Неточные совпадения
— Князь Мышкин? Лев Николаевич? Не знаю-с. Так что даже и не слыхивал-с, — отвечал в раздумье чиновник, — то есть я не об имени, имя историческое, в Карамзина «Истории» найти можно и должно, я об лице-с,
да и князей Мышкиных
уж что-то нигде не встречается, даже и слух затих-с.
— Они всё думают, что я еще болен, — продолжал Рогожин князю, — а я, ни слова не говоря, потихоньку, еще больной, сел в вагон,
да и еду; отворяй ворота, братец Семен Семеныч! Он родителю покойному на меня наговаривал, я знаю. А что я действительно чрез Настасью Филипповну тогда родителя раздражил, так это правда. Тут
уж я один. Попутал грех.
«Ну, говорю, как мы вышли, ты у меня теперь тут не смей и подумать, понимаешь!» Смеется: «А вот как-то ты теперь Семену Парфенычу отчет отдавать будешь?» Я, правда, хотел было тогда же в воду, домой не заходя,
да думаю: «Ведь
уж все равно», и как окаянный воротился домой.
—
Да что дома? Дома всё состоит в моей воле, только отец, по обыкновению, дурачится, но ведь это совершенный безобразник сделался; я с ним
уж и не говорю, но, однако ж, в тисках держу, и, право, если бы не мать, так указал бы дверь. Мать всё, конечно, плачет; сестра злится, а я им прямо сказал, наконец, что я господин своей судьбы и в доме желаю, чтобы меня… слушались. Сестре по крайней мере всё это отчеканил, при матери.
—
Да; всего только сутки в России, а
уж такую раскрасавицу знаю, — ответил князь, и тут же рассказал про свою встречу с Рогожиным и передал весь рассказ его.
—
Да и я, брат, слышал, — подхватил генерал. — Тогда же, после серег, Настасья Филипповна весь анекдот пересказывала.
Да ведь дело-то теперь
уже другое. Тут, может быть, действительно миллион сидит и… страсть. Безобразная страсть, положим, но все-таки страстью пахнет, а ведь известно, на что эти господа способны, во всем хмелю!.. Гм!.. Не вышло бы анекдота какого-нибудь! — заключил генерал задумчиво.
Маменька их, генеральша Лизавета Прокофьевна, иногда косилась на откровенность их аппетита, но так как иные мнения ее, несмотря на всю наружную почтительность, с которою принимались дочерьми, в сущности, давно
уже потеряли первоначальный и бесспорный авторитет между ними, и до такой даже степени, что установившийся согласный конклав трех девиц сплошь
да рядом начинал пересиливать, то и генеральша, в видах собственного достоинства, нашла удобнее не спорить и уступать.
— Напротив, даже очень мило воспитан и с прекрасными манерами. Немного слишком простоват иногда…
Да вот он и сам! Вот-с, рекомендую, последний в роде князь Мышкин, однофамилец и, может быть, даже родственник, примите, обласкайте. Сейчас пойдут завтракать, князь, так сделайте честь… А я
уж, извините, опоздал, спешу…
— Maman,
да ведь этак очень странно рассказывать, — заметила Аделаида, которая тем временем поправила свой мольберт, взяла кисти, палитру и принялась было копировать давно
уже начатый пейзаж с эстампа. Александра и Аглая сели вместе на маленьком диване и, сложа руки, приготовились слушать разговор. Князь заметил, что на него со всех сторон устремлено особенное внимание.
Пастор в церкви
уже не срамил мертвую,
да и на похоронах очень мало было, так, только из любопытства, зашли некоторые; но когда надо было нести гроб, то дети бросились все разом, чтобы самим нести.
—
Да,
уж что-то слишком, — подтвердила Александра, — так что даже и смешон немножко.
Да, еще: когда я спросил,
уже взяв записку, какой же ответ? тогда она сказала, что без ответа будет самый лучший ответ, — кажется, так; извините, если я забыл ее точное выражение, а передаю, как сам понял.
—
Да, может быть, вы сами не заметили чего-нибудь… О! идиот пр-ро-клятый! — воскликнул он
уже совершенно вне себя, — и рассказать ничего не умеет!
— Сегодня вечером! — как бы в отчаянии повторила вполголоса Нина Александровна. — Что же? Тут сомнений
уж более нет никаких, и надежд тоже не остается: портретом всё возвестила…
Да он тебе сам, что ли, показал? — прибавила она в удивлении.
— Что сегодня? — встрепенулся было Ганя и вдруг набросился на князя. — А, понимаю, вы
уж и тут!..
Да что у вас, наконец, болезнь это, что ли, какая? Удержаться не можете?
Да ведь поймите же наконец, ваше сиятельство…
—
Да, сын ваш! Хороши и вы тоже, папенька-то! Почему вас никогда не видать у меня? Что, вы сами прячетесь или сын вас прячет? Вам-то
уж можно приехать ко мне, никого не компрометируя.
— Два года назад,
да! без малого, только что последовало открытие новой — ской железной дороги, я (и
уже в штатском пальто), хлопоча о чрезвычайно важных для меня делах по сдаче моей службы, взял билет, в первый класс: вошел, сижу, курю.
