Неточные совпадения
Да к тому
же отец и сам его хочет поскорей с плеч долой сбыть, чтоб самому жениться, а потому непременно и во
что бы то ни стало положил расторгнуть нашу связь.
— Господи!
Что ж это у вас происходит! Сам
же все и рассказал,
да еще в такое время?..
— Обещал, все обещал. Он ведь для того меня и зовет теперь, чтоб завтра
же обвенчаться потихоньку, за городом;
да ведь он не знает,
что делает. Он, может быть, как и венчаются-то, не знает. И какой он муж! Смешно, право. А женится, так несчастлив будет, попрекать начнет… Не хочу я, чтоб он когда-нибудь в чем-нибудь попрекнул меня. Все ему отдам, а он мне пускай ничего.
Что ж, коль он несчастлив будет от женитьбы, зачем
же его несчастным делать?
—
Да… ну, а
что? Не хворал ли?
Что же долго у нас не был?
— Я слышал, Анна Андреевна, — возразил я, —
что эта невеста очаровательная девушка,
да и Наталья Николаевна про нее то
же говорила…
Чего доброго, не надоумил ли его господь и не ходил ли он в самом деле к Наташе,
да одумался дорогой, или что-нибудь не удалось, сорвалось в его намерении, — как и должно было случиться, — и вот он воротился домой, рассерженный и уничтоженный, стыдясь своих недавних желаний и чувств, ища, на ком сорвать сердце за свою
же слабость,и выбирая именно тех, кого наиболее подозревал в таких
же желаниях и чувствах.
— Без условий! Это невозможно; и не упрекай меня, Ваня, напрасно. Я об этом дни и ночи думала и думаю. После того как я их покинула, может быть, не было дня, чтоб я об этом не думала.
Да и сколько раз мы с тобой
же об этом говорили! Ведь ты знаешь сам,
что это невозможно!
—
Да дайте
же, дайте мне рассказать, — покрывал нас всех Алеша своим звонким голосом. — Они думают,
что все это, как и прежде…
что я с пустяками приехал… Я вам говорю,
что у меня самое интересное дело.
Да замолчите ли вы когда-нибудь!
—
Да хорошо уж;
чем же кончилось, как он-то решил? Вот
что главное. И какой ты болтун, Алеша…
А наконец (почему
же не сказать откровенно!), вот
что, Наташа,
да и вы тоже, Иван Петрович, я, может быть, действительно иногда очень, очень нерассудителен; ну,
да, положим даже (ведь иногда и это бывало), просто глуп.
—
Да почему
же… точно я какой-нибудь… Почему
же я не имею права вызвать Юлия Цезаря?
Что ему сделается? Вот смеется!
«С кем
же я-то теперь останусь, — говорила она, — с такой радостью
да сидя одна в четырех стенах?» Наконец я убедил ее отпустить меня, представив ей,
что Наташа теперь ждет меня не дождется.
—
Да что, кончилось благополучнейшим образом, и цель достигнута, понимаешь? Теперь
же мне некогда. На минутку зашел только уведомить,
что мне некогда и не до тебя;
да, кстати, узнать:
что, ты ее поместишь куда-нибудь или у себя держать хочешь? Потому это надо обдумать и решить.
— Друг мой, — сказал я, подходя к ней, — не сердись за это. Я потому запираю,
что может кто-нибудь прийти. Ты
же больная, пожалуй испугаешься.
Да и бог знает, кто еще придет; может быть, Бубнова вздумает прийти…
— А, так у него была и внучка! Ну, братец, чудак
же она! Как глядит, как глядит! Просто говорю: еще бы ты минут пять не пришел, я бы здесь не высидел. Насилу отперла и до сих пор ни слова; просто жутко с ней, на человеческое существо не похожа.
Да как она здесь очутилась? А, понимаю, верно, к деду пришла, не зная,
что он умер.
— Ваня, — отвечал он, — ты знаешь,
что я не позволяю никому в разговорах со мною касаться некоторых пунктов; но для теперешнего раза делаю исключение, потому
что ты своим ясным умом тотчас
же догадался,
что обойти этот пункт невозможно.
Да, у меня есть другая цель. Эта цель: спасти мою погибшую дочь и избавить ее от пагубного пути, на который ставят ее теперь последние обстоятельства.
— Помилуй, братец, помилуй! Ты меня просто сразил после этого!
Да как
же это он не примет? Нет, Ваня, ты просто какой-то поэт; именно, настоящий поэт!
Да что ж, по-твоему, неприлично,
что ль, со мной драться? Я не хуже его. Я старик, оскорбленный отец; ты — русский литератор, и потому лицо тоже почетное, можешь быть секундантом и… и… Я уж и не понимаю,
чего ж тебе еще надобно…
— Ах, боже мой!
Да ведь он сейчас
же будет здесь! Но то,
что вы мне сказали, меня до того поразило,
что я… признаюсь, я всего ожидал от него, но этого… этого!
— Позвольте, Наталья Николаевна, — продолжал он с достоинством, — соглашаюсь,
что я виноват, но только в том,
что уехал на другой день после нашего знакомства, так
что вы, при некоторой мнительности, которую я замечаю в вашем характере, уже успели изменить обо мне ваше мнение, тем более
что тому способствовали обстоятельства. Не уезжал бы я — вы бы меня узнали лучше,
да и Алеша не ветреничал бы под моим надзором. Сегодня
же вы услышите,
что я наговорю ему.
