— Эка, о чем заботится… А мне и невдомек! Нет, ангел мой, — вздохнул он, — писать мне
не к кому, завещать нечего… ведь я, что называется, «бедна, красна сирота, веселого живота»; плакать, стало быть, некому будет… А есть кое-какие должишки пустячные, рублей на сорок; там в бумажнике записано… счет есть. Ну, так ежели что, продай вот вещи да книги, да жалованья там есть еще за полмесяца, и буду я, значит, квит!
Неточные совпадения
—
Кто не согласен? — перебил адъютант и обратился
к одному из кучки: — Ты
не согласен?
— Э, помилуйте! А наглость-то на что? Ведь у него что ни имя, то дурак; что ни деятель
не его покроя, то подлец, продажный человек. Голос
к тому же у него очень громкий, вот и кричит; а с этим куда как легко сделать себя умником! Вся хитрость в том, чтобы других всех ругать дураками. Ведь тут
кто раньше встал да палку взял — тот и капрал.
Иные отказывались от билетов, говоря, что возьмут потом или что уже взяли, другие поприсылали их обратно —
кто при вежливо извинительных записочках, выставляя какое-нибудь благовидное препятствие
к посещению вечера, а
кто, то есть большая часть, без всяких записок и пояснений, просто возвращали в тех же самых, только уже распечатанных конвертах, чрез своего кучера или с горничною, приказав сказать майору, «что для наших, мол, господ
не надо, потому —
не требуется».
— Да, тепловато, — проговорил Шишкин, чувствуя как бы некоторую необходимость ответить на фразу, которая в данную минуту ни
к кому, кроме него,
не могла относиться.
— Можете! — согласился Полояров. — А где, позвольте узнать, — где у вас на все на это свидетели найдутся? Дело-то ведь у нас с глазу на глаз идет, а я — мало ль зачем мог приходить
к вам!
Кто видел?
кто слышал? Нет-с, почтеннейший, ни хера вы на этом
не возьмете! И мы ведь тоже
не лыком шиты! А вы лучше, советую вам, эдак душевно, по-Божьи! Ну-с, так что же-с? — вопросительно прибавил он в заключение, — говорите просто: желаете аль нет?
Ардальона никто
не слушал, его мнения никто
не спрашивал, но он насильственно врывался с ним в кружковый спор, и когда, несмотря на это громогласно-насильственное вторжение, его все-таки
не слушали, он продолжал колотить воздух словами,
не обращаясь ровно ни
к кому, и разражался всем этим словоизвержением единственно ради услаждения своей собственной особы.
Он почувствовал ясно, что Хвалынцев
не трусит и никогда ни в
кa
ком случае
не струсит пред его внушительной особой.
Тут фигурировали и Славнобубенск, и Москва, и Петербург, и общие знакомые, и книги, и новые сочинения, и студенты, и кой-какие маленькие сплетни,
к которым
кто ж
не питает маленькой слабости? — и театр, и вопросы о жизни, о политике, о Лидиньке Затц, и музыка, и современные события, и те особенные полунамеки, полувзгляды, полуулыбки, которые очень хорошо и очень тонко бывают понятны людям, когда у них, при встрече, при взгляде одного на другого сильней и порывистей начинает биться сердце, и в этом сердце сказывается какое-то особенное радостно-щемящее, хорошее и светлое чувство.
Свитка отсоветовал Хвалынцеву тотчас же перебираться на старую квартиру. Он ему прямо, «как старший», указывал оставаться у графини Маржецкой до того времени, пока
не будет приискан надежный поручитель, так как, в противном случае, полиция могла бы придраться
к экс-студенту и выслать его на родину в течение двух суток. В сущности же, Свитка делал это для того, чтобы вновь завербованный адепт еще более укрепился в своем решении, а
кто же лучше графини мог поспособствовать этому?
