Неточные совпадения
Затем над
одним из них разразилась политическая невзгода, и, по обычаям того времени,
за одного явились в ответ все:
одни из Протозановых казнены, другие — биты и разосланы в разные места.
Это говорилось уже давно: последний раз, что я слышала от бабушки эту тираду, было в сорок восьмом году, с небольшим
за год до ее смерти, и я должна сказать, что, слушая тогда ее укоризненное замечание о том, что «так немногие в себе человека уважают», я, при всем моем тогдашнем младенчестве, понимала, что вижу пред собою
одну из тех, которая умела себя уважать.
Года не прошло после этой свадьбы, как старики
один вслед
за другим сошли в могилу, оставив бабушку Варвару Никаноровну с ее мужем полными наследниками всего состояния, хотя не особенно богатого, но, однако, довольно их обеспечивающего.
Большое уже в это время состояние их вскоре еще увеличилось самым неожиданным образом: во-первых, к ним перешли по наследству обширные имения
одного дальнего их родственника, некогда ограбившего их предков и не имевшего теперь, помимо деда, никаких других ближайших наследников, а во-вторых, в старом протозановском лесу
за Озерною нашли драгоценный клад: маленькую пушку, набитую жемчугом и монетой и, вероятно, спрятанную кем-то в землю от разбойников.
Деда, любившего жить пышно, это очень обрадовало, но бабушка, к удивлению многих, приняла новое богатство, как Поликрат свой возвращенный морем перстень. Она как бы испугалась этого счастья и прямо сказала, что это
одним людям сверх меры. Она имела предчувствие, что
за слепым счастием пойдут беды.
Всплакнула я раз-два и вдруг всего через
одну короткую минуту времени отнимаю от глаз платочек, и предо мною, смотрю,
за кладовыми,
за углом, стоит Патрикей Семеныч и меня потихоньку рукою к себе манит.
«Не пугайтесь, — говорит, — князь приказал всем долго жить; а я
один, — говорит, — с письмом его приехал, да вот уже часа четыре все
за кладовыми хожу, вас из-за угла высматриваю: не выйдете ли, чтобы посоветоваться, как легче об этом княгине доложить».
Но как Патрикей Семеныч на крыльце перекрестился и пошел, и я всю эту трусость с себя сбросила и не утерпела, постояла
одну минуточку и тоже
за ним побежала, думаю: ежели что с нею, с моею голубушкой, станется, так уж пусть при мне: вместе умрем.
Зарубились они в рать неприятельскую в самую средину и всё кричали: «Все
за мной, все
за мной!», но только мало было в этом случае смелых охотников
за ним следовать, кроме
одного трубача! Тот
один изо всех и видел, как дед бился, пока его самого на части изрубили. Жестоко израненный трубач выскочил и привез с собой князеву голову, которую Патрикей обмыл, уложил в дорожный берестяной туес и схоронил в глубокой ямке, под заметным крушинным кустом.
Она даже не раз обращала внимание ктитора на подтаивавшие мелкие свечи желтого воска, которые ставили к кануну
за упокой князя крестьяне, а потом сама после панихиды скушала первую ложку кутьи и положила
одно зерно с нее в ротик сына, которого держала на руках нянька, одетая в черное траурное платье.
Был он из хохлов — солдатище этакой, как верблюд огромнейший и нескладный, как большое корыто, в каких прачки
за большою стиркою белье синят, и вдобавок был весь синеватый, изрубленный; по всему лицу у него крест-накрест страшенные шрамы перекрещивались, а
одна бакенбарда совсем на особом на отрубленном куске росла, и не знать, как она у него при роже и держалась.
К разным его княгиня должностям определяли, ни
одной он не мог
за пьянством исполнить.
Ольгу Федотовну все любили
за ее хороший нрав и доброе сердце, и особенно
за то, что она никогда ни про кого не сказала княгине ни
одного худого слова.
