— Я этих од решительно читать не могу, — начала она. — Или вот папенька восхищается этим Озеровым. Вообразите себе: Ксения,
русская княжна, которых держали взаперти, едет в лагерь к Донскому — как это правдоподобно!
Неточные совпадения
Бывало, писывала кровью // Она в альбомы нежных дев, // Звала Полиною Прасковью // И говорила нараспев, // Корсет носила очень узкий, // И
русский Н, как N французский, // Произносить умела в нос; // Но скоро всё перевелось; // Корсет, альбом,
княжну Алину, // Стишков чувствительных тетрадь // Она забыла; стала звать // Акулькой прежнюю Селину // И обновила наконец // На вате шлафор и чепец.
Болтовня Мими, St.-Jérôme’а и девочек о том, какие ужасные сапоги носит
русский учитель, как у
княжон Корнаковых платья с воланами и т. д., — болтовня их, прежде внушавшая мне искреннее презрение, которое я, особенно в отношении Любочки и Катеньки, не старался скрывать, не вывела меня из моего нового, добродетельного расположения духа.
И т. д. и т. д. Но Козлик был себе на уме и начал все чаще и чаще похаживать к своей тетушке,
княжне Чепчеулидзевой-Уланбековой, несмотря на то что она жила где-то на Песках и питалась одною кашицей. Ma tante Чепчеулидзева была фрейлиной в 1778 году, но, по старости, до такой степени перезабыла
русскую историю, что даже однажды, начитавшись анекдотов г. Семевского, уверяла, будто бы она еще маленькую носила на руках блаженныя памяти императрицу Елизавету Петровну.
Надо было, чтобы
княжна могла из этого чтения узнавать
русскую жизнь, и притом не встретить ничего, что могло бы смутить девственный слух.
Привозя прелестную девушку на родину, мать хотела найти человека, который мог бы сколько-нибудь ознакомить
княжну с
русскою литературою, — разумеется, исключительно хорошею, то есть настоящею, а не зараженною «злобою дня».