Неточные совпадения
Я тоже отпустил к фонтану Мишу, и мы остались, наконец, одни.
— Скажите, — отвечал
я вопросом, — наш маркиз, кажется,
тоже посвящен во все семейные тайны?
По его мнению, его очень скомпрометирует, если
я как-нибудь слишком проиграюсь; «но если б даже вы и выиграли очень много, то и тогда
я буду
тоже скомпрометирован, — прибавил он значительно.
— И, однакож,
я сама, как ни глупо это, почти
тоже надеюсь на одну рулетку, — сказала она, задумываясь. — А потому вы непременно должны продолжать игру, со
мною вместе пополам, и — разумеется — будете. — Тут она ушла от
меня, не слушая дальнейших моих возражений.
Несмотря на это, она не скрывает
тоже от
меня, что
я ей для чего-то нужен и что она для чего-то
меня бережет.
Да и стоит ли заботиться о моих чувствах, о том, что
я тоже тревожусь и, может быть, втрое больше забочусь и мучусь ее же заботами и неудачами, чем она сама!
Любопытен
мне тоже был вчера и сегодня мистер Астлей.
Тем не менее нам, русским, деньги
тоже нужны, — прибавил
я, — а следственно, мы очень рады и очень падки на такие способы, как, например, рулетки, где можно разбогатеть вдруг, в два часа, не трудясь.
Я сам помню, как мой отец, покойник,
тоже под липками, в палисаднике, по вечерам, вслух читал
мне и матери подобные книжки…
— Если хотите, — не знаю.
Я знаю только, что
мне надо выиграть, что это
тоже единственный мой исход. Ну, вот потому, может быть,
мне и кажется, что
я непременно должен выиграть.
— Понимаю, но не впадать же в такое сумасшествие, их желая! Вы ведь
тоже доходите до исступления, до фатализма. Тут есть что-нибудь, какая-то особая цель. Говорите без извилин,
я так хочу.
— Великолепно! — вскричал
я, — вы нарочно сказали это великолепное «бесполезно», чтоб
меня придавить.
Я вас насквозь вижу. Бесполезно, говорите вы? Но ведь удовольствие всегда полезно, а дикая, беспредельная власть — хоть над мухой — ведь это
тоже своего рода наслаждение. Человек деспот от природы и любит быть мучителем. Вы ужасно любите.
— Нет, почему ж,
я вам верю, — произнесла она, но так, как она только умеет иногда выговорить, с таким презрением и ехидством, с таким высокомерием, что, ей-богу,
я мог убить ее в эту минуту. Она рисковала. Про это
я тоже не солгал, говоря ей.
Наши в отеле занимают два номера; у них четыре комнаты. Первая — большая — салон, с роялем. Рядом с нею
тоже большая комната — кабинет генерала. Здесь ждал он
меня, стоя среди кабинета в чрезвычайно величественном положении. Де-Грие сидел, развалясь, на диване.
Согласитесь,
я тоже могу иметь свое самолюбие.
Когда барон обернулся и закричал «гейн!» —
меня вдруг так и подтолкнуло
тоже закричать: «jawohl!»
Я и крикнул два раза: первый раз обыкновенно, а второй — протянув изо всей силы.
— Как, неужели вы намерены еще продолжать это проклятое дело! — вскричал он, — но что ж со мной-то вы делаете, о господи! Не смейте, не смейте, милостивый государь, или, клянусь вам!.. здесь есть
тоже начальство, и
я…
я… одним словом, по моему чину… и барон
тоже… одним словом, вас заарестуют и вышлют отсюда с полицией, чтоб вы не буянили! Понимаете это-с! — И хоть ему захватило дух от гнева, но все-таки он трусил ужасно.
И
я тоже здесь находился.
Маркизом Де-Грие стал
тоже весьма недавно, —
я в этом уверен по одному обстоятельству.
— А
я знаю,
я знаю! — повторял
я в ярости, — он
тоже ждет наследства, потому что Полина получит приданое, а получив деньги, тотчас кинется ему на шею.
Она же разглядела
меня своим рысьим взглядом еще за сто шагов, когда ее вносили в креслах, узнала и кликнула
меня по имени и отчеству, — что
тоже, по обыкновению своему, раз навсегда запомнила.
«О телеграммах она знает, — подумал
я, — Де-Грие ей
тоже известен, но mademoiselle Blanche еще, кажется, мало известна».
Я тотчас же сообщил об этом мистеру Астлею.