Чтоб удержать отцовское место, приходилось или
одному из сыновей оставить семинарию и заступить отца, или младшей сестре выйти
за неуча, который от некуда деться будет рад взять это бедное место в приданое
за хорошенькою женой.
Меж тем прошла в этом неделя; в
один день Ольга Федотовна ездила в соседнее село к мужику крестить ребенка, а бабушке нездоровилось, и она легла в постель, не дождавшись своей горничной, и заснула. Только в самый первый сон княгине показалось, что у нее
за ширмою скребется мышь… Бабушка терпела-терпела и наконец, чтоб испугать зверька, стукнула несколько раз рукою в стену,
за которою спала Ольга Федотовна.
Рассказав бабушке со всей откровенностью, как ей стали известны затруднения Марьи Николаевны, девушка в трагической простоте изобразила состояние своей души, которая тотчас же вся как огнем прониклась
одним желанием сделать так, чтобы богослов не мог и думать на ней жениться.
За этим решением последовало обдумывание плана, как это выполнить. Что могла измыслить простая, неопытная девушка? Она слыхала, что нельзя жениться на куме, и ей сейчас же пришло в голову: зачем она не кума своему возлюбленному?
Ничего ей прямо не говорили, а так всё
за нею ухаживали, то на перелет, то на рыбную ловлю ее брали, и тут она у меня
один раз с лодки в озеро упала…
Никто из нас, детей, разумеется, и воображения не имел, что такое наша Ольга Федотовна могла быть этому суровому старику в тяжелой золотой шапке, которою он все как будто помахивал. Мы только всё дергали Ольгу Федотовну потихоньку
за платье и беспрестанно докучали ей расспросами, что значит то и что значит это? На все эти вопросы она отвечала нам
одно...
Как, он, его сын, «Николашка», будет сидеть
за одним столом с княгиней!..
Неизвестно, как именно она выражала ему свои извинения, но слова ее подействовали, и Патрикей после этого разговора просиял и утешился. Но, однако, он был
за свою слабость наказан: сына его с этих пор
за стол не сажали, но зато сам Патрикей, подавая бабушке ее утренний кофе, всегда получал из ее рук налитую чашку и выпивал ее сидя на стуле перед самою княгинею. В этом случае он мог доставлять себе только
одно облегчение, что садился у самой двери.
— Что такое!.. — говорила она, — ну, положим, он и в самом деле знатный человек, я его рода не знаю, но чего же бояться-то? Не Иван Грозный, да и того сверх бога отцы наши не пугивались, а это петербургский божок схватил батожок, а у самого, — глядишь, — век кратенький… Мало ли их едет с пйрищем, гремит колесом, а там, смотришь, самого этого боженьку
за ноженьку, да и поминай как звали. Страшен
один долготерпеливый, да скромный,
за того тяжко богу ответишь, а это само пройдет.
Но грозный для всех граф был отнюдь не таков по отношению к княгине; до нее
один за другим доходили слухи, что он о ней очень любопытствует, и сам с величайшим почтением говорил о ней и с губернатором и в дворянском собрании.
Но его чрезвычайно удивило, что, прежде чем получилась эта пенсия, на него стали в изобилии поступать уголовные иски
за учиненные им то
одному, то другому начальствующему лицу грубости и оскорбления!
Можно положительно сказать, что если б и в монастырях тоже не оказывалось каких-нибудь угнетенных людей,
за которых Доримедонт Васильич считал своею непременною обязанностью вступаться и через это со всеми ссорился, то его ни
одна обитель не согласилась бы уступить другой, но так как заступничества и неизбежно сопряженные с ними ссоры были его неразлучными сопутниками, то он частенько переменял места и наконец, заехав бог весть как далеко, попал в обитель, имевшую большой архив древних рукописей, которые ему и поручили разобрать и привесть в порядок.
Он доходил до мысли: как освободить много, много угнетенных людей
за один прием, сразу, и в пылающей голове его неслись план
за планом,
один другого смелее и
один другого несбыточнее.
