Неточные совпадения
— Да о самом главном, о типографии! Поверьте же, что я не в шутку, а серьезно хочу дело
делать, — уверяла Лиза всё в возрастающей тревоге. — Если решим издавать, то где же печатать? Ведь это самый важный вопрос, потому что в Москву мы для этого не поедем, а в здешней типографии невозможно для такого издания. Я давно решилась завести
свою типографию, на ваше хоть имя, и мама, я знаю, позволит, если только на ваше имя…
— Такой взгляд
делает вам честь, — великолепно одобрила Варвара Петровна. Юлия Михайловна стремительно протянула
свою руку, и Варвара Петровна с полною готовностью дотронулась до нее
своими пальцами. Всеобщее впечатление было прекрасное, лица некоторых присутствовавших просияли удовольствием, показалось несколько сладких и заискивающих улыбок.
— Умею. У меня есть пистолеты; я дам слово, что вы из них не стреляли. Его секундант тоже слово про
свои; две пары, и мы
сделаем чет и нечет, его или нашу?
— Положим, вы жили на луне, — перебил Ставрогин, не слушая и продолжая
свою мысль, — вы там, положим,
сделали все эти смешные пакости… Вы знаете наверно отсюда, что там будут смеяться и плевать на ваше имя тысячу лет, вечно, во всю луну. Но теперь вы здесь и смотрите на луну отсюда: какое вам дело здесь до всего того, что вы там наделали и что тамошние будут плевать на вас тысячу лет, не правда ли?
Спокойно и точно, как будто дело шло о самом обыденном домашнем распоряжении, Николай Всеволодович сообщил ему, что на днях, может быть даже завтра или послезавтра, он намерен
свой брак
сделать повсеместно известным, «как полиции, так и обществу», а стало быть, кончится сам собою и вопрос о фамильном достоинстве, а вместе с тем и вопрос о субсидиях.
Кириллов, уходя, снял шляпу и кивнул Маврикию Николаевичу головой; но Ставрогин забыл прежнюю вежливость;
сделав выстрел в рощу, он даже и не повернулся к барьеру, сунул
свой пистолет Кириллову и поспешно направился к лошадям.
Факт этот он от меня тогда утаил; но теперь, только что вбежал Петр Степанович, с
своею всегдашнею усмешкой, столь наивно высокомерною, и с неприятно любопытным, шныряющим по углам взглядом, как тотчас же Степан Трофимович
сделал мне тайный знак, чтоб я не оставлял комнату.
— Вы ужасно расчетливы; вы всё хотите так
сделать, чтоб я еще оставалась в долгу. Когда вы воротились из-за границы, вы смотрели предо мною свысока и не давали мне выговорить слова, а когда я сама поехала и заговорила с вами потом о впечатлении после Мадонны, вы не дослушали и высокомерно стали улыбаться в
свой галстук, точно я уж не могла иметь таких же точно чувств, как и вы.
Блюм у нас ни с кем не познакомился, кроме одного только немца-аптекаря, никому не
сделал визитов и, по обычаю
своему, зажил скупо и уединенно.
Четвертого дня он вручил ему
свою рукопись «Merci» (которую хотел прочесть на литературном утре в день праздника Юлии Михайловны) и
сделал это из любезности, вполне уверенный, что приятно польстит самолюбию человека, дав ему узнать великую вещь заранее.
— Если вы сами не сумели слепить
свою систему и пришли к отчаянию, то нам-то тут чего
делать? — осторожно заметил один офицер.
— Что вы со мной
делаете? — пролепетал он, схватив Ставрогина за руку и изо всей силы стиснув ее в
своей. Тот молча вырвал руку.
Он был в
своей обыкновенной красной фуфайке, но, увидев меня, поспешил надеть
свой жилет и сюртук, чего прежде никогда не
делал, когда кто из близких заставал его в этой фуфайке.
— Друг мой, да ведь это не страх. Но пусть даже меня простят, пусть опять сюда привезут и ничего не
сделают — и вот тут-то я и погиб. Elle me soupçonnera toute sa vie… [Она будет меня подозревать всю
свою жизнь… (фр.)] меня, меня, поэта, мыслителя, человека, которому она поклонялась двадцать два года!
