Два всадника на одном коне

Михаил Фёдоров, 2017

Действие повести происходит в конце XIV века, в один из самых драматических периодов становления Русского государства – собирания сил русских князей для борьбы с Золотой Ордой и объединения их княжеств вокруг Москвы. Золотоордынцы, крымчаки, литовцы, фрязи… На фоне этого исторического многолюдства, явных врагов и временных, ненадёжных союзников Руси разворачивается судьба главного героя – десятилетнего сироты Василия. Он чудом попадает ко двору рязанского князя и накануне Куликовской битвы получает от него важное задание, выполнение которого может существенно повлиять на исход предстоящего сражения. Удастся ли Василию справиться с княжеским поручением? Для среднего и старшего школьного возраста.

Оглавление

Из серии: Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Два всадника на одном коне предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Часть вторая

В Рязани

Глава первая

Представление

С того времени, как я попал в Рязань, прошло два года. Да, ровно два года. Как раз в конце лета ордынцы сожгли наше село, вот и сейчас лето на исходе.

С тех пор я почти забыл про тот перстень, о котором мне отец говорил, — с печаткой, где два всадника на одном коне. Сразу не спросил у Варсонофия, хотя он-то наверняка должен знать, раз князь и бояре знают. Но сначала как-то не до этого было, а потом всё закрутилось: учёба у монаха, ратное дело у боярина Дмитрия. Иной раз к закату так умаешься, что еле до кельи доползаешь.

Нет, бывало иногда, что и вспоминал, но как-то так получалось, что в это время никого знающего рядом не оказывалось. Не спрашивать же у Родослава! Он сам ко мне всё время с расспросами пристаёт: как то да как это? Кто такая Илмера[14], из чего ордынцы луки делают, как титло[15] правильно в письме поставить?

Я-то всё знаю, а он, когда Варсонофий рассказывает, рот разинет и в окошке ворон считает или в носу ковыряется. Варсонофий его спросит, а у Родослава взгляд где-то в небесах бродит. Не сразу и поймёт, о чём его спросили. Даже не знаю, как он будет полки водить, когда князем станет. Такому доверь войско — всех погубит. Не такой должен быть князь, не такой. Варсонофий ругал его «баламошкой» и приговаривал, что он в миске утонет, валенком зарежется, у него с глаз нос унесут.

Вот старший княжич, Фёдор, совсем другой. Фёдор, как Олег, во всё вникает, всем интересуется. Он и на мечах среди первых, и воинский строй знает, и как людей к себе расположить, и как княжеству прибыток сделать. Варсонофий его очень хвалил, говорил, что достойная замена Олегу растёт. А про Родослава только вздыхал или ругался.

Как-то раз прибегает Родослав, глаза как у сыча, радостный.

— Вьюн, — кричит, — айда в поле, там песельники пришли!

А я как раз собирался на ратную площадку — плашки рубить. Но, думаю, плохого не будет, если на песельников схожу поглядеть. Не понравится — уйду. Родослав, не дожидаясь меня, уже убежал. Он на развлечения падок. Даром что четырнадцать годков. А ведь ещё годик — и его в сечу возьмут, если нужда будет. В Рязанской земле отроки в пятнадцать лет уже воинами считаются.

Отправился я следом. Смотрю — и не я один. Детворы много туда же поспешает, и кое-кто из взрослых направляется. Песельников князь запретил в город пускать. Попы ругаются, говорят — языческие игрища. Вот и сейчас один стоит на воротах и предрекает всем, посетившим бесовское представление, немыслимые кары. А на него никто и внимания не обращает: знают уже, что этот дьячок немного не в себе. А князь с попами ссориться не хочет — время такое. Вот и дают песельники представления у городских стен. Потом, если переночевать надо, их пустят, конечно. Чай, рязанцы не басурмане — людей на ночь без защиты оставлять. Попы, конечно, и этому воспротивились бы, если б смогли. Но тут уж Олег был твёрд. Год назад, когда такие же песельники появились, были разговоры, чтобы их в город совсем не пускать, но Олег сказал спокойно: «Пусть заходят». И больше никто ему не перечил. Поняли: надо и меру знать.

