Неточные совпадения
— Да что закон! — перебили его в кучке переговорщиков. — Ты, ваше благородие, только все говоришь про закон; это один разговор, значит! А ты покажи нам закон настоящий, который, значит,
за золотою строчкою писан, тогда и веру вам дадим, и всему
делу шабаш!
— Братцы! мужички почтенные! — раздался чей-то голос. — Сам Бог
за наше сиротское
дело: пули от нас отгоняет!.. не берут! Стой, братцы, на своем твердо!
И вот, в один прекрасный
день, славнобубенский губернатор, действительный статский советник и кавалер Непомук Анастасьевич Гржиб-Загржимбайло, что называется, en petit comité кормил обедом новоприбывшего весьма важного гостя. Этим гостем была именно та самая особа, которая, по заранее еще ходившим славнобубенским слухам, весьма спешно прибыла в город для расследования снежковского
дела и для наблюдения
за общественным настроением умов.
Очаровательная и обольстительная madame Гржиб (она по всей губернии так уж известна была
за очаровательную и обольстительную) казалась в этот
день, перед петербургским светилом, еще очаровательней и еще обольстительней — если только это было возможно.
Непомук, для показания возможной быстроты в
делах службы, не терпящих вообще ни малейшего отлагательства, очень спешно сорвал печать и, многозначительно нахмурив брови, принялся
за чтение. Едва добежав глазами до половины бумаги, он засопел и всполошился.
Это была эстафета от полковника Пшецыньского, который объяснял, что, вследствие возникших недоразумений и волнений между крестьянами деревни Пчелихи и села Коршаны, невзирая на недавний пример энергического укрощения в селе Высокие Снежки, он, Пшецыньский, немедленно, по получении совместного с губернатором донесения местной власти о сем происшествии, самолично отправился на место и убедился в довольно широких размерах новых беспорядков, причем с его стороны истощены уже все меры кротости, приложены все старания вселить благоразумие, но ни голос совести, ни внушения власти, ни слова святой религии на мятежных пчелихинских и коршанских крестьян не оказывают достодолжного воздействия, — «а посему, — писал он, — ощущается необходимая и настоятельнейшая надобность в немедленной присылке военной силы; иначе невозможно будет через
день уже поручиться
за спокойствие и безопасность целого края».
— Ха, ха, ха! — в том же тоне продолжал гость. — И сейчас уже войско!.. И к чему тут войско?.. будто нельзя и без войска делать эти вещи!.. Тут главное — нравственное влияние своей собственной личности, а не войско. Я уверен, что все это пустяки: просто-напросто мужички не поняли
дела; ну, пошумели, покричали — их
за это наказать, конечно, следует… внушить на будущее время, но зачем же войско!
Дело было таким образом: между крестьянами Пчелихи и Коршань действительно ходили темные слухи о подложной воле, о грамоте «
за золотою строчкою».
— Я-то? — отозвался Ардальон с тою снисходительною усмешкою, какою взрослые улыбаются маленьким детям. — Вы, Лубянская, говорю я вам, вечно одни только глупости болтаете! Ну черта ли я заступлюсь
за него, коли там и без меня довольно! Мой голос пригодится еще сегодня же для более серьезного и полезного
дела — сами знаете; так черта ли мне в пустяки путаться!
Дело стало
за одним только дорогим гостем — «Скоро ли же приедет!
Мысль одобрена, но в исполнении своем остановилась
за тем лишь, что решительно никто не мог придумать, кому бы, в самом
деле, и зачем, и о чем именно послать телеграмму?
Наконец все власти, важности и почтенности встали из-за стола, и
дело перешло в гостиные, по части кофе, чаю, сигар и ликеров. Но многие из публики остались еще
за столом допивать шампанское, причем кучка около недоросля все увеличивалась. На хоры понесли корзинки и горки фруктов с конфектами да мороженое угощать матрон и весталок славнобубенских. Туда же направился своею ленивою, перевалистою походкою и губернский острослов Подхалютин. Он любил «поврать с бабами», и это было целью его экспедиции на хоры.