«Знаешь ли, знаешь ли, Юля… — проговорил он задыхаясь, умоляющим голосом, — знаешь ли, что и я могу что-нибудь
сделать?» Но при новом, еще сильнейшем взрыве хохота, последовавшем за его последними словами, он стиснул зубы, застонал и вдруг бросился — не в окно — а на
свою супругу, занеся над нею кулак!
— Флибустьеры! — провопил он еще визгливее и нелепее, и голос его пресекся. Он стал, еще не зная, что он будет
делать, но зная и ощущая всем существом
своим, что непременно сейчас что-то
сделает.
— Далеко махнули, как и всегда. Вечно в голове поэма. Я, впрочем, рад господину… (он
сделал вид, что забыл мое имя), он нам скажет
свое мнение.
Но сознаться себе самой, что этот старый болтун осмеливается ее сожалеть и почти протежировать, понимая, что
делает ей честь
своим присутствием, было очень досадно.
Но, несмотря на
свою дубину, он никак не мог снести пристально устремленных на него очков «честной русской мысли» и старался глядеть по сторонам, а когда
делал pas de deux, [па де дё (фр.).] то изгибался, вертелся и не знал, куда деваться, — до того, вероятно, мучила его совесть…
Упомяну лишь, что в это утро он был уже в лихорадке, но и болезнь не остановила его: он твердо шагал по мокрой земле; видно было, что обдумал предприятие, как только мог это
сделать лучше, один при всей
своей кабинетной неопытности.
С
своей стороны, каждая из действующих кучек,
делая прозелитов и распространяясь боковыми отделениями в бесконечность, имеет в задаче систематическою обличительною пропагандой беспрерывно ронять значение местной власти, произвести в селениях недоумение, зародить цинизм и скандалы, полное безверие во что бы то ни было, жажду лучшего и, наконец, действуя пожарами, как средством народным по преимуществу, ввергнуть страну, в предписанный момент, если надо, даже в отчаяние.
Бумажки Петр Степанович переложил в
свой карман и, заметив вдруг, что все столпились, смотрят на труп и ничего не
делают, начал злостно и невежливо браниться и понукать.
Запнувшись о труп, он упал через труп на Петра Степановича и уже так крепко обхватил его в
своих объятиях, прижимаясь к его груди
своею головой, что ни Петр Степанович, ни Толкаченко, ни Липутин в первое мгновение почти ничего не могли
сделать.
На вопрос: для чего было сделано столько убийств, скандалов и мерзостей? — он с горячею торопливостью ответил, что «для систематического потрясения основ, для систематического разложения общества и всех начал; для того, чтобы всех обескуражить и изо всего
сделать кашу и расшатавшееся таким образом общество, болезненное и раскисшее, циническое и неверующее, но с бесконечною жаждой какой-нибудь руководящей мысли и самосохранения, — вдруг взять в
свои руки, подняв знамя бунта и опираясь на целую сеть пятерок, тем временем действовавших, вербовавших и изыскивавших практически все приемы и все слабые места, за которые можно ухватиться».
Неточные совпадения
Один из них, например, вот этот, что имеет толстое лицо… не вспомню его фамилии, никак не может обойтись без того, чтобы, взошедши на кафедру, не
сделать гримасу, вот этак (
делает гримасу),и потом начнет рукою из-под галстука утюжить
свою бороду.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь
свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все
сделать, все, все, все!
Унтер-офицерша. Да делать-то, конечно, нечего. А за ошибку-то повели ему заплатить штраф. Мне от
своего счастья неча отказываться, а деньги бы мне теперь очень пригодились.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в
свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не
сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь
свою».
Городничий. Мотает или не мотает, а я вас, господа, предуведомил. Смотрите, по
своей части я кое-какие распоряженья
сделал, советую и вам. Особенно вам, Артемий Филиппович! Без сомнения, проезжающий чиновник захочет прежде всего осмотреть подведомственные вам богоугодные заведения — и потому вы
сделайте так, чтобы все было прилично: колпаки были бы чистые, и больные не походили бы на кузнецов, как обыкновенно они ходят по-домашнему.