Неточные совпадения
А
вот есть еще герб, так тот называется проще: «pchła na bęnbenku hopki tnie», и имеет более смысла, потому
что казаков и шляхту в походах сильно кусали блохи…
— То-то
вот и есть,
что ты дурак! Нужно, чтобы значило, и чтобы было с толком, и чтобы другого слова как раз с таким значением не было… А так — мало ли
что ты выдумаешь!.. Ученые не глупее вас и говорят не на смех…
Проснувшись, я долго не хотел верить,
что это была не настоящая жизнь и
что настоящая жизнь —
вот эта комната с кроватями и дыханием спящих…
Закончилось это большим скандалом: в один прекрасный день баба Люба, уперев руки в бока, ругала Уляницкого на весь двор и кричала,
что она свою «дытыну» не даст в обиду,
что учить, конечно, можно, но не так…
Вот посмотрите, добрые люди: исполосовал у мальчика всю спину. При этом баба Люба так яростно задрала у Петрика рубашку,
что он завизжал от боли, как будто у нее в руках был не ее сын, а сам Уляницкий.
Но
вот, при первых же звуках зловещего воя, вдруг произошла какая-то возня, из головы мары посыпался сноп искр, и сама она исчезла, а солдат, как ни в
чем не бывало, через некоторое время закричал лодку…
И
вот, говорили,
что именно этот человек, которого и со службы-то прогнали потому,
что он слишком много знает, сумел подслушать секретные разговоры нашего царя с иностранными, преимущественно с французским Наполеоном. Иностранные цари требовали от нашего, чтобы он… отпустил всех людей на волю. При этом Наполеон говорил громко и гордо, а наш отвечал ему ласково и тихо.
И
вот в этот тихий вечер мне вдруг почуялось,
что где-то высоко, в ночном сумраке, над нашим двором, над городом и дальше, над деревнями и над всем доступным воображению миром нависла невидимо какая-то огромная ноша и глухо гремит, и вздрагивает, и поворачивается, грозя обрушиться… Кто-то сильный держит ее и управляет ею и хочет поставить на место. Удастся ли? Сдержит ли? Подымет ли, поставит?.. Или неведомое «щось буде» с громом обрушится на весь этот известный мне мир?..
Наконец я подошел к воротам пансиона и остановился… Остановился лишь затем, чтобы продлить ощущение особого наслаждения и гордости, переполнявшей все мое существо. Подобно Фаусту, я мог сказать этой минуте: «Остановись, ты прекрасна!» Я оглядывался на свою короткую еще жизнь и чувствовал,
что вот я уже как вырос и какое, можно сказать, занимаю в этом свете положение: прошел один через две улицы и площадь, и весь мир признает мое право на эту самостоятельность…
И
вот теперь я тот,
что бесстрашно прошел мимо стольких опасностей, подошел к самым ворогам пансиона, где я уже имею высокое звание «учня»; и я смотрю кругом и кверху.
Я вышел за ворота и с бьющимся сердцем пустился в темный пустырь, точно в море. Отходя, я оглядывался на освещенные окна пансиона, которые все удалялись и становились меньше. Мне казалось,
что, пока они видны ясно, я еще в безопасности… Но
вот я дошел до середины, где пролегала глубокая борозда, — не то канава, указывавшая старую городскую границу, не то овраг.
Его качало в седле так,
что, казалось, он
вот —
вот свалится на мостовую и расшибется вдребезги.
—
Вот дурак…
Что этим выиграет?
Но самое большое впечатление произвело на него обозрение Пулковской обсерватории. Он купил и себе ручной телескоп, но это совсем не то. В Пулковскую трубу на луне «как на ладони видно: горы, пропасти, овраги… Одним словом — целый мир, как наша земля. Так и ждешь,
что вот —
вот поедет мужик с телегой… А кажется маленькой потому,
что, понимаешь, тысячи, десятки тысяч… Нет,
что я говорю: миллионы миллионов миль отделяют от луны нашу землю».
— Например? Ну, хорошо:
вот Иисус Навин сказал: стой, солнце, и не движись, луна… Но ведь мы теперь со всеми этими трубами и прочей, понимаешь, наукой хорошо знаем,
что не солнце вертится вокруг земли, а земля вокруг солнца…
— Ха! В бога… — отозвался на это капитан. — Про бога я еще ничего не говорю… Я только говорю,
что в писании есть много такого… Да
вот, не верите — спросите у него (капитан указал на отца, с легкой усмешкой слушавшего спор): правду я говорю про этого антипода?
—
Вот в том-то, понимаешь, и штука, — ответил капитан просто: — темно, хоть глаз выколи, а он видит,
что лохматый и черный… А зажег спичку, — нигде никого… все тихо. Раз насыпал на полу золы… Наутро остались следы, как от большой птицы… А
вот недавно…
И
вот в связи с этим мне вспоминается очень определенное и яркое настроение. Я стою на дворе без дела и без цели. В руках у меня ничего нет. Я без шапки. Стоять на солнце несколько неприятно… Но я совершенно поглощен мыслью. Я думаю,
что когда стану большим, сделаюсь ученым или доктором, побываю в столицах, то все же никогда, никогда не перестану верить в то, во
что так хорошо верит мой отец, моя мать и я сам.
—
Что такое?
Что еще за англичанин? — говорит священник. — Газеты дело мирское и к предмету не относятся.