Народищу в поле собралось видимо-невидимо! Я уж подумал, что вся Рязань вышла! Да что там Рязань, мне кажется, если изо всех окрестных деревень народ собрать, и то столько не наберётся. Княжеские дружинники, что на городских воротах стояли, аж подпрыгивали — так им самим хотелось на скоморохов глянуть. Ребята всё молодые, меня старше лет на пять всего, не больше. Я когда мимо пробегал, кивнул им дружески. Они тоже в ответ головами затрясли. Не раз уже мы в шуточных поединках встречались на ратной площадке. Пока они побеждают. Старшие всё-таки, силы больше да и мастерства. Ведь они в настоящих стычках участвовали. Но я вижу, что победа даётся им с каждым разом всё труднее. Когда-нибудь и я выйду победителем. Обязательно выйду!

Куда подевался Родослав, я так и не разглядел. Толпища такая, что не поймёшь, кто где. Я задумчиво почесал затылок: как тут протолкнуться поближе? А песельники, слышу, уже на дудках играют. Эх, была не была, попробую влезть! Это только взрослым и растяпам кажется, что в толпе протиснуться невозможно. Я-то умею: не раз толкался на Рязанском торжище, когда отправлял меня Капуста помочь стряпухам принести съестное. Тут всё просто, только надо знать — как!

Я подошёл к толпе и осторожно вклинился плечом между рыжим мужичонкой и нарядной молодой барыней с годовалым малышом на руках. Мужичонка только вздрогнул, когда я слегка оттеснил его в сторону. Тут ведь тоже надо соображать, кого можно оттолкнуть, а от кого за это и по шее получишь. Миг — и вот уже мужичонка с барыней позади, а я осторожно пробираюсь дальше.

Времени-то прошло всего ничего, а я уже протиснулся в первые ряды. Впритык стоял какой-то очень толстый дядька среднего роста. По одежде — богатый иноземный купец. Но мне всё равно, купец не купец, а смотреть не мешай! А песельники, которых было двое, между тем продолжали представление.

Эй, народ честной,

Не проходи, постой!

Для маленькой Марфушки

Не пожалей полушки,

А для полосатого Сенечки

Серебряной денежки!

Тут же рядом Марфушка — дворняга, наряженная в сарафан, с повязанным поверх ушей платочком — стояла смирнёхонько на задних лапах и слабо потявкивала, убеждая зрителей не пожалеть для неё полушки. А полосатый Сенечка — огромный лохматый кот бело-рыжей масти, облачённый в какие-то ремки[16], отдалённо напоминающие крестьянскую рубаху, лежал, свернувшись клубком, и, наплевав на причитания скомороха, только щурился во все стороны и даже не мяукал.

Видя, что рязанцы не очень-то спешат кидать монеты Сенечке и Марфушке, песельники решили показать кое-что поинтереснее. Один из них закричал тонким голосом:

— А ну народ, расступись!

После чего прошёлся по кругу колесом, встал посреди свободной площадки и начал гнусавить, в то время как второй подыгрывал ему на дудке:

Из-за Волги кума в решете приплыла,

Веретёнами гребла, юбкой парусила.

Заколола воробья в четыре ножа,

Положила воробья в четыре котла,

Разложила воробья на двенадцать блюд.

Ну и дальше всё в том же духе. Кто-то смеялся, некоторые кидали мелкие медные монеты. Видно, скудный ручеёк денег подстегнул певца, и он продолжил с бо́льшим воодушевлением:

Княже мой, господине!

Лучше бы у тебя пити воду, нежели у боярина мёд.

Княже мой, господине!

Лучше бы из твоей руки печён воробей взял.

Народ загомонил. Бояр многие недолюбливали. Песельники знали, над кем можно глумиться, а над кем нельзя: себе дороже будет. За всё представление ни одной шутки про Олега Рязанского, даже самой невинной, я не слышал.

Калачи-то пекут

Не про нас, про бояр.

Бояре-то не съели —

Собакам стравили.

Собаки-то сдурили

Да попа укусили.

Поп с крестом,

Попадья с пестом,

Ударили в доску́,

Поехали в Москву.