— Нет? Нет!! — вскричал Рогожин, приходя чуть не в исступление от радости, — так нет же?! А мне сказали они… Ах! Ну!.. Настасья Филипповна! Они говорят, что вы помолвились с Ганькой! С ним-то?
Да разве это можно? (Я им всем говорю!)
Да я его всего за сто рублей куплю, дам ему тысячу, ну три, чтоб отступился, так он накануне свадьбы бежит, а невесту всю мне оставит. Ведь так, Ганька, подлец! Ведь
уж взял бы три тысячи! Вот они, вот! С тем и ехал, чтобы с тебя подписку такую взять; сказал: куплю, — и куплю!
— Нет,
уж в этом ты, брат, дурак, не знаешь, куда зашел…
да, видно, и я дурак с тобой вместе! — спохватился и вздрогнул вдруг Рогожин под засверкавшим взглядом Настасьи Филипповны. — Э-эх! соврал я, тебя послушался, — прибавил он с глубоким раскаянием.
Она всю жизнь будет меня за валета бубнового считать (
да это-то ей, может быть, и надо) и все-таки любить по-своему; она к тому приготовляется, такой
уж характер.
— А весь покраснел и страдает. Ну,
да ничего, ничего, не буду смеяться; до свиданья. А знаете, ведь она женщина добродетельная, — можете вы этому верить? Вы думаете, она живет с тем, с Тоцким? Ни-ни! И давно
уже. А заметили вы, что она сама ужасно неловка и давеча в иные секунды конфузилась? Право. Вот этакие-то и любят властвовать. Ну, прощайте!
—
Да вы чего, ваше превосходительство? — подхватил Фердыщенко, так и рассчитывавший, что можно будет подхватить и еще побольше размазать. — Не беспокойтесь, ваше превосходительство, я свое место знаю: если я и сказал, что мы с вами Лев
да Осел из Крылова басни, то роль Осла я,
уж конечно, беру на себя, а ваше превосходительство — Лев, как и в басне Крылова сказано...
Один лишь генерал Епанчин, только сейчас пред этим разобиженный таким бесцеремонным и смешным возвратом ему подарка, конечно, еще более мог теперь обидеться всеми этими необыкновенными эксцентричностями или, например, появлением Рогожина;
да и человек, как он, и без того
уже слишком снизошел, решившись сесть рядом с Птицыным и Фердыщенком; но что могла сделать сила страсти, то могло быть, наконец, побеждено чувством обязанности, ощущением долга, чина и значения и вообще уважением к себе, так что Рогожин с компанией, во всяком случае в присутствии его превосходительства, был невозможен.
Вот, перед вами же, пришел
да положил сто тысяч на стол, после пяти-то лет невинности, и
уж наверно у них там тройки стоят и меня ждут.
Я бы и замуж давно могла выйти,
да и не то что за Ганечку,
да ведь очень
уж тоже мерзко.
Правда, он лгал,
да ведь падок
уж очень, выдержать не может.
— Фердыщенко, может быть, не возьмет, Настасья Филипповна, я человек откровенный, — перебил Фердыщенко, — зато князь возьмет! Вы вот сидите
да плачетесь, а вы взгляните-ка на князя! Я
уж давно наблюдаю…
—
Да он
уж не бредит ли? — пробормотал генерал. — Сумасшедший дом настоящий!
— Пьян, вы думаете? — крикнул голос с дивана. — Ни в одном глазу! Так разве рюмки три, четыре, ну пять каких-нибудь есть,
да это
уж что ж, — дисциплина.
Да я голову на отсечение дам, если он вас
уже не надул и
уже не обдумал, как бы вас еще дальше надуть!
Да и то соврал, если
уж подслушал меня: я не просто за одну графиню Дюбарри молился; я причитал так: «Упокой, господи, душу великой грешницы графини Дюбарри и всех ей подобных», а
уж это совсем другое; ибо много таковых грешниц великих, и образцов перемены фортуны, и вытерпевших, которые там теперь мятутся и стонут, и ждут;
да я и за тебя, и за таких же, как ты, тебе подобных, нахалов и обидчиков, тогда же молился, если
уж взялся подслушивать, как я молюсь…
—
Да вы его у нас, пожалуй, этак захвалите! Видите,
уж он и руку к сердцу, и рот в ижицу, тотчас разлакомился. Не бессердечный-то, пожалуй,
да плут, вот беда;
да к тому же еще и пьян, весь развинтился, как и всякий несколько лет пьяный человек, оттого у него всё и скрипит. Детей-то он любит, положим, тетку покойницу уважал… Меня даже любит и ведь в завещании, ей-богу, мне часть оставил…
Был
уже двенадцатый час. Князь знал, что у Епанчиных в городе он может застать теперь одного только генерала, по службе,
да и то навряд. Ему подумалось, что генерал, пожалуй, еще возьмет его и тотчас же отвезет в Павловск, а ему до того времени очень хотелось сделать один визит. На риск опоздать к Епанчиным и отложить свою поездку в Павловск до завтра, князь решился идти разыскивать дом, в который ему так хотелось зайти.