—
Да, Алеша, — продолжала она с тяжким чувством. — Теперь он прошел между нами и нарушил весь наш мир, на всю жизнь. Ты всегда в меня верил больше,
чем во всех; теперь
же он влил в твое сердце подозрение против меня, недоверие, ты винишь меня, он взял у меня половину твоего сердца. Черная кошкапробежала между нами.
— Ах, Алеша, так
что же! — сказала она. — Неужели ж ты вправду хочешь оставить это знакомство, чтоб меня успокоить. Ведь это по-детски. Во-первых, это невозможно, а во-вторых, ты просто будешь неблагороден перед Катей. Вы друзья; разве можно так грубо разрывать связи. Наконец, ты меня просто обижаешь, коли думаешь,
что я так тебя ревную. Поезжай, немедленно поезжай, я прошу тебя!
Да и отец твой успокоится.
Да зачем
же ты искал, коли знал,
что ищешь незаконно? — так мне все в глаза скажут.
—
Да, говорил, — отвечал смущенный Алеша, —
что ж тут такого? Он говорил со мной сегодня так ласково, так по-дружески, а ее все мне хвалил, так
что я даже удивился: она его так оскорбила, а он ее
же так хвалит.
— Мне сегодня очень весело! — вскричал он, — и, право, не знаю почему.
Да,
да, мой друг,
да! Я именно об этой особе и хотел говорить. Надо
же окончательно высказаться, договоритьсядо чего-нибудь, и надеюсь,
что в этот раз вы меня совершенно поймете. Давеча я с вами заговорил об этих деньгах и об этом колпаке-отце, шестидесятилетнем младенце… Ну! Не стоит теперь и поминать. Я ведь это такговорил! Ха-ха-ха, ведь вы литератор, должны
же были догадаться…
— Вот
что, молодой мой друг, — начал он, серьезно смотря на меня, — нам с вами эдак продолжать нельзя, а потому лучше уговоримся. Я, видите ли, намерен был вам кое-что высказать, ну, а вы уж должны быть так любезны, чтобы согласиться выслушать,
что бы я ни сказал. Я желаю говорить, как хочу и как мне нравится,
да по-настоящему так и надо. Ну, так как
же, молодой мой друг, будете вы терпеливы?
—
Да, доктор. Она действительно странная, но я все приписываю болезненному раздражению. Вчера она была очень послушна; сегодня
же, когда я ей подносил лекарство, она пихнула ложку как будто нечаянно, и все пролилось. Когда
же я хотел развести новый порошок, она вырвала у меня всю коробку и ударила ее об пол, а потом залилась слезами… Только, кажется, не оттого,
что ее заставляли принимать порошки, — прибавил я, подумав.
—
Да что ж?.. За
что же? Ведь я ей ничего такого не сделала.
—
Да почему
же, почему
же, Нелли, ты не хочешь у него жить;
что он, обижает тебя,
что ли? — спрашивала, заливаясь слезами, Александра Семеновна.
Что же касается до «публичного бесчестия», которым ему грозили, то князь просил Ихменева не беспокоиться об этом, потому
что никакого публичного бесчестия не будет,
да и быть не может;
что письмо его немедленно будет передано куда следует и
что предупрежденная полиция, наверно, в состоянии принять надлежащие меры к обеспечению порядка и спокойствия.
— Ну
да… конечно, за
что же; сейчас сама увижу; к
чему же и спрашивать?..
—
Чего же ты-то плачешь? — сказала ему Наташа, —
что разлучаешься со мной?
Да надолго ли? В июне приедешь?
— Вот уж это и нехорошо, моя милая,
что вы так горячитесь, — произнес он несколько дрожащим голосом от нетерпеливого наслаждения видеть поскорее эффект своей обиды, — вот уж это и нехорошо. Вам предлагают покровительство, а вы поднимаете носик… А того и не знаете,
что должны быть мне благодарны; уже давно мог бы я посадить вас в смирительный дом, как отец развращаемого вами молодого человека, которого вы обирали,
да ведь не сделал
же этого… хе, хе, хе, хе!
«Он вас не забудет никогда, — прибавляла Катя, —
да и не может забыть никогда, потому
что у него не такое сердце; любит он вас беспредельно, будет всегда любить, так
что если разлюбит вас хоть когда-нибудь, если хоть когда-нибудь перестанет тосковать при воспоминании о вас, то я сама разлюблю его за это тотчас
же…»
— Нет, Ваня, он не умер! — сказала она решительно, все выслушав и еще раз подумав. — Мамаша мне часто говорит о дедушке, и когда я вчера сказала ей: «
Да ведь дедушка умер», она очень огорчилась, заплакала и сказала мне,
что нет,
что мне нарочно так сказали, а
что он ходит теперь и милостыню просит, «так
же как мы с тобой прежде просили, — говорила мамаша, — и все ходит по тому месту, где мы с тобой его в первый раз встретили, когда я упала перед ним и Азорка узнал меня…»
—
Да, я помню, Алеша говорил о каком-то письме, которое его очень обрадовало, но это было очень недавно, всего каких-нибудь два месяца. Ну,
что ж дальше, дальше, как
же ты-то с князем?
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь
да на пару платья.
Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ,
что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков.
Да к
чему же говорить? я и без того их знаю.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то
же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика
да бутылки толстобрюшки!
Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать,
что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)
Да как
же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного;
да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Городничий.
Да я так только заметил вам. Насчет
же внутреннего распоряжения и того,
что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать.
Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.