Вот скажи лучше, какой сегодня…
— А теперь… Га! Теперь — все покатилось кверху тормашками на белом свете. Недавно еще… лет тридцать назад,
вот в этом самом Гарном Луге была еще настоящая шляхта… Хлопов держали в страхе… Чуть
что… А! сохрани боже! Били, секли, мордовали!.. Правду тебе скажу, — даже бывало жалко… потому
что не по — христиански… А теперь…
—
Вот это видно,
что паны когда-то жили, — сказал он, увидя меня. И, как-то особенно вздохнув, прибавил: — Паны были настоящие…
— «Думаете», — передразнил он, поведя плечом. — Вы
вот думаете: скоро ли звонок?.. И тоже думаете,
что это-то и значит мыслить. Но вы ошибаетесь. «Мыслить», — понимаете: не думать только, а мыслить — это значит совсем другое. Берите тетради. Записывайте.
— Теперь, господа, отдохнем. Я вам говорил уже,
что значит мыслить понятиями. А
вот сейчас вы услышите, как иные люди мыслят и объясняют самые сложные явления образами. Вы знаете уже Тургенева?
Потом мысль моя перешла к книгам, и мне пришла в голову идея:
что, если бы описать просто мальчика, вроде меня, жившего сначала в Житомире, потом переехавшего
вот сюда, в Ровно; описать все,
что он чувствовал, описать людей, которые его окружали, и даже
вот эту минуту, когда он стоит на пустой улице и меряет свой теперешний духовный рост со своим прошлым и настоящим.
— И
что только вам понравилось? Печоринствующий бездельник из дворян… Но с Печориными, батюшка, дело давно покончено. Из литературной гвардии они уже разжалованы в инвалидную команду, — и теперь разве гарнизонные офицеры прельщают уездных барышень печоринским «разочарованием». Вам
вот конец не понравился… Это значит,
что и у вас, господа гимназисты, вкусы еще немного… гарнизонные…
— А!
Вот оно
что! Кажется, понимаю, — сказал он. — Ну, ничего, ничего, не краснейте! Но ведь это сходство только поверхностное. Батманов прежде всего барин, скучающий от безделья. Ну, а я разночинец и работник. И, кажется…
— Эх, Маша, Маша! И вы туда же!.. Да, во — первых, я вовсе не пьяница; а во — вторых, знаете ли вы, для
чего я пью? Посмотрите-ка вон на эту ласточку… Видите, как она смело распоряжается своим маленьким телом, куда хочет, туда его и бросит!.. Вон взвилась, вон ударилась книзу, даже взвизгнула от радости, слышите? Так
вот я для
чего пью, Маша, чтобы испытать те самые ощущения, которые испытывает эта ласточка… Швыряй себя, куда хочешь, несись, куда вздумается…»
— А! Это вы. Хотите ко мне пить чай?
Вот, кстати, познакомьтесь: Жданов, ваш будущий товарищ, если только не срежется на экзамене, —
что, однако, весьма вероятно. Мы вам споем малорусскую песню. Чи може ви наших пiсень цураєтесь? — спросил он по — малорусски. — А коли не цураєтесь, — идем.
—
Что это у вас за походка?.. — сказал он, весело смеясь: — с развальцем… Подтянулись бы немного. А
вот еще хуже: отчего вы не занимаетесь математикой?
— Ну
вот, дело сделано, — сказал он. — Я знал,
что с ним можно говорить по — человечески. В Тифлисе, говорят, ученики приходят в гимназию с кинжалами, тем менее оснований придираться к мелочам. Ну, не поминайте лихом!
— Да,
вот неприятная сторона известности… А скажи, думал ли ты,
что твой брат так скоро станет руководителем общественного мнения?
Свободный гражданин приподнимает пьяную голову и отвечает,
что теперь воля,
что он хочет
вот так себе лежать на дороге, а на панов ему…
— Га! — сказал он решительно. — Я давно говорю,
что пора бросить эти бабьи сказки. Философия и наука что-нибудь значат… А священное писание? Его писали люди, не имевшие понятия о науке.
Вот, например, Иисус Навин… «Стой, солнце, и не движись, луна»…
Казалось,
вот —
вот я найду то,
что мне нужно…
Это значит,
что я приехал и
вот —
вот уйду куда-то.
— Эх, Карла, Карла (это была моя гимназическая кличка)!
Вот до
чего доводит остроумие… Я обошел некоторых учителей, чтобы предупредить… Они говорят,
что дело твое плохо.
Но
вот однажды я увидел,
что брат, читая, расхохотался, как сумасшедший, и потом часто откидывался, смеясь, на спинку раскачиваемого стула. Когда к нему пришли товарищи, я завладел книгой, чтоб узнать,
что же такого смешного могло случиться с этим купцом, торговавшим кожами.
Я стоял с книгой в руках, ошеломленный и потрясенный и этим замирающим криком девушки, и вспышкой гнева и отчаяния самого автора… Зачем же, зачем он написал это?.. Такое ужасное и такое жестокое. Ведь он мог написать иначе… Но нет. Я почувствовал,
что он не мог,
что было именно так, и он только видит этот ужас, и сам так же потрясен, как и я… И
вот, к замирающему крику бедной одинокой девочки присоединяется отчаяние, боль и гнев его собственного сердца…
— Ты еще глуп и все равно не поймешь… Ты не знаешь,
что такое юмор… Впрочем, прочти
вот тут… Мистер Тутс объясняется с Флоренсой и то и дело погружается в кладезь молчания…
Один раз я вздрогнул. Мне показалось,
что прошел брат торопливой походкой и размахивая тросточкой… «Не может быть», — утешил я себя, Но все-таки стал быстрее перелистывать страницы… Вторая женитьба мистера Домби… Гордая Эдифь… Она любит Флоренсу и презирает мистера Домби.
Вот,
вот, сейчас начнется… «Да вспомнит мистер Домби…»