— Но каким образом, —
тоже поскорей перебил и возвысил голос генерал, постаравшись не заметить этого «врешь», — каким образом вы, однако, решились на такую поездку? Согласитесь сами, что в ваших летах и при вашем здоровье… по крайней мере все это так неожиданно, что понятно наше удивление. Но
я так рад… и мы все (он начал умильно и восторженно улыбаться) постараемся изо всех сил сделать вам здешний сезон наиприятнейшим препровождением…
— Ну, сама не знаешь! Марфа, ты
тоже со
мной пойдешь, — сказала она своей камеристке.
— Ну, вздор! Что она слуга, так и бросить ее!
Тоже ведь живой человек; вот уж неделю по дорогам рыщем,
тоже и ей посмотреть хочется. С кем же ей, кроме
меня? Одна-то и нос на улицу показать не посмеет.
Я протеснился
тоже к столу и устроился подле бабушки.
— Дай ему
тоже фридрихсдор. Нет, дай два; ну, довольно, а то конца с ними не будет. Подымите, везите! Прасковья, — обратилась она к Полине Александровне, —
я тебе завтра на платье куплю, и той куплю mademoiselle… как ее, mademoiselle Blanche, что ли, ей
тоже на платье куплю. Переведи ей, Прасковья!
— Алексей Иванович, после обеда часа в четыре, готовься, пойдем. А теперь покамест прощай, да докторишку
мне какого-нибудь позвать не забудь,
тоже и воды пить надо. А то и позабудешь, пожалуй.
Я уверен, что и m-lle Blanche,
тоже весьма замешанная (еще бы: генеральша и значительное наследство!) — не потеряла бы надежды и употребила бы все обольщения кокетства над бабушкой, — в контраст с неподатливою и не умеющею приласкаться гордячкой Полиной.
О своей участи,
тоже во всем этом заинтересованный, —
я почти не заботился.
Я, Прасковья, тебя не виню; не ты телеграммы посылала; и об старом
тоже поминать не хочу.
Нечего было делать с таким человеком; оставить его одного
тоже было опасно; пожалуй, могло с ним что-нибудь приключиться.
Я, впрочем, от него кое-как избавился, но дал знать нянюшке, чтоб та наведывалась почаще, да, кроме того, поговорил с коридорным лакеем, очень толковым малым; тот обещался
мне тоже с своей стороны присматривать.
— А теперь ступай и ты, Алексей Иванович. Осталось час с небольшим — хочу прилечь, кости болят. Не взыщи на
мне, старой дуре. Теперь уж не буду молодых обвинять в легкомыслии, да и того несчастного, генерала-то вашего,
тоже грешно
мне теперь обвинять. Денег
я ему все-таки не дам, как он хочет, потому — уж совсем он, на мой взгляд, глупехонек, только и
я, старая дура, не умнее его. Подлинно, Бог и на старости взыщет и накажет гордыню. Ну, прощай. Марфуша, подыми
меня.
Надеюсь
тоже, что этим поступком
я вполне исполняю обязанность человека честного и благородного.
— Quatre! [Четыре! (фр.)] — крикнул крупёр. Всего, с прежнею ставкою, опять очутилось шесть тысяч флоринов.
Я уже смотрел, как победитель,
я уже ничего, ничего теперь не боялся и бросил четыре тысячи флоринов на черную. Человек девять бросилось, вслед за
мной,
тоже ставить на черную. Крупёры переглядывались и переговаривались. Кругом говорили и ждали.
Помню только, что
я разбирал деньги тысячами, запоминаю
я тоже, что чаще всех выходили двенадцать средних, к которым
я и привязался.
За trente et quarante сидит публика аристократическая. Это не рулетка, это карты. Тут банк отвечает за сто тысяч талеров разом. Наибольшая ставка
тоже четыре тысячи флоринов.
Я совершенно не знал игры и не знал почти ни одной ставки, кроме красной и черной, которые тут
тоже были. К ним-то
я и привязался. Весь воксал столпился кругом. Не помню, вздумал ли
я в это время хоть раз о Полине.
Я тогда ощущал какое-то непреодолимое наслаждение хватать и загребать банковые билеты, нараставшие кучею предо
мной.
О, тот вечер, когда
я понес мои семьдесят гульденов на игорный стол,
тоже был замечателен.
Вы, как британец, можете с этим быть несогласны;
я, как русский,
тоже несогласен, ну, пожалуй, хоть из зависти; но наши барышни могут быть другого мнения.
Я тоже нахожу его изломанным, исковерканным и парфюмированным, с одной даже точки зрения смешным; но он прелестен, мистер Астлей, и, главное, — он великий поэт, хотим или не хотим мы этого с вами.