— Будьте же нежнее, внимательнее, любовнее к другим, забудьте себя для других, тогда вспомнят и о вас. Живи и жить давай другим — вот мое правило! Терпи, трудись, молись и надейся — вот истины, которые бы я желал внушить разом всему человечеству! Подражайте же им, и тогда я первый раскрою вам мое сердце,
буду плакать на груди вашей… если понадобится… А то я, да я, да милость моя! Да ведь надоест же наконец, ваша милость, с позволения сказать.
Неточные совпадения
Ты же мне ничего не должен, потому что я никогда не
буду в силах
заплатить тебе за все, что ты для меня сделал.
Но, Фома, ты в одном ошибся: я вовсе не подкупал тебя, не
платил тебе, чтоб ты вышел из дома, а просто-запросто, я хотел, чтоб и у тебя
были деньги, чтоб ты не нуждался, когда от меня выйдешь.
— Это правда, Фома; я все это чувствую, — поддакнул растроганный дядя. — Но не во всем же и я виноват, Фома: так уж меня воспитали; с солдатами жил. А клянусь тебе, Фома, и я умел чувствовать. Прощался с полком, так все гусары, весь мой дивизион, просто
плакали, говорили, что такого, как я, не нажить!.. Я и подумал тогда, что и я, может
быть, еще не совсем человек погибший.
— Не хотите? — взвизгнула Анфиса Петровна, задыхаясь от злости. — Не хотите? Приехали, да и не хотите? В таком случае как же вы смели обманывать нас? В таком случае как же вы смели обещать ему, бежали с ним ночью, сами навязывались, ввели нас в недоумение, в расходы? Мой сын, может
быть, благородную партию потерял из-за вас! Он, может
быть, десятки тысяч приданого потерял из-за вас!.. Нет-с! Вы
заплатите, вы должны теперь
заплатить; мы доказательства имеем; вы ночью бежали…
Татьяна Ивановна
была очень довольна, что мы ее увезли, но все еще
плакала.
— Нет; она в своей комнате, — сухо отвечал Мизинчиков. — Отдыхает и
плачет. Может
быть, и стыдится. У ней, кажется, теперь эта… гувернантка. Что это? гроза никак собирается. Смотрите, на небе-то!
Плач и вопли дамского пола
были красноречивейшим ответом Фоме Фомичу.
— Фома Фомич, — сказала она, — вы наш благодетель; вы столько для нас сделали, что я и не знаю, чем вам
заплатить за все это, а только знаю, что
буду для вас самой нежной, самой почтительной сестрой…
Фома жаловался,
плакал, укорял, попрекал, стыдил, но уже не бранился по-прежнему, — не
было таких сцен, как «ваше превосходительство», и это, кажется, сделала Настенька.
— Я? не
буду плакать… Я плачу от радости. Я так давно не видела тебя. Я не буду, не буду, — сказала она, глотая слезы и отворачиваясь. — Ну, тебе одеваться теперь пора, — оправившись, прибавила она, помолчав и, не выпуская его руки, села у его кровати на стул, на котором было приготовлено платье.
Письмоводитель стал диктовать ему форму обыкновенного в таком случае отзыва, то
есть заплатить не могу, обещаюсь тогда-то (когда-нибудь), из города не выеду, имущество ни продавать, ни дарить не буду и проч.
— И я знаю, что вы — спелись! Ну, и —
будете плакать, — он матерно выругался, встал и ушел, сунув руки в карманы. Мужик с чугунными ногами отшвырнул гнилушку и зашипел:
Если ошибусь, если правда, что я
буду плакать над своей ошибкой, по крайней мере, я чувствую здесь (она приложила ладонь к сердцу), что я не виновата в ней; значит, судьба не хотела этого, Бог не дал.
Неточные совпадения
Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а не хочешь
заплатить ему — изволь: у каждого дома
есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет.
Вот теперь трактирщик сказал, что не дам вам
есть, пока не
заплатите за прежнее; ну, а коли не
заплатим?
Добчинский. Он! и денег не
платит и не едет. Кому же б
быть, как не ему? И подорожная прописана в Саратов.
Слуга. Так-с. Он говорил: «Я ему обедать не дам, покамест он не
заплатит мне за прежнее». Таков уж ответ его
был.
И
был сначала тихонький: // «
Платите сколько можете».