Народ вокруг не просто смеялся, а покатывался от хохота. Вместе со всеми смеялся и я. Только толстый иноземец рядом недовольно пыхтел, бормоча что-то по-своему. Не знаю, то ли он плохо по-нашему знал, то ли шутки русские ему смешными не казались?.. Он пыхтел всё громче, потом плюнул на землю и повернулся с намерением уйти. Да повернулся так неудачно, что наступил мне на ногу. А весу в нём было не просто много, а очень много! От неожиданности и боли я завопил и стал выдёргивать ногу из-под иноземцева башмака, но не тут-то было… Я потерял равновесие и упёрся носом в его огромное брюхо. Вот же купчины! Хоть наши, хоть иноземные, а животы у всех одинаковые, толстые!

Иноземец сграбастал меня своей ручищей за шиворот и легко приподнял над землёй. Мои ноги болтались в воздухе безо всякой надежды обрести опору. А рядом надрывались песельники:

Подходи-ка, поп,

Щёлкну звонко в лоб!

— Мальшик, — сказал он, — ты зачем так? Ты хочешь украсть мой омоньер[17], мой деньги?

Его голос мне что-то напомнил. Говорил он по-нашему правильно, слова коверкал не сильно, лишь немного смягчая звуки. Ещё чего, нужны мне его деньги! Княжеские воспитанники не воруют! Он оглядел меня и, поняв по одежде, что я не какой-нибудь бродяжка, поставил на место и похлопал по плечу:

— Вижу, что ты из хороший семья и не станьешь вороват. Ну-ну…

У меня перед глазами мелькнула его широкая кисть с толстыми пальцами, унизанными перстнями. Он внимательно взглянул на меня, и его веки дрогнули: так бывает, когда неожиданно встречаешь какого-то нежеланного знакомца. Но иноземец быстро справился с собой, ещё раз похлопал меня по плечу, потом повернулся и стал быстро протискиваться в толпе. А я остался на месте, стараясь понять: что же меня поразило? Это была не одежда и не толщина иноземца, а что-то другое, до боли знакомое, но в то же время неизвестное и, кажется, опасное. Купчина уже скрылся в толпе, только где-то вдали колыхались верхушки павлиньих перьев, украшавших его бархатный вишнёвый берет. И тут я понял: перстень! Меня поразил и насторожил его перстень. Простенький светло-серый перстень без самоцвета, но зато с печаткой. И даже не медный. Перстень из простого железа. А на печатке — два всадника на одном коне.

И тут я вспомнил, где я его раньше встречал. Это же тот самый толмач, что был с посольством в нашем селе, а потом вместе с ордынцами участвовал в набеге и разграблении!

Глава вторая

Ночное сражение

Пока я соображал, что делать, представление закончилось, народ стал бросать песельникам монеты и потянулся кто куда: в город, в слободы, по сёлам да деревням. Возникла такая толчея, что я уж и не чаял из неё выбраться. Толкнули с одной стороны, с другой. Кто-то опять наступил на ту же ногу, что и купец. Я даже захромал и чуть не упал. Потом опомнился и ринулся к городским воротам: надо же рассказать князю, что появился в городских пределах человек с перстнем, про который отец мне два года назад рассказывал. Князь и бояре, помнится, очень заинтересовались тогда!

Но не тут-то было. Выбраться из движущейся толпы оказалось невозможно. Я пару раз попробовал, но упал и чуть не оказался втоптанным сотнями ног в сухую летнюю землю. Чьи-то сильные мозолистые руки ухватили меня за подмышки и поставили на ноги, а пока я оборачивался, чтобы поблагодарить, неизвестный спаситель исчез в толпе.

Я вместе со всеми медленно побрёл к городу. После того как мы прошли городские ворота, народ стал расходиться по домам, и толпа поредела. Я подошёл к стоявшим на страже дружинникам и спросил:

— Иноземные купцы выезжали?

— А тебе-то что? — усмехнулся один из них. — Неужто пограбить хочешь?

Это был мой тёзка по крещению, Васька, по прозвищу Орех. Мы с ним не раз сходились в шуточных поединках. Хотя он всегда побеждал, но давалось это ему труднее, чем другим дружинникам. Один раз я почти совсем его одолел. Над ним даже посмеиваться стали. Из-за этого Васька жутко на меня злился. Странный какой-то: не на меня надо злиться, а на себя. И мастерству воинскому учиться получше.

