Неточные совпадения
Казань хотя отыгрывалась еще от
великого ловчего, но отыгрывалась, как волчица, которой некуда утечь; уделы сплавлены и выкованы в один могучий особняк, и
тот, кто все это сотворил, первый из русских властителей воплотил в себе идею царя.
— Афанасий Никитич никогда не кривит словом, не
то что глазом, — сказал дьяк Дмитрия, Небогатый — приставник добрый, услужливый и между
тем строгий в исполнении наставлений, данных
великим князем, как стеречь внука.
Сделать важное открытие по медицине и
тем приобрести себе
великое имя, славу европейскую: этим-то именем, этою славою хотел он отмстить врагу своему.
— Ловишь, а тут из-под руки у тебя подхватывают. Что мы с тобой нажили? Избушку на курьих ножках да прозвание шептунов…
Велика пожива! Посмотришь,
то ли с другими боярами? Хоть бы недалеко взять Образца! Построил себе каменные палаты на диво, поднял так, что и через Кремль поглядывают.
— Поставить в каменные палаты воеводы, — перебил Мамон радостным голосом, — отобрать у него лучшие клети, оружейную, постельную, сени… Немчин для него в доме хуже нечистого;
того ладаном выкуришь да святой водой выгонишь, а этого, засадит раз Иван Васильевич, не выживешь никакою силою. Придется хозяину хоть в удавку! Но позволит ли
великий князь?
Надо сказать, что Мамон был особенно нелюбим народом за
то, что, во время нашествия ордынского хана Махмета на русскую землю, склонял
великого князя на робкие меры и во всякое время шептал ему обо всем, что делалось в семейной жизни и на миру.
Между
тем приятель его, гордый, напыщенный, топтал в грязь общее мнение и хвастался своим ремеслом, которое приближало его к
великому князю, милостям его и власти делать зло.
Для этого приема
великий князь московский оделся, поверх нескольких платьев разного наименования, в богатый становой кафтан, с выводами на нем людей: чем пышнее стояла одежда,
тем краше и великолепнее считалась.
Вот что, по словам летописца, писал к русскому
великому князю Менгли-Гирей, посылая этот дар: «Тебе ведомо, что в эндустанской земле кердеченом зовут однорог зверь, а рог его о
том деле надобен: у кого на руке, как едячи,
то лизати, и в
той ястве, что лихое зелие будет, и человеку лиха не будет».
— Милости ко мне
велики, — продолжал
великий князь, немного успокоившись: — Ростов и Ярославль отказываются от древних прав своих. Поспешим ковать железо, пока горячо. Слово дух, а что написано пером,
того не вырубишь топором, говорит мне всегда мой мужичок с ноготок, а борода с локоток.
А винен был этот несчастный сын, женатый на племяннице Софии Фоминишны, дочери Андрея Палеолога, только в
том, что София подарила ей какое-то дорогое узорочье первой жены Иоанновой, которого
великий князь обыскался. Это узорочье нужно было
великому князю только для придирки: взамен снизал он Руси богатое ожерелье, в котором красовались Верея, Ярославец и Белоозеро.
Заплатив дань отечеству, как воин, и за
то почтенный саном боярина, тогда еще очень редким, он заплатил дань
великому князю, как царедворец, построением, в угоду ему, каменных палат.
Великий князь, любивший, чтобы уважали
то, что он удостоивает своего внимания, и ненавидели
то, чего он не жалует, хранил на сердце память об этом оскорблении, несмотря на
великие заслуги Образца.
—
Великий государь соизволил, чтобы врач
тот, немчин Онтон, находился неподалеку от пресветлого лица его. И потому жалует тебя, боярин, своею милостью, уложил отвести
того немчина постоем на твоих палатах, избрав в них лучшие хоромины с сенцами…
В
то время, как его крестили, поднялась ужасная гроза, и
великое таинство не было докончено.
Так говорил в
то время народ русский, недовольный нововведениями и сближением с иностранцами, но говорил там, где знал, что речи его не дойдут до
великого князя, который не любил, чтобы ему поперечили или осуждали его дела.
У въезда в
Великую улицу встретило путников несколько приставов, посланных от
великого князя, вместе с переводчиком, поздравить их с благополучным приездом и проводить в назначенные им домы. Но вместо
того чтобы везти их через
Великую улицу, пристава велели извозчикам спуститься на Москву-реку, оговариваясь невозможностью ехать по улице, заваленной будто развалинами домов после недавнего пожара.
