— Приду, приду, как обещал. Слушай, Лиза: один поганец — одним словом, одно мерзейшее существо, ну, Стебельков, если знаешь, имеет на его дела страшное влияние… векселя… ну, одним словом, держит его в руках и до того его припер, а тот до того унизился, что уж другого исхода, как в предложении Анне Андреевне, оба не видят. Ее по-настоящему надо бы предупредить; впрочем, вздор, она и сама поправит потом все дела. А что, откажет она ему,
как ты думаешь?
Неточные совпадения
— Так
ты уже распорядился; а я, признаюсь,
думал, что
ты не станешь просить;
какие же вы, однако, все теперь ловкие! Нынче нет молодежи, Татьяна Павловна.
— То есть
ты подозреваешь, что я пришел склонять
тебя остаться у князя, имея в том свои выгоды. Но, друг мой, уж не
думаешь ли
ты, что я из Москвы
тебя выписал, имея в виду какую-нибудь свою выгоду? О,
как ты мнителен! Я, напротив, желая
тебе же во всем добра. И даже вот теперь, когда так поправились и мои средства, я бы желал, чтобы
ты, хоть иногда, позволял мне с матерью помогать
тебе.
Я стою, молчу, гляжу на нее, а она из темноты точно тоже глядит на меня, не шелохнется… «Только зачем же,
думаю, она на стул встала?» — «Оля, — шепчу я, робею сама, — Оля, слышишь
ты?» Только вдруг
как будто во мне все озарилось, шагнула я, кинула обе руки вперед, прямо на нее, обхватила, а она у меня в руках качается, хватаю, а она качается, понимаю я все и не хочу понимать…
— Ах,
как жаль!
Какой жребий! Знаешь, даже грешно, что мы идем такие веселые, а ее душа где-нибудь теперь летит во мраке, в каком-нибудь бездонном мраке, согрешившая, и с своей обидой… Аркадий, кто в ее грехе виноват? Ах,
как это страшно!
Думаешь ли
ты когда об этом мраке? Ах,
как я боюсь смерти, и
как это грешно! Не люблю я темноты, то ли дело такое солнце! Мама говорит, что грешно бояться… Аркадий, знаешь ли
ты хорошо маму?
— Видишь, Ламберт, мне, главное, обидно, что
ты думаешь, что можешь мне и теперь повелевать,
как у Тушара, тогда
как ты у всех здешних сам в рабстве.
— Да,
ты сказал, что у
тебя есть такое письмо; я и
подумал:
как же он, коли есть такое письмо, свое теряет?
Он маму любит, маму, и я видел,
как он обнимал ее, и я прежде сам
думал, что он любит Катерину Николаевну, но теперь узнал ясно, что он, может, ее когда-то любил, но теперь давно ненавидит… и хочет мстить, и она боится, потому что я
тебе скажу, Ламберт, он ужасно страшен, когда начнет мстить.
Ты все
думаешь, что
ты как у Тушара и что я так же глуп,
как у Тушара…
— Чего вам? вам дико, что я так говорю? — улыбнулся он бледной улыбкой. — Я
думаю, что если б только это могло вас прельстить, то я бы простоял где-нибудь тридцать лет столпником на одной ноге… Я вижу: вам меня жаль; ваше лицо говорит: «Я бы полюбила
тебя, если б могла, но я не могу»… Да? Ничего, у меня нет гордости. Я готов,
как нищий, принять от вас всякую милостыню — слышите, всякую… У нищего
какая же гордость?
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак!
Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой,
какой суп! (Продолжает есть.)Я
думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай,
какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий. Что, Анна Андреевна? а?
Думала ли
ты что-нибудь об этом? Экой богатый приз, канальство! Ну, признайся откровенно:
тебе и во сне не виделось — просто из какой-нибудь городничихи и вдруг; фу-ты, канальство! с
каким дьяволом породнилась!
Анна Андреевна.
Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых,
тебе не будет времени
думать об этом. И
как можно и с
какой стати себя обременять этакими обещаниями?
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право,
как подумаешь, Анна Андреевна,
какие мы с
тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да
как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше
думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто
как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.