…Я все еще робею с господином Инсаровым. Не знаю, отчего; я, кажется, не молоденькая, а он такой простой и добрый. Иногда у него очень серьезное лицо. Ему, должно быть, не до нас. Я это чувствую, и мне как будто совестно отнимать у него время. Андрей Петрович — другое дело. Я с ним готова болтать хоть целый день. Но и он мне все говорит об Инсарове. И какие
страшные подробности! Я его видела сегодня ночью с кинжалом в руке. И будто он мне говорит: «Я тебя убью и себя убью». Какие глупости!
Но я чувствую, что мне осталось уже немного дней. Рана моя закрылась, но грудь разрушается другой болезнью: я знаю, что у меня чахотка. И третья, еще более страшная болезнь помогает ей. Я ни на минуту не забываю Надежду Николаевну и Бессонова;
страшные подробности последнего дня вечно стоят перед моим душевным взором, и какой-то голос, не переставая, нашептывает мне на ухо о том, что я убил человека.
Она не смягчала перед собой
страшные подробности этой жизни, но, однако, влеклась к ней, как бабочка на огонь.
Неточные совпадения
Это не человек, а машина, и злая машина, когда рассердится, — прибавила она, вспоминая при этом Алексея Александровича со всеми
подробностями его фигуры, манеры говорить и его характера и в вину ставя ему всё, что только могла она найти в нем нехорошего, не прощая ему ничего зa ту
страшную вину, которою она была пред ним виновата.
На четырех страницах по 27 пунктам шло таким образом описание всех
подробностей наружного осмотра
страшного, огромного, толстого и еще распухшего, разлагающегося трупа веселившегося в городе купца.
Татьяна Власьевна плохо поняла в первую минуту значение этого
страшного слова, и только теперь оно представилось ей во всей своей реальной обстановке, со всеми
подробностями.
Но было что-то неуловимо-страшное в черных строках, в каких-то маленьких
подробностях, — и, мучаясь неизвестностью, Линочка пошла в город, к Жене Эгмонт.
Нет, я напишу до конца. Все равно: если я и брошу перо и эту тетрадь, этот ужасный день будет переживаться мною в тысячный раз; в тысячный раз я испытаю ужас, и мучения совести, и муки потери; в тысячный раз сцена, о которой я сейчас буду писать, пройдет перед моими глазами во всех своих
подробностях, и каждая из этих
подробностей ляжет на сердце новым
страшным ударом. Буду продолжать и доведу до конца.