Но это еще было не все, то был сюрприз для глаз, а был еще сюрприз и для слуха. Рогожину стало сдаваться, что невдалеке
за его теменем что-то рокочет, как будто кто по
одному месту ездит и подталкивает.
Архар отправился к попу, а Рогожин, сверх всякого ожидания, в
одну минуту оделся и, войдя шатающимися от слабости ногами в избу Архара, прямо, держась рукою стены, прошел в угол, где сидела
за своею прялкой его Дульцинея, и, поддержанный ее рукою, сел возле нее и проговорил...
Рогожин успокоивался и жил во флигелях у княгини, ночуя нередко в
одной комнате с исправником и сидя с ним рядом
за обеденным столом.
И одры разлетелись, сделали с горы круг;
за ними закурило и замело облако пыли, и в этом облаке, стоя на ногах посреди тарантаса, явился Рогожин в своей куртке, с развевающимся по ветру широким монашеским плащом. Все это как воздушный корабль врезалось — и тут и гик, и свист, и крик «бей», и хлопанье кнута, и,
одним словом, истребление народов!
И он не ошибался в расчете и еще раз сумел подхвалить себя
за сдержанность, когда в день обеда, назначенного в его честь в дворянском собрании, туда явились только
одни чиновники и самая незначительная часть дворян.
Вначале круг этот был довольно ограничен, но
одно обстоятельство его скоро раздвинуло далеко
за те пределы, которых предпочитала держаться княгиня Варвара Никаноровна.
Одним словом, попасть к этому человеку было нелегко; но чем труднее Хлопову было проникнуть в дом князя, тем он упорнее этого добивался и, наконец, схватился
за один случай, который ему показался благоприятным. Князь был очень озабочен каким-то общественным делом, представлявшим почему-то неодолимые трудности. Хлопов нашел средство принести этому делу пользу и, встретив где-то князя Г., сообщил ему свой план и просил позволения приехать к нему в дом, с тем чтобы развить ему свою мысль подробнее.
Бабушка знала, что дочь ее изображается вдвоем, рядом с очень милою и скромною девушкой, которая потом вышла замуж
за одного из князей Щербатовых и оставила до сих пор по себе превосходную память.
К тому же это полутаинственное посещение бабушкою мастерской Кипренского вместе с графом, с которым она приезжала в
одной карете, дало повод к толкам об их большом дружестве, из которого делались произвольные выводы, все сходившиеся к тому, что княгиня, вероятно, наскучила вдовством и того и гляди выйдет
за графа замуж.
Ольга Федотовна
один раз, вся краснея и застенчиво улыбаясь, открыла мне, что и она, видя, как княгиня многим предпочитает графа Функендорфа, заподозрила, не вздумала бы она, матушка,
за него замуж выйти.
Одна княгиня, которой еще в деревне прежде всех пришло на мысль — не намерен ли граф
за нее посвататься, теперь об этом вовсе не думала: зато каково же было ее удивление, когда в
один прекрасный день он неожиданно сделал ей предложение.
Одно, к чему monsieur Gigot никогда не мог приучить себя, это был фруктовый квас. Иностранное вино
за столом княгини подавалось только при гостях, и то monsieur Gigot неудобно было им лакомиться, так как никогда не пившая никакого вина княгиня находила, что и гувернеру неприлично пить вино при детях, а после стола Патрикей Семеныч имел обыкновение припечатывать все нераспитые бутылки, «чтобы люди не баловались».
Сначала они немножко дулись друг на друга: Gigot, увидав перед собою длинного костюмированного человека с
одним изумрудным глазом, счел его сперва
за сумасшедшего, но потом, видя его всегда серьезным, начал опасаться: не философ ли это, по образцу древних, и не может ли он его, господина Gigot, на чем-нибудь поймать и срезать?