— Верно знаю, — с убеждением подтвердил Рогожин. — Что, не такая, что ли? Это, брат, нечего и говорить, что не такая. Один это только вздор. С тобой она будет не такая, и сама, пожалуй, этакому делу ужаснется, а со мной вот именно такая. Ведь
уж так. Как на последнюю самую шваль на меня смотрит. С Келлером, вот с этим офицером, что боксом дрался, так наверно знаю — для одного смеху надо мной сочинила…
Да ты не знаешь еще, что она надо мной в Москве выделывала! А денег-то, денег сколько я перевел…
Да и деньги-то небось сильно
уж порастратил.
—
Да разве она
уж была у тебя? — с любопытством спросил князь.
А так как ты совсем необразованный человек, то и стал бы деньги копить и сел бы, как отец, в этом доме с своими скопцами; пожалуй бы, и сам в их веру под конец перешел, и
уж так бы „ты свои деньги полюбил, что и не два миллиона, а, пожалуй бы, и десять скопил,
да на мешках своих с голоду бы и помер, потому у тебя во всем страсть, всё ты до страсти доводишь“.
— В воду или под нож! — проговорил тот наконец. — Хе!
Да потому-то и идет за меня, что наверно за мной нож ожидает!
Да неужто
уж ты и впрямь, князь, до сих пор не спохватился, в чем тут всё дело?
К цыганкам едем!.. — кричит!»
Да не было бы меня, она давно бы
уж в воду кинулась; верно говорю.
— Это может, что не за тем, и не то в уме было, а только теперь оно
уж наверно стало за тем, хе-хе! Ну, довольно! Что ты так опрокинулся?
Да неужто ты и впрямь того не знал? Дивишь ты меня!
— Вот эти все здесь картины, — сказал он, — всё за рубль,
да за два на аукционах куплены батюшкой покойным, он любил. Их один знающий человек все здесь пересмотрел; дрянь, говорит, а вот эта — вот картина, над дверью, тоже за два целковых купленная, говорит, не дрянь. Еще родителю за нее один выискался, что триста пятьдесят рублей давал, а Савельев Иван Дмитрич, из купцов, охотник большой, так тот до четырехсот доходил, а на прошлой неделе брату Семену Семенычу
уж и пятьсот предложил. Я за собой оставил.
Да, он
уже и был на Петербургской, он был близко от дома; ведь не с прежнею же целью теперь он идет туда, ведь не с «особенною же идеей»!
Да, это были те самые глаза (и в том, что те самые, нет
уже никакого теперь сомнения!), которые сверкнули на него утром, в толпе, когда он выходил из вагона Николаевской железной дороги; те самые (совершенно те самые!), взгляд которых он поймал потом давеча, у себя за плечами, садясь на стул у Рогожина.
Во-первых, он
уж и жить у меня собирается; это бы пусть-с,
да азартен, в родню тотчас лезет.
—
Да чем же я виноват? — кричал Коля. —
Да сколько б я вас ни уверял, что князь почти
уже здоров, вы бы не захотели поверить, потому что представить его на смертном одре было гораздо интереснее.
—
Да разве я один? — не умолкал Коля. — Все тогда говорили,
да и теперь говорят; вот сейчас князь Щ. и Аделаида Ивановна и все объявили, что стоят за «рыцаря бедного», стало быть, «рыцарь-то бедный» существует и непременно есть, а по-моему, если бы только не Аделаида Ивановна, так все бы мы давно
уж знали, кто такой «рыцарь бедный».
— Ничего не понимаю, какая там решетка! — раздражалась генеральша, начинавшая очень хорошо понимать про себя, кто такой подразумевался под названием (и, вероятно, давно
уже условленным) «рыцаря бедного». Но особенно взорвало ее, что князь Лев Николаевич тоже смутился и наконец совсем сконфузился, как десятилетний мальчик. —
Да что, кончится или нет эта глупость? Растолкуют мне или нет этого «рыцаря бедного»? Секрет, что ли, какой-нибудь такой ужасный, что и подступиться нельзя?
Из поднявшихся разговоров оказалось, что Евгений Павлович возвещал об этой отставке
уже давным-давно; но каждый раз говорил так несерьезно, что и поверить ему было нельзя.
Да он и о серьезных-то вещах говорил всегда с таким шутливым видом, что никак его разобрать нельзя, особенно если сам захочет, чтобы не разобрали.
—
Да он иначе и не говорит, как из книжек, — подхватил Евгений Павлович, — целыми фразами из критических обозрений выражается. Я давно имею удовольствие знать разговор Николая Ардалионовича, но на этот раз он говорит не из книжки. Николай Ардалионович явно намекает на мой желтый шарабан с красными колесами. Только я
уж его променял, вы опоздали.
— Что же вы про тех-то не скажете? — нетерпеливо обратилась Вера к отцу. — Ведь они, коли так, сами войдут: шуметь начали. Лев Николаевич, — обратилась она к князю, который взял
уже свою шляпу, — там к вам давно
уже какие-то пришли, четыре человека, ждут у нас и бранятся,
да папаша к вам не допускает.