— Как что! Помилуйте! Внесите в войско свою пропаганду, привейте
к солдатам, подействуйте на их убеждения, на их чувства, на совесть, и вот зло уже наполовину парализовано! Коли солдат
не станет стрелять в поляка, так вы уже достигли своей цели, а когда он вообще
не захочет стрелять в человека, в ближнего,
кто бы тот ни был — вы уже на верху торжества своей идеи.
Она
не знала, что ей делать,
к кому обратиться, чтоб узнать о судьбе Константина, а время шло, с каждым часом тщетного ожидания росла ее тоска и мучительное беспокойство.
Не пойду я
к нему, ни
к кому не пойду!..
— А мне-то что, говорю вам! Что я
к вам в холуи нанялся, что ли?
Кому зябко, тот и ступай, и распоряжайся, а мне
не холодно, мне и так хорошо.
Если бы
кто что делал
к общей пользе помимо Полоярова — Полояров непременно это охает и найдет ни
к черту
не годным.
К числу таковых же надо отнести и убеждение, что все те,
кому стукнуло за сорок, суть «отсталые» и
не имеют уже права принадлежать
к молодому поколению, сколько бы перед ним ни лебезили.
—
Не знаете ли вы, например…
не вспомните ли, может, есть кто-нибудь,
кто питает и
к вам, и
к Полоярову личную вражду, ненависть?
— Я
к тому вас спрашиваю об этом, — пояснил чиновник, с грациозным достоинством поправляя положение своего шейного ордена на белой сорочке, — что, может быть, тот,
кто сыграл с вами эту шутку, имел в виду, конечно, обставить ее так, чтобы все дело
не противоречило вашим личным, действительным отношениям
к Полоярову; потому что странно же предположить, чтобы такая проделка была сделана от имени совсем постороннего, незнакомого человека.
— Господин Полояров решительно утверждает, что этот донос написали вы по личной
к нему ненависти, — обратился чиновник
к Устинову. — Господин Полояров даже весьма странным образом изумил меня, сказав сразу самым решительным тоном, что это
не кто иной и быть
не может, как только вы, господин Устинов.
Полояров готов уже был начать плести и впутывать всех своих знакомых, всех,
кого знает, всех, про
кого мог только вспомнить что-либо, даже всех тех,
кого и
не знал лично, но про
кого слышал что-нибудь такое подходящее, или даже и
не подходящее ни
к селу, ни
к городу.
Ночью
не дозволяют ходить по тротуарам, днем
не пускают во дворы и на лестницы, пока
не скажешь,
к кому идешь — тогда один из дворников отправляется по следам и доводит до самой двери.
Неточные совпадения
Да
кто там еще? (Подходит
к окну.)
Не хочу,
не хочу!
Не нужно,
не нужно! (Отходя.)Надоели, черт возьми!
Не впускай, Осип!
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — //
К кому оно привяжется, // До смерти
не избыть!
— А
кто сплошал, и надо бы // Того тащить
к помещику, // Да все испортит он! // Мужик богатый… Питерщик… // Вишь, принесла нелегкая // Домой его на грех! // Порядки наши чудные // Ему пока в диковину, // Так смех и разобрал! // А мы теперь расхлебывай! — // «Ну… вы его
не трогайте, // А лучше киньте жеребий. // Заплатим мы: вот пять рублей…»
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться
не стану. (
К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с
кем не бранивалась. У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова
не скажу. Пусть же, себе на уме, Бог тому заплатит,
кто меня, бедную, обижает.
Г-жа Простакова. Пронозила!.. Нет, братец, ты должен образ выменить господина офицера; а кабы
не он, то б ты от меня
не заслонился. За сына вступлюсь.
Не спущу отцу родному. (Стародуму.) Это, сударь, ничего и
не смешно.
Не прогневайся. У меня материно сердце. Слыхано ли, чтоб сука щенят своих выдавала? Изволил пожаловать неведомо
к кому, неведомо
кто.