Неточные совпадения
— А вы
свое сделайте. Бог милостив, Богу молитесь, сударь, Богу молитесь.
Она только что пыталась
сделать то, что пыталась
сделать уже десятый раз в эти три дня: отобрать детские и
свои вещи, которые она увезет к матери, — и опять не могла на это решиться; но и теперь, как в прежние раза, она говорила себе, что это не может так остаться, что она должна предпринять что-нибудь, наказать, осрамить его, отомстить ему хоть малою частью той боли, которую он ей
сделал.
— Я помню про детей и поэтому всё в мире
сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю, чем я спасу их: тем ли, что увезу от отца, или тем, что оставлю с развратным отцом, — да, с развратным отцом… Ну, скажите, после того… что было, разве возможно нам жить вместе? Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? — повторяла она, возвышая голос. — После того как мой муж, отец моих детей, входит в любовную связь с гувернанткой
своих детей…
Одна треть государственных людей, стариков, были приятелями его отца и знали его в рубашечке; другая треть были с ним на «ты», а третья — были хорошие знакомые; следовательно, раздаватели земных благ в виде мест, аренд, концессий и тому подобного были все ему приятели и не могли обойти
своего; и Облонскому не нужно было особенно стараться, чтобы получить выгодное место; нужно было только не отказываться, не завидовать, не ссориться, не обижаться, чего он, по свойственной ему доброте, никогда и не
делал.
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной в нем на сознании
своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той, что у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни были, и в-третьих — главное — в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не
делал ошибок.
— Не могу, — отвечал Левин. — Ты постарайся, войди в в меня, стань на точку зрения деревенского жителя. Мы в деревне стараемся привести
свои руки в такое положение, чтоб удобно было ими работать; для этого обстригаем ногти, засучиваем иногда рукава. А тут люди нарочно отпускают ногти, насколько они могут держаться, и прицепляют в виде запонок блюдечки, чтоб уж ничего нельзя было
делать руками.
— О моралист! Но ты пойми, есть две женщины: одна настаивает только на
своих правах, и права эти твоя любовь, которой ты не можешь ей дать; а другая жертвует тебе всем и ничего не требует. Что тебе
делать? Как поступить? Тут страшная драма.
И вдруг они оба почувствовали, что хотя они и друзья, хотя они обедали вместе и пили вино, которое должно было бы еще более сблизить их, но что каждый думает только о
своем, и одному до другого нет дела. Облонский уже не раз испытывал это случающееся после обеда крайнее раздвоение вместо сближения и знал, что надо
делать в этих случаях.
Когда же появился Вронский, она еще более была рада, утвердившись в
своем мнении, что Кити должна
сделать не просто хорошую, но блестящую партию.
Старый князь, как и все отцы, был особенно щепетилен насчет чести и чистоты
своих дочерей; он был неблагоразумно ревнив к дочерям, и особенно к Кити, которая была его любимица, и на каждом шагу
делал сцены княгине зa то, что она компрометирует дочь.
Она знала, что старуху ждут со дня на день, знала, что старуха будет рада выбору сына, и ей странно было, что он, боясь оскорбить мать, не
делает предложения; однако ей так хотелось и самого брака и, более всего, успокоения от
своих тревог, что она верила этому.
«Что-то с ним особенное, — подумала графиня Нордстон, вглядываясь в его строгое, серьезное лицо, — что-то он не втягивается в
свои рассуждения. Но я уж выведу его. Ужасно люблю
сделать его дураком пред Кити, и
сделаю».
— Я больше тебя знаю свет, — сказала она. — Я знаю этих людей, как Стива, как они смотрят на это. Ты говоришь, что он с ней говорил об тебе. Этого не было. Эти люди
делают неверности, но
свой домашний очаг и жена — это для них святыня. Как-то у них эти женщины остаются в презрении и не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не понимаю, но это так.
Читала ли она, как героиня романа ухаживала за больным, ей хотелось ходить неслышными шагами по комнате больного; читала ли она о том, как член парламента говорил речь, ей хотелось говорить эту речь; читала ли она о том, как леди Мери ехала верхом за стаей и дразнила невестку и удивляла всех
своею смелостью, ей хотелось это
делать самой.
Но
делать нечего было, и она, перебирая
своими маленькими руками гладкий ножичек, усиливалась читать.
Она знала тоже, что действительно его интересовали книги политические, философские, богословские, что искусство было по его натуре совершенно чуждо ему, но что, несмотря на это, или лучше вследствие этого, Алексей Александрович не пропускал ничего из того, что
делало шум в этой области, и считал
своим долгом всё читать.
— Ну, будет, будет! И тебе тяжело, я знаю. Что
делать? Беды большой нет. Бог милостив… благодарствуй… — говорил он, уже сам не зная, что говорит, и отвечая на мокрый поцелуй княгини, который он почувствовал на
своей руке, и вышел из комнаты.