— Нет, не хочу, — ответил я.

Не объяснять же ему, в самом деле, что да как. На это время уйдёт, а надо всё быстро спроворить. А то уйдут иноземцы, где их потом найдёшь?

— Тогда зачем они тебе?

А сам ехидно так ухмыляется — видно, думает, как бы меня побольнее подковырнуть. Я уже понял, что не к тому я с вопросом обратился. Надо было бы к старшему при воротах. Тут подошёл другой дружинник:

— Зачем тебе иноземцы, Вьюн?

— Потом объясню. Или лучше у князя спроси, он расскажет.

Знаю ведь, что никого они спрашивать не пойдут. А если и найдётся такой умник, то ничего Олег ему не ответит, ведь недаром говорят: «всяк сверчок знай свой шесток!» Они тоже это поняли, поэтому спрашивать больше ничего не стали.

— Ушли они. Давненько уже.

— Как — ушли? Когда? Я же только что одного видел!

Я чуть не заплакал от злости и разочарования. Надо же, второй раз увидеть носителя таинственного перстня — и упустить его по глупой случайности!

— Да вот когда скоморохи подошли, народ повалил за стену, тогда и выехали. Даже чуть раньше.

Всё ясно. Тот толстый купец, видно, из любопытства подошёл посмотреть на скоморохов, а весь их обоз уже стоял в поле. Теперь догонишь разве?

— А князь где?

— Так он ещё вчера уехал в Новгородок, что на Осетре.

— А молодой боярин Дмитрий?

— Чевка-то? С ним. И старший княжич тоже.

Всё… Больше некого было уговаривать остановить тех купцов. Меня никто и слушать-то не станет. А если и станут, то пока поймут, пока погоню снарядят!.. Эх!..

Я медленно побрёл к княжьему терему. Почти все уже разбрелись по домам, и на улице было свободно. Я находился в таком сквернейшем настроении, что идти к себе в келью не хотелось — будешь лежать там в одиночестве, мысли всякие нехорошие в голову полезут. Поэтому в кремле я пошёл в плотницкую и по привычке набрал десяток плашек. В первый же удар я вложил всю накопившуюся злость, всю горечь на так неудачно сложившиеся обстоятельства. Плашка от удара меча разлетелась на две почти ровные половинки. Хотя это получилось у меня впервые, особой радости я не испытал. Держа меч в правой руке, поднял одну половинку с земли и внимательно рассмотрел её. Линия сруба была ровная, прямая. Как будто рубил не на лету в воздухе боевым мечом, а на плахе плотницким топором, тщательно примерившись. Такой сруб и у боярина Дмитрия не часто получается! На душе немного полегчало.

Я подкинул вторую плашку и взмахнул мечом. Деревяшка целёхонькой отлетела в сторону. Нет, я это так не оставлю. Я подкидывал и бил мечом, подкидывал и бил. Но всё без толку. Так и не получилось у меня больше в тот вечер разрубить плашку…

А ночью меня разбудили крики и топот. Едва продрав глаза, я подошёл к окну. Внизу царила суматоха. Вдалеке виднелись отблески большого пожара, отовсюду доносились крики. Небольшой отряд дружинников взбирался на стену, в открытые ворота кремля горожане загоняли скот, под окном пробежал кто-то, сжимая целую охапку стрел. Что это? Неужели на Рязань напали? И Олега ведь в городе нет — ушёл с дружиной, здесь только сотни три ратников осталось. В считаные мгновения я оделся, схватил меч и выбежал на улицу.

Те из рязанцев, кто жил рядом с кремлём, успели спастись сами и спасти скот. Двор кремля был плотно забит мычащим и блеющим стадом. Дружинники на стенах спокойно, без суеты, готовили луки и примерялись, как удобней стрелять из-за зубцов. Я поднялся на стену, увязавшись за молодыми дружинниками, нёсшими стрелы и сулицы.

У башни, что возле главных ворот, на стене стоял боярин Глеб, который два года назад отогнал ордынцев от нашего села, и напряжённо всматривался в ночь, где трепыхались на ветру языки пламени. Горел уже почти весь город, даже стены, сделанные из толстенных дубовых брёвен.