Нужды нет, что это быдло не будет с нами: нам его и не нужно; оно будет само по себе и само
за себя; лишь бы поднялось одновременно с нами — и тогда
дело наше выиграно!
— Ну, как «что?» Ты ведь, в некотором роде, интересная личность, новый человек здесь, да еще и в Снежках был… Нет, она в самом
деле добрая! Если хочешь, отправимся нынче вечером, — я забегу
за тобою.
— Нет, батюшка, извините меня, старика, а скажу я вам по-солдатски! — решительным тоном завершил Петр Петрович. —
Дело это я почитаю, ровно царскую службу мою, святым
делом, и взялся я
за него, на старости лет, с молитвой да с Божьим благословением, так уж дьявола-то тешить этим
делом мне не приходится. Я, сударь мой, хочу обучать ребят, чтоб они были добрыми христианами да честными русскими людьми. Мне
за них отчет Богу давать придется; так уж не смущайте вы нашего
дела!
— Мое
дело не расходится с моим словом! — с гордым презрением и будто неуязвимым достоинством перебил Полояров. —
За меня факты-с!.. Я, милостивая государыня, не далее как два
дня назад с паперти говорил народу!
— Ну, уж это и в самом
деле черт знает что! — разводил он руками; — словно бы ты у них для самого себя на бедность выпрашиваешь! Эдакое английское равнодушие! (майор полагал, что вообще англичане все очень равнодушны). Ведь общественный же интерес! Ведь свое же родное, русское
дело!.. Тьфу ты, что
за народ нынче пошел!
Суток
за двое до назначенного
дня вдруг стало известно по городу, что графиня де-Монтеспан большой «раут» у себя делает, на котором будет весь элегантный Славнобубенск и, как нарочно, дернула же ее нелегкая назначить этот «раут» на то самое число, на которое и майор назначил свой вечер.
А тут еще — новый сюрприз: в самый
день концерта, часа
за два до начала, полицмейстер возвратил ему, из числа тридцати, девятнадцать билетов нераспроданными, извиняясь при этом, что, несмотря на все свои старания, никак не успел рассовать почтеннейшей публике более одиннадцати билетов.
Зато в это время, среди всяческих горечей, довелось майору познать и сладость маленького утешения: Болеслав Казимирович Пшецыньский не только не отказался от посланного ему билета, но еще прислал
за него, сверх платы, три рубля премии, при очень милой записке, в которой благодарил Петра Петровича
за оказанное ему внимание и присовокуплял, будто почитает себя весьма счастливым, что имеет столь прекрасный случай оказать свое сочувствие такому истинно благому и благородному
делу, как просвещение русского народа.
— Ну что ж, в овраге так в овраге! И прекрасное
дело! — с напускным равнодушием сказал учитель, подымаясь с постели. В сущности же в эту минуту нечто жуткое слегка стало похватывать его
за душу.
Молоденькой барышне сильно хотелось заявить свой талант, хотя бы даже и в роли горничной, но маменька наотрез запретила ей даже и думать о спектакле, сочтя все это
дело за желание со стороны губернаторши пустить ей шпильку, и усмотрела в нем даже оскорбление всему дворянскому сословию, почему и поспешила заявить Шписсу, что отныне нога ее не будет не только что в спектакле, но и в доме самой губернаторши.
Madame Чапыжникова начинает зорко наблюдать
за madame Ярыжниковой и
за ее «халахоном», madame Ярыжникова следит
за «предметом» madame Чапыжниковой, и глядь, на другой
день madame Пруцко, которая тоже под сурдинку придерживается той пословицы, что «грех сладок, а человек падок», начинает повествовать по секрету Фелисате Егоровне: «Душечка моя! слышали вы, срам какой!
Думают, что все так глупы и слепы, что никто ничего не замечает!» Фелисата Егоровна в ужасе качает головой, и идет рассказывать — как противная Ярыжникова, в неприличной позе,
за кулисами шепталась и целовалась, и обнималась со своим аманом, а на следующий
день весь город уже уверял, что madame Ярыжникова делала в кулисах такое, про что и сказать невозможно.
