К этому времени гордановской жизни относится приобретение им
себе расположения Глафиры Агатовой, чему он не придавал большой цены, и потом потеря ее,
с чем он едва
справился, наделав предварительно несколько глупостей, не отвечавших ни его намерениям, ни его планам, ни тем принципам, которые он вырабатывал для
себя и внушал другим.
Шевелящаяся ручка обратила на
себя внимание людей, собравшихся в зале, и некоторые из них поспешили на помощь и взялись за это
с усердием, в пылу которого ни по ту ни по другую сторону никому в голову не приходило
справиться, вполне ли отперт дверной замок: дверь тянули, дергали и наконец
с одной стороны успели отломить ручку, а
с другой — сопровождавший Глафиру лакей успел уронить на пол и погасить свою свечу.
Но подивитесь же, какая
с самим
с ним произошла глупость: по погребении Катерины Астафьевны, он, не зная как
с собой справиться и все-таки супротив самой натуры своей строптствуя, испил до дна тяжелую чашу испытания и, бродя там и сям, очутился ночью на кладбище, влекомый, разумеется, существующею силой самой любви к несуществующему уже субъекту, и здесь он соблаговолил присесть и, надо думать не противу своей воли, просидел целую ночь, припадая и плача (по его словам от того будто, что немножко лишнее на нутро принял), но как бы там ни было, творя сей седален на хвалитех, он получил там сильную простуду и в результате оной перекосило его самого, как и его покойницу Катерину Астафьевну, но только
с сообразным отличием, так что его отец Кондратий щелкнул не
с правой стороны на левую, а
с левой на правую, дабы он, буде вздумает, мог бы еще правою рукой перекреститься, а левою ногой сатану отбрыкнуть.