Где-то вдалеке слышался шум битвы. Видно, те горожане, кто не успел добраться до кремля, старались подороже продать свои жизни. Пламя в ночи разгоралось всё сильнее. Внезапно из него, как бесы из пекла, показались всадники. Это были уже знакомые мне ордынские воины. Они на полном скаку устремились к воротам, куда как раз загоняли последних коров, — похоже, хотели воспользоваться оплошностью защитников кремля.

Ордынцев было много, сотен пять. Они скакали быстро, очень быстро, выпуская на скаку стрелу за стрелой куда-то вверх, на стены. Я стоял и смотрел на всё это разинув рот. Вот он — настоящий бой, к которому я готовился два года после сожжения нашего села.

Меня больно пихнули в бок:

— Чего стоишь? Стреляй.

Я оглянулся, но дружинник уже отошёл к краю стены и, спрятавшись за зубцом, выцеливал кого-то из лука. Трен-н-нь! Он, на миг выглянув из-за укрытия, выпустил стрелу и тут же опять спрятался, потянувшись к саадаку.

Только тут я сообразил, что сжимаю в руках лук со стрелами и сулицу. А меч у меня и так постоянно на поясе.

Лучники стреляли часто и сумели остановить первый натиск ордынцев, которые откатились на безопасное расстояние, оставив перед кремлём десятка два поверженных воинов. В это время внизу успели закрыть центральные ворота и запереть их на толстенный дубовый брус, потом на второй. Всё! Теперь, чтобы ворваться в кремль, нужны осадные машины или лестницы. А лучше и то и другое сразу. Хотя что это я несу? Это не для нас лучше, а для них. А для нас — хуже.

Мимо меня прошёл боярин Глеб — видно, обходил стены, смотрел, хорошо ли воины подготовились к сражению. Остановился невдалеке, возле того дружинника, что привёл меня в чувство:

— Как ты тут, Михайло?

— Привычно, боярин. Да ты не тужи: кремль удержим. А ордынцы скоро уйдут. Самое позднее — к завтрашнему вечеру.

— Вот как? С чего взял?

— Ну так подошли они скрытно, а значит, быстро. Наши ведь на дальних заставах не успели заметить и нам донести. Так?

— Так.

— А теперь сам тыковкой-то покумекай. Раз скоро шли, значит, без обоза. Так?

— Ну да.

— Значит, осадных машин у них нет. Верно?

— Верно.

— И лестниц тоже нет. И вряд ли они их здесь сделают. Для этого ведь навык нужен, а какие из них плотники? Да и город весь попалили. Сомневаюсь я, что найдут они доски и жерди хотя бы на два-три десятка лестниц. А по новой дерево заготавливать — на это время нужно. Я правильно говорю?

— Да, правильно, — подтвердил боярин.

— А коль так, то и делать им здесь больше нечего. Раз не сумели кремль с наскока захватить, то и стоять под стенами не будут. Пограбят всё, что осталось, и уйдут обратно в степь.

— Да, но…

— Ну, может, ещё денёк окрестные деревеньки пощиплют, — не слушая, перебил его Михайло, — а потом уйдут. Помяни моё слово. Вот только как они в город вошли? Обманом, наверное, хитростью. Они на это мастера. Только, думаю, мы этого уже не узнаем. Всех, кто знает, скорее всего, уже отпевать пора.

Меня поразило то спокойствие и даже насмешливость, с какими простой дружинник разговаривал с боярином. В темноте лица было не разглядеть, но голос уж больно знакомый! Приглядевшись, я узнал дядю Мишу — самого опытного дружинника Олега. Два года назад он мне показывал, как рубить на лету плашки. Его и боярин Дмитрий высоко ценит. Неудивительно, что он так свободно говорит со старшими по чину.

Вспомнились слова отца: «Не знаю, сынок, чем ты в жизни займёшься. Хотелось бы, чтобы по моей дорожке пошёл, но как знать… Одно помни: чем бы ты ни занимался, делом своим владей отменно. Стань лучшим, и тогда люди к тебе с уважением отнесутся, да и с князьями-боярами проще будет разговаривать. Мастера ведь всегда в почёте».

