Неточные совпадения
Наш город был один
из глухих городов «черты». В
то время как в других местах и костюмы, и нравы еврейской среды уже сильно менялись, — у нас, несмотря на
то,
что еще не исчезла память о драконовских мерах прежнего начальства, резавшего пейсы и полы длинных кафтанов, — особенности еврейского костюма уцелели в полной неприкосновенности. Полицейские облавы прежних времен имели исключительно характер «фискальный». Еврейское общество платило,
что следует, и после этого все опять шло по-старому.
Кузнецы часто забавлялись
тем,
что, наскоро выбежав
из кузниц, швыряли под ноги катающихся палки или глыбы льда.
По льду, выпятив грудь, скользящей походкой, приближался околодочный надзиратель Стыпуло. Он еще недавно был великовозрастным гимназистом, и в нем были еще живы инстинкты «товарищества». Поэтому, ворвавшись в толпу, он прежде всего схватил ближайшего еврея и швырнул его так усердно,
что тот упал. При этом
из груди его вырвался инстинктивный боевой клич: — «Держись, гимназия!» Но тотчас, вероятно, вспомнив свое новое положение и приношения еврейского общества, он спохватился и заговорил деловым тоном...
О происшествии заговорили в городе. Дело «дошло до губернатора». Полицмейстер вызывал надзирателя Стыпуло. Стыпуло после этого уверял недавних товарищей,
что он выставил евреев единственными виновниками свалки. Скоро откуда-то возник слух, будто побоище произошло между «евреями и христианами» из-за
того,
что якобы над крестом после водосвятия евреи произвели грязное кощунство. Стыпуло, когда его об этом спрашивали, давал показания противоречивые. Когда спрашивали евреи, он отвечал...
Тот потупился. Можно было догадаться, на
что намекал Израиль. В семье Менделей, очевидно, намечалась драма. Быть может, г-н Мендель спохватывался,
что его сыновья, по крайней мере один
из них не обещал сохраниться в качестве «доброго еврея», и случайные обстоятельства только стихийно подчеркивали это…
Кажется, ее «счастье» состояло просто в
тем,
что она получала товар непосредственно из-за границы, без некоторых таможенных формальностей.
— Ну,
что ты говоришь? — сказал Фроим. — Восемьдесят!.. Пхэ… Ему тысяча лет. Когда Иезекииль воскресил мертвых в долине Дейро,
то многие вошли в Иерусалим, поженились и имели потомство. Рэб Акива
из этого поколения, и у него есть «мезузе» [Мезузе — нечто вроде талисмана, предохраняющего дом от возможных бед.] от одного
из воскресших. Спроси у Израиля. Он знает эту историю…
Одни говорили,
что он упрекал его за
то,
что отдал сыновей в гимназию и
что из них выйдут «апикойрес» [Апикойрес — человек, нарушающий религиозные законы; вольнодумец.].
В этот день я не видел никого
из нашей компании. Ночь я проработал долго, так как мне предстоял осенний экзамен, и проснулся очень поздно. Мне сказали,
что Дробыш и Фроим забегали за мной и отправились в лодке на
тот берег озера. Барышня тоже с ними. Если я захочу,
то могу найти их у моста.
— Видишь… Я тебе скажу правду. Мне было очень тяжело, когда… Ну, когда Маня и этот франт Зильберминц… Одним словом, ты понимаешь… Мне и теперь еще тяжело говорить об этом… И главное, — знаешь
что… Самое тяжелое
то,
что… ее взяло у меня что-то чужое… Точно протянулась лапа
из какого-то другого, не нашего мира и схватила существо самое мне дорогое… Стой, кто-то идет… Не Фроим ли?
— И вот я думаю,
что тут к ребяческой, может быть, любви прибавилось
то самое,
то есть лапа
из другого мира. Ты говоришь: он еврей… Но, по-моему, он не еврей, — Израиль опять кивнул головой.
Если мне, например, до сих пор говорили: «возлюби» и я возлюблял, то
что из того выходило? — продолжал Петр Петрович, может быть с излишнею поспешностью, — выходило то, что я рвал кафтан пополам, делился с ближним, и оба мы оставались наполовину голы, по русской пословице: «Пойдешь за несколькими зайцами разом, и ни одного не достигнешь».
В это время из толпы народа, вижу, выступил мой Савельич, подходит к Пугачеву и подает ему лист бумаги. Я не мог придумать,
что из того выйдет. «Это что?» — спросил важно Пугачев. «Прочитай, так изволишь увидеть», — отвечал Савельич. Пугачев принял бумагу и долго рассматривал с видом значительным. «Что ты так мудрено пишешь? — сказал он наконец. — Наши светлые очи не могут тут ничего разобрать. Где мой обер-секретарь?»
— Хваленые писатели, вроде, например, Толстого, — это для меня — прозаические, без фантазии, — говорил он. —
Что из того, что какой-то Иван Ильич захворал да помер или госпожа Познышева мужу изменила? Обыкновенные случаи ничему не учат.
Что из того, что лишь толщиною ножа отделены мы от другой стороны Нулевого Утеса. Нож — самое прочное, самое бессмертное, самое гениальное из всего, созданного человеком. Нож — был гильотиной, нож — универсальный способ разрешить все узлы, и по острию ножа идет путь парадоксов — единственно достойный бесстрашного ума путь…
Неточные совпадения
Один
из них, например, вот этот,
что имеет толстое лицо… не вспомню его фамилии, никак не может обойтись без
того, чтобы, взошедши на кафедру, не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного
из них впустите,
то… Только увидите,
что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека,
что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина
из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце,
то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один
из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают
из уст его совершенно неожиданно.
Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты,
тем более он выиграет. Одет по моде.
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, —
из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну
что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно.
Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до
тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!