Ксендз допил кофе, бережно положил в боковой карман пачку денег и, благословив свою духовную дщерь, удалился, имея в нынешний
день еще много работы. Он опустил шторы в своем «лабораториуме», приказал Зосе сказывать всем,
за исключением разве Пшецыньского или Подвиляньского, что его нет дома, и уселся
за письменный стол. Писал он долго, с видимым удовольствием...
Устинов глянул на старика и заметил, что он видимо изменился
за последнее время: сивая щетинка на бороде уже несколько
дней не брита, чего прежде никогда не случалось, лицо слегка осунулось и похирело, в глазах порою на мгновение мелькало легкою тенью нечто похожее на глухую затаенную кручину. При взгляде на Петра Петровича Устинову стало еще грустнее.
— И в самом
деле, ступайте-ка вы лучше домой пока, — охотно поддакнул Полояров. — Только уж, пожалуйста, Петр Петрович, вы ее не тово… Уж теперь мне, как жениху, предоставьте право следить
за ее поступками; не вам, а мне ведь жить-то с нею, так вы родительскую власть маленько тово… на уздечку. Ха-ха-ха! Так, что ли, говорю-то я? ась?..
—
За старичка тут одного…
за майора Лубянского, — пояснил ему владыка. — Тем более, ваше превосходительство, — продолжал он, — что в этом
деле, как мне достоверно известно, вы были даже в обман введены, а это, полагаю, дает мне тем более добрую возможность раскрыть пред вами истину. Вы, конечно, не посетуете на меня
за это?
— Я это
дело хорошо знаю, ваше преосвященство; я очень хорошо знаю это
дело! — отпарировал Непомук, которого задели
за живое слова Иосафа.
—
Дело это такого рода, что я сам ни
за что не возьму на себя разрешать его согласно вашему ходатайству…
— Помилуйте! — волновался губернатор, — я из крайней необходимости учреждаю над школой административный надзор, поручаю его человеку, лично известному мне своею благонамеренностью, человеку аттестованному с самой отличной стороны директором гимназии, человеку способному и прекрасному педагогу, а его преосвященство вмешивается в
дело и видит в этом распространение каких-то зловредных идей, а сам вступается
за господина, который устраивает антиправительственные демонстрации!
Пусть гибну я, но я гибну
за честное
дело!
за свободу!..
за свободу миллионов братий моих!»…
Он прошел несколько раз по аллее, все ожидая, что вот-вот кто-нибудь сейчас подойдет к нему, дотронется легонько до плеча, шепнет какое-то условное, таинственное слово и поведет
за собою, и приведет куда-то, и там будут они, и он всех их увидит, и начнут они сейчас «
дело делать»…
— Делать? а вот что делать, — пояснил Свитка. — Вы будете строго и неуклонно исполнять то, что вам укажут. Впоследствии, с моего разрешения, вы можете избрать себе двух помощников из надежных и лично вам известных людей, но кроме вас, они точно так же не должны ничего и никого знать, я и сам точно так же никого не знаю. Понимаете? И вот все, что вам предоставляется. Средства на ведение
дела вы будете получать от меня, а
за измену
делу, предваряю вас, последует неминуемая кара.
— А так, что в один прекрасный
день можно отправиться ad patres, — очень серьезно ответил Свитка. — Поэтому будьте осторожны и прежде всего — язык
за зубами. Назад уже, конечно, отступления нет; вы понимаете…
— Ну, друг любезный! чур, головы не вешать! — хлопнув по плечу, весело подбодрил его Свитка. — Знаете, говорят, это вообще дурная примета, если конь перед боем весит голову. Смелее! Будьте достойны той чести, которую сделал вам выбор общества, будьте же порядочным человеком! Надо помнить то святое
дело,
за которое вы теперь взялись своею охотой!
Девушка постояла, посмотрела ему в спину, повернулась и ушла. С больным чувством обиды возвратилась она домой, уселась на полу, на маленькую скамеечку,
за каким-то коленкором, который в тот
день кроила, и, положив на колени подпертую ладонями голову, заплакала тихо, беззвучно, но горько.