Вот я и думаю: дядя Миша в ратном деле, как мой отец в деле кузнечном, мастер. Происхождения не знатного, а знает и умеет много. Вот ему и почёт. И стерпят от него такое, чего бы другому простолюдину не простили.

Глава третья

После боя

Дядя Миша оказался прав. Ещё пару раз ордынцы пытались идти на приступ, но быстро поняли, что проку не будет. По нашим подсчётам, положили мы не меньше полусотни врагов, а у нас был только один, легко раненный стрелой в руку. Я за весь ночной бой успел выстрелить из лука раз пять, но так ни в кого и не попал. Мало, значит, учился. На мечах я ещё куда ни шло, а вот из лука, выходит, не очень. Надо будет заняться. Хорошо бы себе в учителя ордынца получить: вот уж кто умеет стрелять — так это они!

Через пару дней ордынцы ускакали в степь на своих быстрых и выносливых лошадях, унося награбленное и уводя пленников. Дружинники мрачно смотрели со стен, как потянулась за конницей длинная вереница пленных рязанцев. Связаны они были попарно, а на шеи надеты хитрые такие штуковины из палок — видно, чтобы по сторонам головой не вертели. Самые молодые и бойкие из наших хотели броситься вдогонку и освободить их, но боярин Глеб и дядя Миша удержали неразумных. Через три дня после сожжения города последние всадники покинули окрестности Рязани.

Мы вышли из кремля и стали раскапывать пожарища, стараясь спасти тех, кого возможно. Руины ещё дымились, и я вспомнил, как два года назад сидел в подполе, не имея сил откинуть крышку, придавленную чем-то тяжёлым. Эти воспоминания заставляли меня торопиться, раскапывать пепелища быстрее взрослых мужиков. Вдруг там кто-то, как и я тогда, задыхается без воздуха в надежде на помощь?

И, честно говоря, даже удивился, сколько народу убереглось от гибели и ордынского плена. Чуть только начали раскапывать пожарища, люди полезли изо всех щелей, как мураши. Не знаю уж, сколько тысяч спаслось, но очень много! А я уж было подумал, что ордынцы всех увели! Я тоже одну девчушку откопал — малую совсем, годика три, не больше. Белобрысенькая, зарёванная, чумазая. Я её из подпола вытаскиваю, а она головёнкой вертит по сторонам, глазками — луп — луп! — ничего не соображает. А рядом, чуть в стороне, женщина молодая лежит, мать её наверное. Голова балкой разбита. Я тогда эту малышку быстренько из ямы выдернул, чтобы она мать не увидела. Потом оклемается — легче горе переносить будет. Её тотчас какая-то старушка подхватила на руки — родственница видать. Эх!..

Когда растаскивали пожарище на месте постоялого двора, нашли того песельника, что на дудке играл. Не помогли, выходит, ему городские стены! А что сталось с Марфушкой и полосатым Сенечкой, я так и не узнал. Бегают, наверное, сейчас по Рязани, если в живых остались. А может, приютил кто. Потом оказалось, что погиб и тот дьячок, который обещал страшное наказание тем, кто пойдёт на представление. Интересно, а останься он сейчас жив, стал бы вспоминать о своём предупреждении? Вот не послушались его, Бог и покарал… Получается, что помирился он теперь с песельниками. Смерть ведь всех равняет. Нет, не там он врагов искал, не там!

Через день тех, кого можно было, откопали. Мужики сразу взялись отстраивать город заново. Лето ведь уже за половину перевалило, до холодов надо успеть избы поставить. Хорошо ещё, городские стены из дубовых брёвен — не сгорели, а лишь закоптились. Обожжённый дуб только крепче становится.

Меня боярин Глеб отослал к Варсонофию:

— Иди помогай чем скажет.

Но помощь Варсонофию не потребовалась, в кремле ведь всё в целости-сохранности осталось. Почесал он затылок, бороду, а потом махнул рукой:

— Эх, война войной, а учение да грамоту никто не отменял!

И велел мне изучить жизнеописание великого эллина Перикла[18]. Выудил из огромного сундука, на котором спал, большущую книгу с листами из телячьей кожи, в богатом переплёте с застёжками, и, открыв на нужном месте, приказал к завтрему выучить и пересказать. А сам сел в сторонке за стол, свиток какой-то развернул, придавил чернильницей, чтобы обратно не свернулся, и пером черкает — правит что-то.