— Всемогущим богом, — кричали осужденные, кланяясь народу, — нашим и вашим богом клянемся, мы невинны! Господи! Ты видишь, мы невинны, и знаешь наших оговорщиков перед
великим князем… Мамон, Русалка, дадите ответ на
том свете!.. Иноземцы, несчастные, зачем вы сюда приехали? Берегитесь… Во имя отца и сына и…
— Прости ж мне за необдуманный упрек. Понимаю, я мог бы сделать
то же для блага милого, дорогого сердцу существа. Но… теперь другой вопрос. Не сочти его дерзостью молодого человека, которого все права на твое снисхождение в одном имени воспитанника твоего брата, прими этот вопрос только за знак любви к прекрасному. Скажи мне, каким
великим памятником зодчества в Московии хочешь передать свое имя будущим векам?
— Ты видишь до сих пор домишки и часовни, — сказал Аристотель, стыдясь за смиренную наружность русской столицы, как бы за свой родной город, — ты увидишь и скромный дворец
великого князя и спросишь меня: «Где ж, наконец, Москва?» На это отвечу тебе: «Москва, блестящая столица Иоанна, вся в сердце, в думе его; а что он только задумает,
то должно исполниться, как мысль судьбы».
Можно было подумать, судя по крутому нраву Иоанна, что художник не переведет сентенции неосторожного молодого человека, напротив, он исправно передал ее властителю. Аристотель в этом случае знал
великого князя, как знало его потомство, упрекавшее сына его Василия Иоанновича в
том, что он не похож на своего отца, который «против себя встречу любил и жаловал говоривших против него». Надо прибавить, он любил встречу против себя в речах, а не в действиях.
— Если
великий князь желает, чтобы его венценосный пленник жил, он должен переместить его с семейством в лучшее, более просторное жилье и дать ему чаще дышать свежим воздухом. Без
того не ручаюсь даже за несколько недель жизни его.
Тут
великий князь стукнул посохом в решетку. На этот стук оглянулась старая женщина, усердно молившаяся на коленах. Она была в поношенной кике и в убрусе, бедном, но чистом, как свежий снег, в бедной ферязи — седые волосы выпадали в беспорядке, и между
тем можно было тотчас угадать, что это не простая женщина. Черты ее были очень правильны; в мутных глазах отражались ум и какое-то суровое величие. Она гордо взглянула на
великого князя.
Живой скелет умильно, хоть и со страхом, глядел на лекаря и еще умильнее указывал на мальчика лет десяти, свежего, розового, который стоял в каком-то недоумении у дверей. Кажется, лучше не надо: точно
те годы,
те приметы, которые немец назначил
великому князю для
великой операции перерождения.
— Если господин придворный толмач, — сказал сын Аристотеля, — так же верно переводит
великому господину нашему немецкие бумаги и переговоры с послами, можно поздравить Русь не с одной парой лягушечьих глаз. На колена сейчас, сей миг, господин Бартоломей, и моли о прощении. Счастлив еще будешь, если лекарь и боярин великокняжеские вытолкают тебя в шею с
тем, чтобы ты никогда не являлся к ним.
Особенно любит
великий князь слушать рассказы о
том, как латинское царство, прежде столь сильное, ныне чахнет, разделенное на мелкие республики, и старается из этих рассказов, льстящих силе его характера, выводить для себя полезные уроки.
Там народы и государи их сосредоточивают свои силы:
то же делает и
великий князь русский, соединяя воедино уделы.
— Отворяй ворота… именем гоподина
великого князя, отворяй… не
то выбьем вон!
Через несколько дней участь Холмского была решена. Образец прибегнул к ходатайству митрополита и других духовных властей. Такое посредничество должно было иметь успех
тем более, что служебный князь отдавался сам в руки своего властелина. Ходатаи молили
великого князя умилостивиться над воеводой, который был всегда верный слуга Ивана Васильевича, доставил ему и всему православному краю столько добра и чести, который готов и ныне идти всюду, кроме Твери, куда только укажет ему господарь его и всея Руси.
В
тот же день восемь таких записей, или поручных кабал, одни в полутретьесте рублях, другие и более, все в двух тысячах рублях, были даны именитыми московскими людьми, большею частию боярами, в
том, что они обязывались заплатить
великому князю эту сумму в случае, если б воевода вздумал отъехать или бежать в чужую сторону.
И
тому делу был навсегда погреб (совершенное забвение). (Впоследствии
великий князь отдал дочь свою за сына Холмского. Так шли в
то время, рука об руку, необыкновенный гнев, сопутствуемый железами и казнью, и необыкновенные милости, вводившие осужденного в семью царей! [Сын Холмского, в царствование Василия Ивановича, сослан на Белоозеро и умер там в заключении. Виною его был только этот самый брак с дочерью Иоанна III.])
Приезд в Москву Андрея, из простого ли желания навестить сестру или с нехитрыми видами обольстить своего зятя правами на Византию, только послужил ему опытом, что одни
те права действительны, которые можно поддержать
великим умом, силою и деньгами.
— Вот
те порукой…
великой… выпили… — повторили боярин с вичем и его товарищи, зажав стопу тучною ладонью.
