Неточные совпадения
Но, несмотря на мечту о галлюцинации, он каждый день, всю свою жизнь, как бы ждал продолжения и, так сказать, развязки этого события. Он не
верил, что оно так и кончилось! А если так,
то странно же он должен был иногда поглядывать на своего друга.
— Cher ami, [Дорогой друг (фр.).] — благодушно заметил ему Степан Трофимович, —
поверьте, что это(он повторил жест вокруг шеи) нисколько не принесет пользы ни нашим помещикам, ни всем нам вообще. Мы и без голов ничего не сумеем устроить, несмотря на
то что наши головы всего более и мешают нам понимать.
Ко всеобщему изумлению, этой даме, поспешно и в раздражении прибывшей к губернатору для немедленных объяснений, было отказано у крыльца в приеме; с
тем она и отправилась, не выходя из кареты, обратно домой, не
веря самой себе.
— За умнейшего и за рассудительнейшего, а только вид такой подал, будто
верю про
то, что вы не в рассудке… Да и сами вы о моих мыслях немедленно тогда догадались и мне, чрез Агафью, патент на остроумие выслали.
О господине Ставрогине вся главная речь впереди; но теперь отмечу, ради курьеза, что из всех впечатлений его, за всё время, проведенное им в нашем городе, всего резче отпечаталась в его памяти невзрачная и чуть не подленькая фигурка губернского чиновничишка, ревнивца и семейного грубого деспота, скряги и процентщика, запиравшего остатки от обеда и огарки на ключ, и в
то же время яростного сектатора бог знает какой будущей «социальной гармонии», упивавшегося по ночам восторгами пред фантастическими картинами будущей фаланстеры, в ближайшее осуществление которой в России и в нашей губернии он
верил как в свое собственное существование.
— Вот
верьте или нет, — заключил он под конец неожиданно, — а я убежден, что ему не только уже известно всё со всеми подробностями о нашемположении, но что он и еще что-нибудь сверх
того знает, что-нибудь такое, чего ни вы, ни я еще не знаем, а может быть, никогда и не узнаем, или узнаем, когда уже будет поздно, когда уже нет возврата!..
А вы вот не
поверите, Степан Трофимович, чего уж, кажется-с, капитан Лебядкин, ведь уж, кажется, глуп как…
то есть стыдно только сказать как глуп; есть такое одно русское сравнение, означающее степень; а ведь и он себя от Николая Всеволодовича обиженным почитает, хотя и преклоняется пред его остроумием: «Поражен, говорит, этим человеком: премудрый змий» (собственные слова).
— Да и я хочу
верить, что вздор, и с прискорбием слушаю, потому что, как хотите, наиблагороднейшая девушка замешана, во-первых, в семистах рублях, а во-вторых, в очевидных интимностях с Николаем Всеволодовичем. Да ведь его превосходительству что стоит девушку благороднейшую осрамить или чужую жену обесславить, подобно
тому как тогда со мной казус вышел-с? Подвернется им полный великодушия человек, они и заставят его прикрыть своим честным именем чужие грехи. Так точно и я ведь вынес-с; я про себя говорю-с…
— Это глупость; это большие пустяки. Тут всё пустяки, потому что Лебядкин пьян. Я Липутину не говорил, а только объяснил пустяки; потому что
тот переврал. У Липутина много фантазии, вместо пустяков горы выстроил. Я вчера Липутину
верил.
— Разве нет таких атеистов, что совсем не
верят в
тот свет?
Эти дружеские пальцы вообще безжалостны, а иногда бестолковы, pardon, [простите (фр.).] но, вот
верите ли, а я почти забыл обо всем этом, о мерзостях-то,
то есть я вовсе не забыл, но я, по глупости моей, всё время, пока был у Lise, старался быть счастливым и уверял себя, что я счастлив.
Насчет же сплетен о Дарье Павловне,
то всё это вздор, всё это натяжки мерзавца Липутина, и что так по крайней мере с жаром утверждает Алексей Нилыч, которому нет оснований не
верить.
— Да о самом главном, о типографии!
Поверьте же, что я не в шутку, а серьезно хочу дело делать, — уверяла Лиза всё в возрастающей тревоге. — Если решим издавать,
то где же печатать? Ведь это самый важный вопрос, потому что в Москву мы для этого не поедем, а в здешней типографии невозможно для такого издания. Я давно решилась завести свою типографию, на ваше хоть имя, и мама, я знаю, позволит, если только на ваше имя…
— Ах, ты всё про лакея моего! — засмеялась вдруг Марья Тимофеевна. — Боишься! Ну, прощайте, добрые гости; а послушай одну минутку, что я скажу. Давеча пришел это сюда этот Нилыч с Филипповым, с хозяином, рыжая бородища, а мой-то на
ту пору на меня налетел. Как хозяин-то схватит его, как дернет по комнате, а мой-то кричит: «Не виноват, за чужую вину терплю!» Так,
веришь ли, все мы как были, так и покатились со смеху…
Если б я увидел это во сне,
то и тогда бы не
поверил.
—
То есть не по-братски, а единственно в
том смысле, что я брат моей сестре, сударыня, и
поверьте, сударыня, — зачастил он, опять побагровев, — что я не так необразован, как могу показаться с первого взгляда в вашей гостиной. Мы с сестрой ничто, сударыня, сравнительно с пышностию, которую здесь замечаем. Имея к
тому же клеветников. Но до репутации Лебядкин горд, сударыня, и… и… я приехал отблагодарить… Вот деньги, сударыня!
Поверьте, Варвара Петровна, что Николай Всеволодович нисколько не виноват, не ответив на ваш давешний вопрос тотчас же, радикальным объяснением, несмотря на
то что дело плевое; я знаю его еще с Петербурга.