Уселся я на стульчик, книжку перед собой разложил. А на улице, как назло, день хороший. Мужики топорами стучат — обгоревшие дома разбирают, птички разные чирикают, ласточки туда-сюда носятся. Эх, да что там, всё равно ведь учить надо, не отпустит же!

Рассматриваю я книжку, а там всё не по-нашему, а по-гречески написано. Хорошо, Варсонофий меня и греческому, и латыни научил, и навык я имею хороший, написанное могу свободно читать, только в разговоре сноровки мало: говорить-то, кроме Варсонофия, не с кем.

Читаю я про Перикла, а у самого в голове вертится, что не сделал я чего-то важного. Вроде совсем собрался, да не вышло. И вот когда читал про то, что ваятели древние Перикла всегда изображали в шлеме, потому что голова у него была как луковица — вытянутая кверху, меня словно шилом в бок кольнуло! Да я же за полдня до набега снова, как и два года назад, видел человека, у которого на пальце перстень с печаткой, а на печатке — два всадника на одном коне!

— Варсонофий, — говорю, — а спросить тебя можно?

Дьяк голову поднял, посмотрел на меня внимательно:

— Что, слово незнакомое попалось?

— Да нет, — отвечаю, — вспомнилось кое-что, о чём давно расспросить хотел.

Варсонофий разрешал разговаривать с собой по-простому, без чинопочитания. При князе, правда, всегда важность на себя напускал, да и без князя порой от него мне подзатыльники доставались. Но это он не со зла, а всегда по делу, когда я не особо радел о постижении наук. Правда, в последнее время для подзатыльников повода не было.

— А помнишь, когда два года назад наше село сожгли?

— Помню, — ответил Варсонофий.

— Я тогда ещё князю и боярам рассказал, что незадолго до набега наезжало к нам фряжское посольство.

— И это помню. Я ведь тоже тогда там был, при князе. Только ты не помнишь, с усталости да перепугу.

— Толмач там у них ещё был со странной такой печаткой на железном перстне.

— Два всадника на одном коне?

Тут я удивился. Да что там удивился — я был просто поражён. Надо же: аж два года прошло, целая уйма времени, а он помнит! Наверное, изумление было написано на моём лице, потому что Варсонофий сказал:

— Всё я хорошо помню, Василий. Сейчас кое-что покажу тебе.

Он встал со стула и полез куда-то в угол, где у него было несколько полок с книгами. Покопался несколько минут, достал старый пергаментный свиток, перетянутый шерстяной ниткой. Тщательно сдул с него пыль и, сняв нитку, развернул. Пергамент был испещрён латинскими письменами, а в самом верху стояло:

REGULA

Pauperum commilitonum Christi Templique Solomonici[19].

А слева — рисунок в круге: два всадника на одном коне.

Как зачарованный смотрел я на этот пергамент. Сколько всего вокруг этого таинственного знака произошло! Сначала тот толмач с перстнем два года назад, потом набег на село и неизвестное слово «нессуно», слышанное мной из подпола. Теперь вот снова — встреча со знакомым иноземцем, на пальце которого был перстень с такой же печаткой, и вслед за тем — опять сожжение, только на этот раз не маленького села, а большого города — гордой Рязани!

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

Из серии: Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Два всадника на одном коне предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

14

Илме́ра — прародительница славян, сестра князя Словена (слав. миф.).

15

Ти́тло — надстрочный письменный знак в виде ломаной или волнистой линии. Указывал на сокращение слова или числовое значение буквы в латинской, греческой и славянской азбуках.

16

Ре́мки — старая, изношенная одежда.

17

Омонье́р — мешочек для денег и ценных вещей, крепился шнурками к поясу, что-то вроде средневекового кошелька.

18

Пери́кл (около 494–429 гг. до н. э.) — афинский политик и полководец. Его считают отцом афинской демократии, а годы его правления называют золотым («перикловым») веком Афин.

19

Правила для бедных рыцарей Христа и храма Соломонова (лат.) — устав ордена тамплиеров.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я