— О, братцы, тяжела ноша царская, — сказал деспот, печально нахохлившись и вздыхая, — я и сам от нее отказался. Ведь Византийская империя не
то, что ваше Московское княжество. Сколько в ней морей и рек и сколько
великих городов! Самый меньшой городок больше Москвы. Не только что конному, и птице в год не облететь наше царство. А вашу землишку и всю в горсть захватишь.
— Спасибо! — воскликнул Хабар. — Выручил! Никогда еще так ладно и складно не говорил. Поцелуемся за
то и выпьем во славу и красование нашей землицы… Прибавь еще: матушка наша Русь святая растет не по годам, а по часам, а Византия малилась да малилась до
того, что уложилась вся в господине
великом, деспоте аморейском, Андрее Фомиче.
— Мы чествуем и кланяемся сестрице твоей, а нашей господыне,
великой княгине Софье Фоминишне за
то, что она Русь нашу полюбила паче своей родной земли (да стоит ли упоминать об этой соромной земле, которую поедает поганый бесермен, аки татарская саранча). А тебе, господине, деспот аморейский, не пригоже заочно на нашего осподаря Ивана Васильевича ла… (боярин остановился, покачав головою), не пригоже и мне твоей милости молвить худое слово.
Кончилось
тем, что Андрей Палеолог, в надежде пожаловаться
великой княгине, пошел жаловаться своей возлюбленной, а гридня, за несколько минут такая веселая и шумная, опустела и замолкла.
Видно было по глазам
великого князя, что это известие льстило ему. Несмотря на
то, он возразил...
— Грамота ль, по-вашему лист, нужна вам от моего
великого императора, обладателя полувселенной, и вот (он указал на серебряный ковчежец, стоявший на столе) я привез грамоту светлейшему вашему князю. Вы плохо честили меня, но ваш государь далеко видит очами разума: он тотчас понял рыцаря Поппеля. За
то мой повелитель предлагает
великому князю, своему дражайшему другу, пожаловать его в короли.
— Наш осподарь,
великий князь всея Руси, Иван Васильевич, — отвечал дьяк Курицын с твердостью и выпрямясь, — хочет дружбы цесаря, а не милостей: равный равного не жалует. Говорю к слову; а коли твоей милости доверено что от твоего императора,
то высокие слова его не нам слышать, а нашему осподарю,
великому князю всея Руси, не нам и отвечать.
Но дело было сделано: он вез предложение о
том великому князю и все еще надеялся обольстить честолюбивое сердце его званием короля.
Великий князь, радуясь удачному шибанию из пушки и обещаясь употребить ее при осаде Твери, простился с Аристотелем и поскакал в город; за ним последовал весь поезд дворчан его, в
том числе и лекарь Антон.
Но докучливые свидетели помешали ему в
тот же день переговорить с Анастасией о
великой тайне их.
Ему, дескать, хоть и четырнадцать годков — детская пора! к
тому ж он такой разумник, такой смиренник, — однако ж Андрюша постриг по милости
великого князя Ивана Васильевича; а с именем пострига вертится у каждого в голове: коли он на войну готов, так не дитя!
Передаю это тебе не для
того, чтобы омрачить величие Иоанна: устроитель своего государства и с этим важным проступком будет всегда
велик в глазах современников и потомства.
К ней примешались убеждения и подкуп Иоанновых доброжелателей, слухи о милостях, которыми сильный и богатый московский
великий князь, неминуемый их властитель, станет осыпать
тех, кто скорей перейдет на его сторону, и слухи о казнях, которые падут на упрямых и опоздалых.
Лошадь у Михайлы Борисовича оступилась, но Хабар успел схватить ее за узду, поддержал ее — и
тем спас
великого князя от падения.
— Нас тебе нечего опасаться. Мы не в плен пришли взять князя тверского, а проводить с честью Михайлу Борисовича, шурина
великого князя московского. В плену и без
того довольно князей у нашего господина: Иван Васильевич велел
то же сказать тебе. Мои молодцы, сурожане и суконники московские, проводят тебя до первого яму и до второго, коли тебе полюбится. Выбери сам провожатых, сколько в угоду тебе. За один волос твой будут отвечать головой своей. Порукою тебе в
том пречистая матерь божия и Спас милостивый.
Завистнику всегда кажется, что тень
великого человека может упасть на него и его заслонить от глаз толпы, хотя они идут и разными путями; а завистнику
то и дело кажется, что толпе нет другой работы, как смотреть на его величие.
Река игриво раскидалась серебряною битью и образовала множество разнообразных мысов, луков и заливов; творческая кисть
великого художника разбросала
то зеленошелковые луга,
то зеркальные озера, ненаглядные для своего неба,
то гряды или пышные букеты дерев,
то мрачный бор, который укрепился на высоте зубчатой стеной, или робко сошел с горы уступами, или излился вниз черным потоком.