Неточные совпадения
—
А что вы, князь, и наукам
там обучались, у профессора-то? — спросил вдруг черномазый.
— Тьфу тебя! — сплюнул черномазый. — Пять недель назад я, вот как и вы, — обратился он к князю, — с одним узелком от родителя во Псков убег к тетке; да в горячке
там и слег,
а он без меня и помре. Кондрашка пришиб. Вечная память покойнику,
а чуть меня тогда до смерти не убил! Верите ли, князь, вот ей-богу! Не убеги я тогда, как раз бы убил.
А она
там тридцатый год вдовствует и все с юродивыми сидит с утра до ночи.
— Н-ничего! Н-н-ничего! Как есть ничего! — спохватился и заторопился поскорее чиновник, — н-никакими то есть деньгами Лихачев доехать не мог! Нет, это не то, что Арманс. Тут один Тоцкий. Да вечером в Большом али во Французском театре в своей собственной ложе сидит. Офицеры
там мало ли что промеж себя говорят,
а и те ничего не могут доказать: «вот, дескать, это есть та самая Настасья Филипповна», да и только,
а насчет дальнейшего — ничего! Потому что и нет ничего.
Ну,
а я этой порой, по матушкину благословению, у Сережки Протушина двадцать рублей достал, да во Псков по машине и отправился, да приехал-то в лихорадке; меня
там святцами зачитывать старухи принялись,
а я пьян сижу, да пошел потом по кабакам на последние, да в бесчувствии всю ночь на улице и провалялся, ан к утру горячка,
а тем временем за ночь еще собаки обгрызли.
— Да вот сидел бы
там, так вам бы всего и не объяснил, — весело засмеялся князь, —
а, стало быть, вы все еще беспокоились бы, глядя на мой плащ и узелок.
А теперь вам, может, и секретаря ждать нечего,
а пойти бы и доложить самим.
— Я посетителя такого, как вы, без секретаря доложить не могу,
а к тому же и сами, особливо давеча, заказали их не тревожить ни для кого, пока
там полковник,
а Гаврила Ардалионыч без доклада идет.
— Здесь у вас в комнатах теплее, чем за границей зимой, — заметил князь, —
а вот
там зато на улицах теплее нашего,
а в домах зимой — так русскому человеку и жить с непривычки нельзя.
— Гм!.. Суды. Суды-то оно правда, что суды.
А что, как
там, справедливее в суде или нет?
— Если уж так вам желательно, — промолвил он, — покурить, то оно, пожалуй, и можно, коли только поскорее. Потому вдруг спросит,
а вас и нет. Вот тут под лесенкой, видите, дверь. В дверь войдете, направо каморка;
там можно, только форточку растворите, потому оно не порядок…
Давеча ваш слуга, когда я у вас
там дожидался, подозревал, что я на бедность пришел к вам просить; я это заметил,
а у вас, должно быть, на этот счет строгие инструкции; но я, право, не за этим,
а, право, для того только, чтобы с людьми сойтись.
У нас
там водопад был, небольшой, высоко с горы падал и такою тонкою ниткой, почти перпендикулярно, — белый, шумливый, пенистый; падал высоко,
а казалось, довольно низко, был в полверсте,
а казалось, что до него пятьдесят шагов.
Мне казалось, что я всё буду
там, но я увидал наконец, что Шнейдеру нельзя же было содержать меня,
а тут подвернулось дело до того, кажется, важное, что Шнейдер сам заторопил меня ехать и за меня отвечал сюда.
— Вы знаете, что мы уж целый месяц почти ни слова не говорим. Птицын мне про все сказал,
а портрет
там у стола на полу уж валялся; я подняла.
Но тут сам сатана и подвертел: светло-голубая оказалась англичанка, гувернантка, или даже какой-то
там друг дома у княгини Белоконской,
а которая в черном платье, та была старшая из княжон Белоконских, старая дева лет тридцати пяти.
— Ну, еще бы! Вам-то после…
А знаете, я терпеть не могу этих разных мнений. Какой-нибудь сумасшедший, или дурак, или злодей в сумасшедшем виде даст пощечину, и вот уж человек на всю жизнь обесчещен, и смыть не может иначе как кровью, или чтоб у него
там на коленках прощенья просили. По-моему, это нелепо и деспотизм. На этом Лермонтова драма «Маскарад» основана, и — глупо, по-моему. То есть, я хочу сказать, ненатурально. Но ведь он ее почти в детстве писал.