— Ну, для моего, я надеюсь, найдется! — с полною уверенностью заметил Ардальон. —
Дело, говорю вам, очень важное, и вы будете мне даже весьма благодарны
за то, что я не пошел с ним помимо вас.
— Да ведь
за это можно и к суду потянуть… Это ведь
дело персональное-с, — погрозился патриот.
— А мне угодно сказать тебе, что ты дура! Как есть дура-баба несуразая! Ведь пойми, голова, что я тебе
за этот самый твой пашквиль не то что тысячу, а десяти, пятнадцати тысяч не пожалел бы!.. Да чего тут пятнадцать! И все бы двадцать пять отдал! И
за тем не постоял бы, кабы
дело вкрутую пошло! Вот лопни глаза мои, чтоб и с места с этого не сойти, когда лгу… А потому что как есть ты дура, не умел пользоваться, так будет с тебя и двух с половиною сотенек. Вот ты и упустил всю фортуну свою! Упусти-ил!
Это все было для него
дело постороннее, чуждое, мирское; он знал только, что к нему пришли два человека просить гостеприимства, и радушно предложил им все, что мог, как предложил бы каждому, кто пришел бы к нему
за этим.
Поляка, милый, бьют
за дело.
И они прошли в кабачную горницу, расселись в уголку перед столиком и спросили себе полуштоф. Перед стойкой,
за которой восседала плотная солдатка-кабатчица в пестрых ситцах, стояла кучка мужиков, с которыми вершил
дело захмелевший кулак в синей чуйке немецкого сукна. Речь шла насчет пшеницы. По-видимому, только что сейчас совершено было между ними рукобитье и теперь запивались магарычи. Свитка достал из котомки гармонику и заиграл на ней развеселую песню.
— Ну, уж это не нашего ума
дело, а лучше скажи-ка ему спасибо
за его приказ!
В постоянной заботливости нашей о благе всех верноподданных Наших, Мы, указом в 19-й
день февраля 1861 года, признали
за благо отменить крепостное право над сельским сословием Богом вверенной Нам России.
— Ишь, какой прыткой!.. На сук!..
За что же это на сук?.. Душа-то ведь тоже хрещеная!..
За эти
дела и кнутьем на площади порют да в каторгу шлют. Нет, это ты, брат, дуришь!.. Да ну, ладно! Читай дале!..
Прелестный Анатоль, первым
делом, придя в сокрушительный восторг от эффектного вида губернаторши и не замедлив тотчас же сообщить ей самой об этом восторге,
за что и был награжден очаровательной улыбкой, поспешил отправиться с такими же восторгами к другим представительницам славнобубенского mond’a.
Это был сосланный по политическим
делам на жительство в Славнобубенск граф Северин-Маржецкий. Он только что вчера, в ночь, был привезен сюда с жандармами. Еще недели
за полторы до приезда графа ему был нанят на его собственный счет целый дом с мебелью и всею утварью, так что приехал он на все на готовое. Привезли его ночью прямо к Непомуку. Констанция Александровна, спешно накинув свой изящный шлафрок, вышла сама к сиятельному изгнаннику.
— Да ведь это все так себе, одни слова только или от нечего делать! Задача в жизни!.. легко сказать!.. И все мы любим тешить себя такими красивыми словами. Оно и точно: сказал себе «задача в жизни» — и доволен, как будто и в самом
деле одним уже этим словом что-то определено, что-то сделано, а разобрать поближе — и нет ничего! Ну, какая, например, ваша задача в жизни? Простите
за вопрос! — улыбнулся Хвалынцев.
— Тут нет, мне кажется, ни лучше, ни хуже, — столь же серьезно продолжала девушка. — Может быть, я даже могла бы полюбить и очень дурного человека, потому что любишь не
за что-нибудь, а любишь просто, потому что любится, да и только. Знаете пословицу: не пó хорошу мил, а пó милу хорош. Но
дело в том, мне кажется, что можно полюбить раз, да хорошо, а больше и не надо! Больше, уж это будет не любовь, а Бог знает что! Одно баловство, ну, а я такими вещами не люблю баловать.