«Имеешь ли ты право возвестить нам хоть одну из тайн того мира, из которого ты пришел? — спрашивает его мой старик и сам отвечает ему за него, — нет, не имеешь, чтобы не прибавлять к тому, что уже было прежде сказано, и чтобы не отнять у
людей свободы, за которую ты так стоял, когда был на земле.
Неточные совпадения
Правда, пожалуй, и то, что это испытанное и уже тысячелетнее орудие для нравственного перерождения
человека от рабства к
свободе и к нравственному совершенствованию может обратиться в обоюдоострое орудие, так что иного, пожалуй, приведет вместо смирения и окончательного самообладания, напротив, к самой сатанинской гордости, то есть к цепям, а не к
свободе.
Люди сами, значит, виноваты: им дан был рай, они захотели
свободы и похитили огонь с небеси, сами зная, что станут несчастны, значит, нечего их жалеть.
Все, что ты вновь возвестишь, посягнет на
свободу веры
людей, ибо явится как чудо, а
свобода их веры тебе была дороже всего еще тогда, полторы тысячи лет назад.
Но знай, что теперь и именно ныне эти
люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам
свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим.
Он именно ставит в заслугу себе и своим, что наконец-то они побороли
свободу и сделали так для того, чтобы сделать
людей счастливыми.
Вспомни первый вопрос; хоть и не буквально, но смысл его тот: «Ты хочешь идти в мир и идешь с голыми руками, с каким-то обетом
свободы, которого они, в простоте своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, которого боятся они и страшатся, — ибо ничего и никогда не было для
человека и для человеческого общества невыносимее
свободы!
Говорю тебе, что нет у
человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар
свободы, с которым это несчастное существо рождается.
Но овладевает
свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть.
Это так, но что же вышло: вместо того чтоб овладеть
свободой людей, ты увеличил им ее еще больше!
Нет ничего обольстительнее для
человека, как
свобода его совести, но нет ничего и мучительнее.
Вместо того чтоб овладеть людскою
свободой, ты умножил ее и обременил ее мучениями душевное царство
человека вовеки.
Вместо твердого древнего закона — свободным сердцем должен был
человек решать впредь сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве твой образ пред собою, — но неужели ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже и твой образ и твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как
свобода выбора?
Итак, неспокойство, смятение и несчастие — вот теперешний удел
людей после того, как ты столь претерпел за
свободу их!
Знай, что и я был в пустыне, что и я питался акридами и кореньями, что и я благословлял
свободу, которою ты благословил
людей, и я готовился стать в число избранников твоих, в число могучих и сильных с жаждой «восполнить число».
Стало быть, он знает, как любят люди курить, знает, стало быть, и как любят
люди свободу, свет, знает, как любят матери детей и дети мать.
Неточные совпадения
Она никогда не испытает
свободы любви, а навсегда останется преступною женой, под угрозой ежеминутного обличения, обманывающею мужа для позорной связи с
человеком чужим, независимым, с которым она не может жить одною жизнью.
Я вошел в переднюю;
людей никого не было, и я без доклада, пользуясь
свободой здешних нравов, пробрался в гостиную.
Это был
человек лет семидесяти, высокого роста, в военном мундире с большими эполетами, из-под воротника которого виден был большой белый крест, и с спокойным открытым выражением лица.
Свобода и простота его движений поразили меня. Несмотря на то, что только на затылке его оставался полукруг жидких волос и что положение верхней губы ясно доказывало недостаток зубов, лицо его было еще замечательной красоты.
Там была
свобода и жили другие
люди, совсем непохожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его.
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если наука и жизнь противоречат ему.] мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые
люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных
людях, когда самая
свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.