Отказаться от этого не в моей власти, не в моей воле, если только я хочу сохранить себе честное
польское имя, если я не сделаюсь изменником Польши.
Неточные совпадения
Они избегали даже протягивать руку знакомым русским студентам, тогда как русские (и это могут подтвердить почти все бывшие в университете в промежуток между 1857—1860 годами) неоднократно протягивали
польской партии свои братские объятия, предлагая полное единение и дружеское слияние во
имя науки и общих интересов.
— Но что вы заставите их в этом случае разуметь под Польшей? — скромно возразил Хвалынцев. — Тот ли клочок земли, который известен под
именем Царства
Польского, или…
Во всех этих землях народ если и не носит официально
имени поляков, то все же он поляк, — поляк до мозга кости своей, потому что в нем жизнь
польская, стремления
польские, дух
польский; потому что этот народ был
польским.
Метеор известен был в свете под
именем графа Слопчицького, а в
польском кружке его титуловали просто графом Тадеушем, то есть звали одним только
именем, ибо метеор был настолько популярен, что достаточно было сказать «наш грабя Тадеуш» — и все уже хорошо знали, о ком идет речь, и притом же совокупление титула с одним только собственным
именем, без фамилии выражает по-польски и почтение, и дружелюбность, и даже право на некоторую знаменитость: дескать, все должны знать, кто такой граф Тадеуш: как, например, достаточно сказать: князь Адам, или граф Андрей — и уже каждый, в некотором роде, обязан знать, что дело идет о князе Чарторыйском и о графе Замойском.
— Вы сказали, — продолжал торжествующий адвокат русского дела, обращаясь к Стабровскому, — что
польское имя здесь унижено, в презрении.
Начальники: Herr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsh… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [господин генерал Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все
польские имена.]
— Они говорят, что благодарность забывается народом, когда он стонет под железным игом, когда
польское имя здесь в унижении, в презрении, религия их гонима, когда из поляков хотят сделать рабов, а не преданных подданных.
— В войске русском, в судах, в местах финансовых, административных, вы везде стоите с нами рядом. Взгляните в адрес-календарь и вы удостоверитесь собственными глазами, сколько
польских имен занимают видные, почетные и выгодные места в государстве.
Наконец новая варфоломеевская ночь с 10 на 11 января, положившая вечное пятно на
польское имя, в которую погибли столько мучеников свирепого фанатизма, сделалась известна из газет…
Неточные совпадения
— Да так, случайно! — отвечал опешенный этим вопросом Аггей Никитич, так как он вовсе не случайно это сделал, а чтобы отклонить Миропу Дмитриевну от того разговора, который бы собственно она желала начать и которого Аггей Никитич побаивался. — Мне пришлось раз видеть этого Канарского в одном
польском доме, — продолжал он рассказывать, — только не под его настоящей фамилией, а под
именем Януша Немрава.
Пугачев следовал по течению Волги. Иностранцы, тут поселенные, большею частию бродяги и негодяи, все к нему присоединились, возмущенные
польским конфедератом (неизвестно кем по
имени, только не Пулавским; последний уже тогда отстал от Пугачева, негодуя на его зверскую свирепость). Пугачев составил из них гусарский полк. Волжские казаки перешли также на его сторону.
Вновь напечатанная в полнейшей редакции книжка Гогеля «Иосафат Огрызко» (не существующая в продаже, но бывшая в руках В. В. Крестовского) хранит
имена таких
польских агентов в Петербурге, что при них никуда не мог годиться молодой, без положения Бенни.
Царствуй с мудростию и славою, залечи глубокие язвы России, сделай подданных своих и наших братии счастливыми — и если когда-нибудь соединенные твои княжества превзойдут славою Новгород, если мы позавидуем благоденствию твоего народа, если всевышний накажет нас раздорами, бедствиями, унижением, тогда — клянемся
именем отечества и свободы! — тогда приидем не в столицу
польскую, но в царственный град Москву, как некогда древние новогородцы пришли к храброму Рюрику; и скажем — не Казимиру, но тебе: «Владей нами!
Когда Суворов Прагу осаждал, // Ее отец служил у нас шпионом, // И раз, как он украдкою гулял // В мундире
польском вдоль по бастионам, // Неловкий выстрел в лоб ему попал. // И многие, вздохнув, сказали: «Жалкой, // Несчастный жид, — он умер не под палкой!» // Его жена пять месяцев спустя // Произвела на божий свет дитя, // Хорошенькую Тирзу.
Имя это // Дано по воле одного корнета.