Душевные свойства обоих князей в это время обозначались уже в весьма определенных задатках; отец мой, который был
одним годом моложе дяди Якова, первенствовал над старшим братом по превосходству своих дарований, и князь Яков не продал ему права своего первородства ни
за какую чечевицу, а уступил ее безмездно как «достойнейшему».
В гости Червев никогда ни к кому не хаживал: гулял он обыкновенно около часа
за городом по выгону, а потом возвращался назад в училище и «списывал себе что-то из
одной книги в другую».
Семнадцатилетняя княжна решила как можно скорее оставить материн дом. Выход представлялся
один — замужество. Княжна Анастасия никого не любила, ей даже никто не нравился, ей было все равно,
за кого бы ее судьба ни вынесла, лишь бы поскорее, лишь бы заставить завидовать себе своих подруг, уехать
за границу, а возвратясь оттуда, жить открытым домом и делать то же, что делают другие, то есть «выезжать в свет», к чему бабушка была решительно неспособна и откровенно в этом сознавалась, говоря, что...
Графиня шла не
одна:
за нею сзади двигались две покровительствуемые дамы из ее придворного штата: они несли большую и, по-видимому, довольно тяжелую роскошную корзину, покрытую широким куском белого батиста.
Эти гости были здесь так оживлены и веселы, что им показалось, будто княгиня Варвара Никаноровна просидела со своею гостьею у дочери всего
одну минуту, но зато при возвращении их никто бы не узнал: ни эту хозяйку, ни эту гостью, — даже ассистентки графини сморщились, как сморчки, и летели
за графинею, которая пронеслась стремглав и, выкатив
за порог гостиной, обернулась, обшаркнула о ковер подошву и сказала...
— Уйди ты, ненавистный! — крикнула ему княгиня, направляясь вслед
за людьми, которые внесли графа в
одну из гостиных и положили его на диване.
— То лучше, да из чужих рук, а это от матери, — и опять продолжала возить подарок
за подарком. Наконец бабушке пришла самая оригинальная мысль, и она сделала тетушке такой странный подарок, какого от нее никак невозможно было и ожидать, а именно: она, явясь в
один день к дочери, объявила, что дарит ей Ольгу Федотовну… Конечно, не навек, не в крепость, а так, в услужение.
Переспорить в этом бабушку было решительно невозможно, и графиня должна была согласиться принять Ольгу, но
за то уже решительно воспротивилась, когда мать задумала сделать ей еще
один подарок, в лице m-r Gigot. Бабушка находила, что он был бы очень пригоден
за границею, и говорила...
— Не по его только предсказанию все это вышло, — говорила, бывало, об этом Ольга Федотовна, никогда не забывавшая ни
одной мелочи своего отъезда
за границу и особенно своего скорого и странного оттуда возвращения.
Тетушке Клеопатре Львовне как-то раз посчастливилось сообщить брату Валерию, что это не всегда так было; что когда был жив папа, то и мама с папою часто езжали к Якову Львовичу и его жена Софья Сергеевна приезжала к нам, и не
одна, а с детьми, из которых уже два сына офицеры и
одна дочь замужем, но с тех пор, как папа умер, все это переменилось, и Яков Львович стал посещать maman
один, а она к нему ездила только в его городской дом, где он проводил довольно значительную часть своего времени, живучи здесь без семьи, которая жила частию в деревне, а еще более
за границей.
Знаю только
одно, что дядя, не имевший, по мнению умных людей, никакого права гордиться особенно замечательными умственными способностями, удивлял этих умников, показывая им, что есть нечто такое, что выше ума и
за чем ум должен стоять на запятках.
Зять накупил тысяч на двадцать хлеба, половину на деньги, половину в долг под тещину поруку; снарядил на ее же кредит баржи и отправился от пристани вниз по реке, но, как известно, беда
одна не любит ходить, а всегда ведет
за собою другую, и зять нашей старушки потонул, спасая груз своего разбившегося каравана, и сразу нанес семейству старушки такой удар, что дела их зашатались.