Неточные совпадения
— Но… я не то, совсем не то говорил!
О Боже, что она может обо мне теперь
подумать! Но ведь это сумасшедший? Ведь он сумасшедший… Я вчера его видел. Когда
письмо было послано?
О, с Версиловым я, например, скорее бы заговорил
о зоологии или
о римских императорах, чем, например, об ней или об той, например, важнейшей строчке в
письме его к ней, где он уведомлял ее, что «документ не сожжен, а жив и явится», — строчке,
о которой я немедленно начал про себя опять
думать, только что успел опомниться и прийти в рассудок после горячки.
Помню даже промелькнувшую тогда одну догадку: именно безобразие и бессмыслица той последней яростной вспышки его при известии
о Бьоринге и отсылка оскорбительного тогдашнего
письма; именно эта крайность и могла служить как бы пророчеством и предтечей самой радикальной перемены в чувствах его и близкого возвращения его к здравому смыслу; это должно было быть почти как в болезни,
думал я, и он именно должен был прийти к противоположной точке — медицинский эпизод и больше ничего!
Затем… затем я, конечно, не мог, при маме, коснуться до главного пункта, то есть до встречи с нею и всего прочего, а главное, до ее вчерашнего
письма к нему, и
о нравственном «воскресении» его после
письма; а это-то и было главным, так что все его вчерашние чувства, которыми я
думал так обрадовать маму, естественно, остались непонятными, хотя, конечно, не по моей вине, потому что я все, что можно было рассказать, рассказал прекрасно.
— Нет, не потому только, что дано честное слово в
письме, а потому, что я хочу и буду
думать о вас всю ночь…
Он действительно был перешедший из кавалерии, и в настоящую минуту, поднимаясь к бульвару,
думал о письме, которое сейчас получил от бывшего товарища, теперь отставного, помещика Т. губернии, и жены его, бледной голубоглазой Наташи, своей большой приятельницы.
Арина Васильевна, — несмотря на то, что, приведенная в ужас страшным намерением сына, искренне молила и просила своего крутого супруга позволить жениться Алексею Степанычу, — была не столько обрадована, сколько испугана решением Степана Михайловича, или лучше сказать, она бы и обрадовалась, да не смела радоваться, потому что боялась своих дочерей; она уже знала, что
думает о письме Лизавета Степановна, и угадывала, что скажет Александра Степановна.
Неточные совпадения
Вронский взял
письмо и записку брата. Это было то самое, что он ожидал, —
письмо от матери с упреками за то, что он не приезжал, и записка от брата, в которой говорилось, что нужно переговорить. Вронский знал, что это всё
о том же. «Что им за делo!»
подумал Вронский и, смяв
письма, сунул их между пуговиц сюртука, чтобы внимательно прочесть дорогой. В сенях избы ему встретились два офицера: один их, а другой другого полка.
— Вы приедете ко мне, — сказала графиня Лидия Ивановна, помолчав, — нам надо поговорить
о грустном для вас деле. Я всё бы дала, чтоб избавить вас от некоторых воспоминаний, но другие не так
думают. Я получила от нее
письмо. Она здесь, в Петербурге.
— Я не переставая
думаю о том же. И вот что я начал писать, полагая, что я лучше скажу письменно и что мое присутствие раздражает ее, — сказал он, подавая
письмо.
«Удивительно, как здесь всё время занято»,
подумал он
о втором
письме.
Ты, сестра, кажется, обиделась, что я из всего
письма такое фривольное замечание извлек, и
думаешь, что я нарочно
о таких пустяках заговорил, чтобы поломаться над тобой с досады.