Неточные совпадения
— Говорят,
графы стали, ну и бог с ними: они мне ни шьют, ни порют, и я им не помеха, а только отчего им это так сделалось, я не знаю.
Граф тем развлек тяжесть мыслей, что
стал выспрашивать губернатора насчет этого «бродяги с зеленым глазом», который так дерзко с ним обошелся. Что касается княгини, то за нее
граф еще не знал, как взяться. Он имел на нее планы, при которых вредить ей не было для него выгодно: довольно было дать ей почувствовать, что сила не на ее стороне, но это гораздо благонадежнее было сделать не здесь, где она вокруг обросла на родных пажитях, а там, в Петербурге, где за ней
стать будет некому.
После этого губернатор напрасно тщился попасть в тон к
графу. Но
граф счел себя положительно обиженным и уехал, не видавшись ни с кем из ухаживавших за ним сановников. Он их считал достойными большего наказания, чем самоё княгиню, которая ему
стала даже серьезно нравиться, как Гаральду презиравшая его русская дева.
Подозрение, что Кипренский хочет льстить суетности княжны, тревожило бабушку невыносимо: она хотела во что бы то ни
стало видеть портрет прежде, чем он будет готов.
Граф должен был уладить это дело. Кипренский сдался на усиленные просьбы, и княгиня была допущена в его мастерскую.
— «Хоть этого Хотетова, но энтого Хотетова», — Державин острей писал. А впрочем, позвольте мне,
граф, узнать, что мне за дело до «этого Хотетова и энтого Хотетова»; с какой
стати вы сочли своим долгом мне это доставить?
— Я, кажется, ногу сломал, — отвечал
граф, делая неудачную попытку
стать на ногу.
Это так было и сделано: откушали, помолились, экипаж подан, и
стали садиться, — Ольга Федотовна еще ранее была усажена на высокое переднее сиденье и плотно застегнута кожаным фартуком. Она так самого нужного и не вспомнила, а теперь было уже некогда:
граф и графиня сели, — на крыльце оставались только княгиня с двумя сыновьями да Gigot с Патрикеем.
Камердинер графский удивился, с какой это
стати графу селедки принесли, но делать было нечего, допустил положить те бочонки в зале и пошел доложить графу. А жиды, меж тем, пока граф к ним вышел, эти свои сельдяные бочонки раскрыли и в них срезь с краями полно золота. Все монетки новенькие, как жар горят, и биты одним калибром: по пяти рублей пятнадцати копеек за штуку.
Когда граф Гендриков приблизился к возвышению, внесены были на него царская грамота и гетманские клейноды и положены были на два стола. Государственное знамя держал Гамалей с двумя товарищами около стола, на котором лежала грамота. За ними поместилось духовенство в полном облачении. Около стола, где лежали клейноды, стояли генеральные старшины и бунчуковые товарищи, а вокруг возвышения все шляхетство. Посреди возвышения
стал граф Гендриков.
Неточные совпадения
Я выстрелил, — продолжал
граф, — и, слава богу, дал промах; тогда Сильвио… (в эту минуту он был, право, ужасен) Сильвио
стал в меня прицеливаться.
«Ты не узнал меня,
граф?» — сказал он дрожащим голосом. «Сильвио!» — закричал я, и признаюсь, я почувствовал, как волоса
стали вдруг на мне дыбом.
Дивиться,
стало быть, нечему, что одним добрым утром у крестьян Даровской волости Котельнического уезда отрезали землю вплоть до гуменников и домов и отдали в частное владение купцам, купившим аренду у какого-то родственника
графа Канкрина.
Дело было в том, что я тогда только что начал сближаться с петербургскими литераторами, печатать
статьи, а главное, я был переведен из Владимира в Петербург
графом Строгановым без всякого участия тайной полиции и, приехавши в Петербург, не пошел являться ни к Дубельту, ни в III Отделение, на что мне намекали добрые люди.
Отчаянный роялист, он участвовал на знаменитом празднике, на котором королевские опричники топтали народную кокарду и где Мария-Антуанетта пила на погибель революции.
Граф Кенсона, худой, стройный, высокий и седой старик, был тип учтивости и изящных манер. В Париже его ждало пэрство, он уже ездил поздравлять Людовика XVIII с местом и возвратился в Россию для продажи именья. Надобно было, на мою беду, чтоб вежливейший из генералов всех русских армий
стал при мне говорить о войне.