–…И еще недавно, недавно — о, как я виновата пред Nicolas!.. Вы не
поверите, они измучили меня со всех сторон, все, все, и враги, и людишки, и друзья; друзья, может быть, больше врагов. Когда мне прислали первое презренное анонимное письмо, Петр Степанович,
то, вы не
поверите этому, у меня недостало, наконец, презрения, в ответ на всю эту злость… Никогда, никогда не прощу себе моего малодушия!
— Да, и я вам писал о
том из Америки; я вам обо всем писал. Да, я не мог тотчас же оторваться с кровью от
того, к чему прирос с детства, на что пошли все восторги моих надежд и все слезы моей ненависти… Трудно менять богов. Я не
поверил вам тогда, потому что не хотел
верить, и уцепился в последний раз за этот помойный клоак… Но семя осталось и возросло. Серьезно, скажите серьезно, не дочитали письма моего из Америки? Может быть, не читали вовсе?
— Если бы только не ваше слово о несомненном прибытии,
то перестал бы
верить.
Капитан говорил горячо и уже, разумеется,
верил в красоту американского завещания, но он был и плут, и ему очень хотелось тоже рассмешить Николая Всеволодовича, у которого он прежде долгое время состоял в качестве шута. Но
тот и не усмехнулся, а, напротив, как-то подозрительно спросил...
— Это… это… черт… Я не виноват ведь, что в вас
верю! Чем же я виноват, что почитаю вас за благороднейшего человека и, главное, толкового… способного
то есть понять… черт…
— Представьте, я никак этого не подумал, — пробормотал он, — вы сказали тогда, в
то утро, что не женаты… я так и
поверил, что не женаты…
— Видите-с. А так как при самых благоприятных обстоятельствах раньше пятидесяти лет, ну тридцати, такую резню не докончишь, потому что ведь не бараны же те-то, пожалуй, и не дадут себя резать, —
то не лучше ли, собравши свой скарб, переселиться куда-нибудь за тихие моря на тихие острова и закрыть там свои глаза безмятежно? Поверьте-с, — постучал он значительно пальцем по столу, — вы только эмиграцию такою пропагандой вызовете, а более ничего-с!
— Слушайте, мы сделаем смуту, — бормотал
тот быстро и почти как в бреду. — Вы не
верите, что мы сделаем смуту? Мы сделаем такую смуту, что всё поедет с основ. Кармазинов прав, что не за что ухватиться. Кармазинов очень умен. Всего только десять таких же кучек по России, и я неуловим.
— Охоты нет, так я и знал! — вскричал
тот в порыве неистовой злобы. — Врете вы, дрянной, блудливый, изломанный барчонок, не
верю, аппетит у вас волчий!.. Поймите же, что ваш счет теперь слишком велик, и не могу же я от вас отказаться! Нет на земле иного, как вы! Я вас с заграницы выдумал; выдумал, на вас же глядя. Если бы не глядел я на вас из угла, не пришло бы мне ничего в голову!..
В «кибитку» он, очевидно,
верил, как в
то, что я сидел подле него, и ждал ее именно в это утро, сейчас, сию минуту, и всё это за сочинения Герцена да за какую-то свою поэму!
Догадавшись, что сглупил свыше меры, — рассвирепел до ярости и закричал, что «не позволит отвергать бога»; что он разгонит ее «беспардонный салон без веры»; что градоначальник даже обязан
верить в бога, «а стало быть, и жена его»; что молодых людей он не потерпит; что «вам, вам, сударыня, следовало бы из собственного достоинства позаботиться о муже и стоять за его ум, даже если б он был и с плохими способностями (а я вовсе не с плохими способностями!), а между
тем вы-то и есть причина, что все меня здесь презирают, вы-то их всех и настроили!..» Он кричал, что женский вопрос уничтожит, что душок этот выкурит, что нелепый праздник по подписке для гувернанток (черт их дери!) он завтра же запретит и разгонит; что первую встретившуюся гувернантку он завтра же утром выгонит из губернии «с казаком-с!».
В таком положении были дела, когда в городе всё еще продолжали
верить в вальтасаровский пир,
то есть в буфет от комитета;
верили до последнего часа.
Я видел потом, не
веря глазам своим, что на эстраду вдруг откуда-то вскочила студентка (родственница Виргинского), с
тем же своим свертком под мышкой, так же одетая, такая же красная, такая же сытенькая, окруженная двумя-тремя женщинами, двумя-тремя мужчинами, в сопровождении смертельного врага своего гимназиста.
Воображая теперь, думаю, что я бы не
поверил глазам, если б даже был на месте Лизаветы Николаевны; а между
тем она радостно вскрикнула и тотчас узнала подходившего человека.
В
то, что Шатов донесет, наши все
поверили; но в
то, что Петр Степанович играет ими как пешками, — тоже
верили. А затем все знали, что завтра все-таки явятся в комплекте на место, и судьба Шатова решена. Чувствовали, что вдруг как мухи попали в паутину к огромному пауку; злились, но тряслись от страху.
—
Тем презреннее для вас, что вы, не
веря делу, побежали за ним… и бежите теперь за мной, как подлая собачонка.
Кто не
поверит, что такие фантастические вещи случаются в нашей обыденной действительности и теперь,
тот пусть справится с биографией всех русских настоящих эмигрантов за границей.
«Не смущайтесь, моя тихая, моя христианка! — воскликнул он Софье Матвеевне, почти сам
веря всему
тому, что рассказывал.
Главное в
том, что я сам себе
верю, когда лгу.