что там в нем сидит? И почему, почему ему интересен раздел Польши?» Когда Свияжский кончил, Левин невольно спросил: «Ну так что же?» Но ничего
не было. Было только интересно то, что «оказывалось» Но Свияжский
не объяснил и
не нашел нужным объяснять, почему это было ему интересно.
Левин слушал и придумывал и
не мог придумать, что сказать. Вероятно, Николай почувствовал то же; он стал расспрашивать брата о делах его; и Левин был рад говорить о себе, потому что он мог говорить
не притворяясь. Он
рассказал брату свои планы и действия.
― Нынче утром Лиза заезжала ко мне ― они еще
не боятся ездить ко мне, несмотря на графиню Лидию Ивановну, ― вставила она, ― и
рассказывала про ваш Афинский вечер. Какая гадость!
― Ты неправа и неправа, мой друг, ― сказал Вронский, стараясь успокоить ее. ― Но всё равно,
не будем о нем говорить.
Расскажи мне, что ты делала? Что с тобой? Что такое эта болезнь и что сказал доктор?
И он весело и забавно
рассказал, как он,
не спав всю ночь, в полушубке ворвался в отделение Алексея Александровича.
Степан Аркадьич
рассказал жене причину замедления, и гости улыбаясь перешептывались между собой. Левин ничего и никого
не замечал; он,
не спуская глаз, смотрел на свою невесту.
Сережа
рассказал хорошо самые события, но, когда надо было отвечать на вопросы о том, что прообразовали некоторые события, он ничего
не знал, несмотря на то, что был уже наказан за этот урок.
Анна как будто
не замечала выражения лица Вронского, озабоченного и вопросительного, и весело
рассказывала ему, что она купила нынче утром.
—
Не знаю, что думать, — улыбаясь отвечал Левин, — Сергей в этом отношении очень странен для меня. Я ведь
рассказывал…
— Очень у них хорошо, —
рассказывал Васенька про Вронского и Анну. — Я, разумеется,
не беру на себя судить, но в их доме чувствуешь себя в семье.
— Ну, душенька, как я счастлива! — на минутку присев в своей амазонке подле Долли, сказала Анна. —
Расскажи же мне про своих. Стиву я видела мельком. Но он
не может
рассказать про детей. Что моя любимица Таня? Большая девочка, я думаю?
Весловский
рассказывал Алексею, и мы
не верим.
Разговор между обедавшими, за исключением погруженных в мрачное молчание доктора, архитектора и управляющего,
не умолкал, где скользя, где цепляясь и задевая кого-нибудь за живое. Один раз Дарья Александровна была задета за живое и так разгорячилась, что даже покраснела, и потом уже вспомнила,
не сказано ли ею чего-нибудь лишнего и неприятного. Свияжский заговорил о Левине,
рассказывая его странные суждения о том, что машины только вредны в русском хозяйстве.
Вернувшись домой и найдя всех вполне благополучными и особенно милыми, Дарья Александровна с большим оживлением
рассказывала про свою поездку, про то, как ее хорошо принимали, про роскошь и хороший вкус жизни Вронских, про их увеселения и
не давала никому слова сказать против них.
Другой шутливый дворянин
рассказал, как выписаны были лакеи в чулках для бала губернского предводителя и как теперь их придется отослать назад, если новый губернский предводитель
не даст бала с лакеями в чулках.
Сейчас же, еще за ухой, Гагину подали шампанского, и он велел наливать в четыре стакана. Левин
не отказался от предлагаемого вина и спросил другую бутылку. Он проголодался и ел и пил с большим удовольствием и еще с большим удовольствием принимал участие в веселых и простых разговорах собеседников. Гагин, понизив голос,
рассказывал новый петербургский анекдот, и анекдот, хотя неприличный и глупый, был так смешон, что Левин расхохотался так громко, что на него оглянулись соседи.
― Это в том же роде, как: «я этого-то и терпеть
не могу!» Ты знаешь? ― спросил Степан Аркадьич. — Ах, это прелесть! Подай еще бутылку, ― сказал он лакею и начал
рассказывать.
Анекдот Степана Аркадьича был тоже очень забавен. Левин
рассказал свой анекдот, который тоже понравился. Потом зашла речь о лошадях, о бегах нынешнего дня и о том, как лихо Атласный Вронского выиграл первый приз. Левин
не заметил, как прошел обед.
― Ты вот и
не знаешь этого названия. Это наш клубный термин. Знаешь, как яйца катают, так когда много катают, то сделается шлюпик. Так и наш брат: ездишь-ездишь в клуб и сделаешься шлюпиком. Да, вот ты смеешься, а наш брат уже смотрит, когда сам в шлюпики попадет. Ты знаешь князя Чеченского? — спросил князь, и Левин видел по лицу, что он собирается
рассказать что-то смешное.
Она попросила Левина и Воркуева пройти в гостиную, а сама осталась поговорить о чем-то с братом. «О разводе, о Вронском, о том, что он делает в клубе, обо мне?» думал Левин. И его так волновал вопрос о том, что она говорит со Степаном Аркадьичем, что он почти
не слушал того, что
рассказывал ему Воркуев о достоинствах написанного Анной Аркадьевной романа для детей.
— Ну, а ты что делал? — спросила она, глядя ему в глаза, что-то особенно подозрительно блестевшие. Но, чтобы
не помешать ему всё
рассказать, она скрыла свое внимание и с одобрительной улыбкой слушала его рассказ о том, как он провел вечер.
Он спросил ужинать и стал
рассказывать ей подробности бегов; но в тоне, во взглядах его, всё более и более делавшихся холодными, она видела, что он
не простил ей ее победу, что то чувство упрямства, с которым она боролась, опять устанавливалось в нем.
— А, и вы тут, — сказала она, увидав его. — Ну, что ваша бедная сестра? Вы
не смотрите на меня так, — прибавила она. — С тех пор как все набросились на нее, все те, которые хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу, что она сделала прекрасно. Я
не могу простить Вронскому, что он
не дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я бы поехала к ней и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь. Ну,
расскажите же мне про нее.
Степан Аркадьич вышел посмотреть. Это был помолодевший Петр Облонский. Он был так пьян, что
не мог войти на лестницу; но он велел себя поставить на ноги, увидав Степана Аркадьича, и, уцепившись за него, пошел с ним в его комнату и там стал
рассказывать ему про то, как он провел вечер, и тут же заснул.
Кроме того, он был житель уездного города, и ему хотелось
рассказать, как из его города пошел один солдат бессрочный, пьяница и вор, которого никто уже
не брал в работники.
Он
не мог согласиться с тем, что десятки людей, в числе которых и брат его, имели право на основании того, что им
рассказали сотни приходивших в столицы краснобаев-добровольцев, говорить, что они с газетами выражают волю и мысль народа, и такую мысль, которая выражается в мщении и убийстве.