—
А я вас именно хотел попросить, не можете ли вы, как знакомый, ввести меня сегодня вечером к Настасье Филипповне? Мне это надо непременно сегодня же; у меня дело; но я совсем не знаю, как войти. Я был давеча представлен, но все-таки не приглашен: сегодня
там званый вечер. Я, впрочем, готов перескочить через некоторые приличия, и пусть даже смеются надо мной, только бы войти как-нибудь.
— Ну, по какому именно, это пусть будет как вам угодно,
а мне главное то, что вы
там не просто напрашиваетесь на вечер, в очаровательное общество камелий, генералов и ростовщиков.
—
А сдержал-таки слово, каков! Садитесь, пожалуйста, вот тут, вот на этот стул; я вам потом скажу что-нибудь. Кто с вами? Вся давешняя компания? Ну, пусть войдут и сядут; вон
там на диване можно, вот еще диван. Вот
там два кресла… что же они, не хотят, что ли?
Еще он меня виноватою пред собой сочтет: воспитание ведь дал, как графиню содержал, денег-то, денег-то сколько ушло, честного мужа мне приискал еще
там,
а здесь Ганечку; и что же б ты думала: я с ним эти пять лет не жила,
а деньги-то с него брала, и думала, что права!
— Ну, это
там… из романов! Это, князь голубчик, старые бредни,
а нынче свет поумнел, и всё это вздор! Да и куда тебе жениться, за тобой за самим еще няньку нужно!
— На улицу пойду, Катя, ты слышала,
там мне и место,
а не то в прачки! Довольно с Афанасием Ивановичем! Кланяйтесь ему от меня,
а меня не поминайте лихом…
А между тем
там про него все узнали (и даже весьма скоро) одно очень замечательное обстоятельство,
а именно: в ту самую роковую для него ночь, после неприятного приключения у Настасьи Филипповны, Ганя, воротясь домой, спать не лег,
а стал ожидать возвращения князя с лихорадочным нетерпением.
Да и то соврал, если уж подслушал меня: я не просто за одну графиню Дюбарри молился; я причитал так: «Упокой, господи, душу великой грешницы графини Дюбарри и всех ей подобных»,
а уж это совсем другое; ибо много таковых грешниц великих, и образцов перемены фортуны, и вытерпевших, которые
там теперь мятутся и стонут, и ждут; да я и за тебя, и за таких же, как ты, тебе подобных, нахалов и обидчиков, тогда же молился, если уж взялся подслушивать, как я молюсь…
Правда, есть еще
там какой-то темный, недоговоренный девиз, буквы
А. Н. Б., которые он начертал на щите своем…
— По делу, говорят, только ведь они такие, что не пустить их теперь, так они и дорогой остановят. Лучше, Лев Николаевич, пустить,
а потом уж и с плеч их долой. Их
там Гаврила Ардалионович и Птицын уговаривают, не слушаются.
Это, собственно, некоторое последствие нигилизма, но не прямым путем,
а понаслышке и косвенно, и не в статейке какой-нибудь журнальной заявляют себя,
а уж прямо на деле-с; не о бессмысленности, например, какого-нибудь
там Пушкина дело идет, и не насчет, например, необходимости распадения на части России; нет-с,
а теперь уже считается прямо за право, что если очень чего-нибудь захочется, то уж ни пред какими преградами не останавливаться, хотя бы пришлось укокошить при этом восемь персон-с.
Наконец за Ганей зашла Варвара Ардалионовна, пробыла минутку, объявила (тоже непрошеная), что Евгений Павлович сегодня,
а может, и завтра, пробудет в Петербурге, что и муж ее (Иван Петрович Птицын) тоже в Петербурге и чуть ли тоже не по делам Евгения Павловича, что
там действительно что-то вышло.
Там, слышишь, на какой-нибудь новооткрытой дороге столкнулись или провалились на мосту вагоны;
там, пишут, чуть не зазимовал поезд среди снежного поля: поехали на несколько часов,
а пять дней простояли в снегу.
