Полутемный алтарь возвышался над всем храмом, и в глубине его тускло блестели золотом стены святилища, скрывавшего изображения Изиды. Трое ворот — большие, средние и двое боковых маленьких — вели в святилище. Перед средним стоял жертвенник со священным каменным ножом из эфиопского обсидиана. Ступени
вели к алтарю, и на них расположились младшие жрецы и жрицы с тимпанами, систрами, флейтами и бубнами.
Говоря это, он почувствовал, как умиленное чувство неудержимо влечет его к Калерии. Руки протягивались к ней… Как бы он схватил ее за голову и покрыл поцелуями… Еще одно мгновение — и он прошептал бы ей: «Останься здесь!.. Ненаглядная моя!.. Тебя Бог послал быть мне подругой! Тебя я
поведу к алтарю!»
Она стала думать, как будет она счастлива, когда после разговора с ним сообщит Кате, что он далеко не равнодушен к ней, что он только не знал ее чувств к нему, а потому и свои чувства скрывал, боясь оскорбить ее их малейшим проявлением, что к ней, к Талечке, он ничего не чувствует, кроме дружбы, братской привязанности, что избранница его — Катя, которую он готов хоть завтра
вести к алтарю и назвать своею перед Богом и людьми.
Неточные совпадения
Но женитьба, свадьба — все-таки это поэзия жизни, это готовый, распустившийся цветок. Он представил себе, как он
ведет Ольгу
к алтарю: она — с померанцевой веткой на голове, с длинным покрывалом. В толпе шепот удивления. Она стыдливо, с тихо волнующейся грудью, с своей горделиво и грациозно наклоненной головой, подает ему руку и не знает, как ей глядеть на всех. То улыбка блеснет у ней, то слезы явятся, то складка над бровью заиграет какой-то мыслью.
Не могу же я
вести ее
к алтарю подлецом?
Но если он не умер, если // Тебя пустые обманули слухи?.. // Но если станет он искать тебя, // Чтоб
к алтарю вести невестою своей, // И вдруг увидит в черном покрывале // В ряду монахинь — что с ним будет? // Ужели ты об нем не пожалеешь? // Не пожалеешь ты о счастии, // Которого б могла дождаться?.. // Какая слабость! — где твое терпенье?..
Затем, когда у настоящего злотаря риза будет готова, ее привезут
к нам за реку, а Яков Яковлевич поедет опять в монастырь и скажет, что хочет архиерейское праздничное служение видеть, и войдет в
алтарь, и станет в шинели в темном
алтаре у жертвенника, где наша икона на окне бережется, и скрадет ее под полу, и, отдав человеку шинель, якобы от жары,
велит ее вынесть.
Потом он взял ее за руку и
повел к большому местному образу Богородицы, во имя которой была построена церковь, сиявшему у
алтаря ослепительным блеском огней, отражавшихся на горевшей золотом и драгоценными камнями ризе.