«Ба! — остановился он вдруг, озаренный другою идеей, — давеча она сошла на террасу, когда я сидел в углу, и ужасно удивилась, найдя меня
там, и — так смеялась… о чае заговорила;
а ведь у ней в это время уже была эта бумажка в руках, стало быть, она непременно знала, что я сижу на террасе, так зачем же она удивилась?
— Какая же сумасшедшая? — заметил Рогожин. — Как же она для всех прочих в уме,
а только для тебя одного как помешанная? Как же она письма-то пишет туда? Коли сумасшедшая, так и
там бы по письмам заметили.
— Знаете, я ужасно люблю в газетах читать про английские парламенты, то есть не в том смысле, про что они
там рассуждают (я, знаете, не политик),
а в том, как они между собой объясняются, ведут себя, так сказать, как политики: «благородный виконт, сидящий напротив», «благородный граф, разделяющий мысль мою», «благородный мой оппонент, удививший Европу своим предложением», то есть все вот эти выраженьица, весь этот парламентаризм свободного народа — вот что для нашего брата заманчиво!
—
Там, где играли вчера,
а потом пришел сюда, сел, думал-думал и заснул.
—
А кто из вас
там был ночью?
Видите, какой это человек-с: тут у него теперь одна слабость к этой капитанше, к которой без денег ему являться нельзя и у которой я сегодня намерен накрыть его, для его же счастия-с; но, положим, что не одна капитанша,
а соверши он даже настоящее преступление, ну,
там, бесчестнейший проступок какой-нибудь (хотя он и вполне неспособен к тому), то и тогда, говорю я, одною благородною, так сказать, нежностью с ним до всего дойдешь, ибо чувствительнейший человек-с!
— Но мне жаль, что вы отказываетесь от этой тетрадки, Ипполит, она искренна, и знаете, что даже самые смешные стороны ее,
а их много (Ипполит сильно поморщился), искуплены страданием, потому что признаваться в них было тоже страдание и… может быть, большое мужество. Мысль, вас подвигшая, имела непременно благородное основание, что бы
там ни казалось. Чем далее, тем яснее я это вижу, клянусь вам. Я вас не сужу, я говорю, чтобы высказаться, и мне жаль, что я тогда молчал…
— Вот что, — обернулась вдруг Лизавета Прокофьевна, — мы теперь мимо него проходим. Как бы
там ни думала Аглая и что бы
там ни случилось потом,
а он нам не чужой,
а теперь еще вдобавок и в несчастии и болен; я по крайней мере зайду навестить. Кто хочет со мной, тот иди, кто не хочет — проходи мимо; путь не загорожен.
А впрочем, и пред вами не виноват ни в чём; если
там и упоминал насчет этих «объедков» и всё в этом смысле, то зато теперь вам и день, и час, и адрес свидания сообщаю, и всю эту игру открываю… с досады, разумеется,
а не из великодушия.
— Вот видите, князь: никто не прыгает из окошек,
а случись пожар, так, пожалуй, и первейший джентльмен и первейшая дама выпрыгнет из окошка. Коли уж придет нужда, так нечего делать, и к Настасье Филипповне наша барышня отправится.
А разве их
там никуда не выпускают, ваших барышень-то?
Нам известно также, что час спустя после того, как Аглая Ивановна выбежала от Настасьи Филипповны,
а может, даже и раньше часу, князь уже был у Епанчиных, конечно, в уверенности найти
там Аглаю, и что появление его у Епанчиных произвело тогда чрезвычайное смущение и страх в доме, потому что Аглая домой еще не возвратилась и от него только в первый раз и услышали, что она уходила с ним к Настасье Филипповне.
Подошел я к этому самому окну, отвернул гардину-то, глядь,
а ты
там стоишь, прямо на меня смотришь…
«
Там он меня, говорит, чем свет разыщет,
а ты меня скроешь,
а завтра чем свет в Москву»,
а потом в Орел куда-то хотела.
— Я ее клеенкой накрыл, хорошею, американскою клеенкой,
а сверх клеенки уж простыней, и четыре стклянки ждановской жидкости откупоренной поставил,
там и теперь стоят.