Еще как только Кити в слезах вышла из комнаты, Долли с
своею материнскою, семейною привычкой тотчас же увидала, что тут предстоит женское дело, и приготовилась
сделать его.
Долли, с
своей стороны, поняла всё, что она хотела знать; она убедилась, что догадки ее были верны, что горе, неизлечимое горе Кити состояло именно в том, что Левин
делал предложение и что она отказала ему, а Вронский обманул ее, и что она готова была любить Левина и ненавидеть Вронского.
Как всегда держась чрезвычайно прямо,
своим быстрым, твердым и легким шагом, отличавшим ее от походки других светских женщин, и не изменяя направления взгляда, она
сделала те несколько шагов, которые отделяли ее от хозяйки, пожала ей руку, улыбнулась и с этою улыбкой оглянулась на Вронского.
Алексей Александрович помолчал и потер рукою лоб и глаза. Он увидел, что вместо того, что он хотел
сделать, то есть предостеречь
свою жену от ошибки в глазах света, он волновался невольно о том, что касалось ее совести, и боролся с воображаемою им какою-то стеной.
Уж не раз испытав с пользою известное ему средство заглушать
свою досаду и всё, кажущееся дурным,
сделать опять хорошим, Левин и теперь употребил это средство. Он посмотрел, как шагал Мишка, ворочая огромные комья земли, налипавшей на каждой ноге, слез с лошади, взял у Василья севалку и пошел рассевать.
Степан Аркадьич, сойдя вниз, сам аккуратно снял парусинный чехол с лакированного ящика и, отворив его, стал собирать
свое дорогое, нового фасона ружье. Кузьма, уже чуявший большую дачу на водку, не отходил от Степана Аркадьича и надевал ему и чулки и сапоги, что Степан Аркадьич охотно предоставлял ему
делать.
— Ты ведь не признаешь, чтобы можно было любить калачи, когда есть отсыпной паек, — по твоему, это преступление; а я не признаю жизни без любви, — сказал он, поняв по
своему вопрос Левина. Что ж
делать, я так сотворен. И право, так мало делается этим кому-нибудь зла, а себе столько удовольствия…
Левин слушал молча, и, несмотря на все усилия, которые он
делал над собой, он никак не мог перенестись в душу
своего приятеля и понять его чувства и прелести изучения таких женщин.
— Что? — сердито сказал Вронский,
делая гримасу отвращения и показывая
свои сплошные зубы.
Она перелетела ее, как птица; но в это самое время Вронский, к ужасу
своему, почувствовал, что, не поспев за движением лошади, он, сам не понимая как,
сделал скверное, непростительное движение, опустившись на седло.
Он едва успел выпростать ногу, как она упала на один бок, тяжело хрипя, и,
делая, чтобы подняться, тщетные усилия
своей тонкою, потною шеей, она затрепыхалась на земле у его ног, как подстреленная птица.
— Ааа! — промычал Вронский, схватившись за голову. — Ааа! что я
сделал! — прокричал он. — И проигранная скачка! И
своя вина, постыдная, непростительная! И эта несчастная, милая, погубленная лошадь! — Ааа! что я
сделал!
Со времени
своего возвращения из-за границы Алексей Александрович два раза был на даче. Один раз обедал, другой раз провел вечер с гостями, но ни разу не ночевал, как он имел обыкновение
делать это в прежние годы.
И теперь,
делая догадки о том, кто — кто, какие между ними отношения и какие они люди, Кити воображала себе самые удивительные и прекрасные характеры и находила подтверждение в
своих наблюдениях.
—…мрет без помощи? Грубые бабки замаривают детей, и народ коснеет в невежестве и остается во власти всякого писаря, а тебе дано в руки средство помочь этому, и ты не помогаешь, потому что, по твоему, это не важно. И Сергей Иванович поставил ему дилемму: или ты так неразвит, что не можешь видеть всего, что можешь
сделать, или ты не хочешь поступиться
своим спокойствием, тщеславием, я не знаю чем, чтоб это
сделать.
— Может быть; но ведь это такое удовольствие, какого я в жизнь
свою не испытывал. И дурного ведь ничего нет. Не правда ли? — отвечал Левин. — Что же
делать, если им не нравится. А впрочем, я думаю, что ничего. А?
Теперь, в уединении деревни, она чаще и чаще стала сознавать эти радости. Часто, глядя на них, она
делала всевозможные усилия, чтоб убедить себя, что она заблуждается, что она, как мать, пристрастна к
своим детям; всё-таки она не могла не говорить себе, что у нее прелестные дети, все шестеро, все в равных родах, но такие, какие редко бывают, — и была счастлива ими и гордилась ими.
Увидав мать, они испугались, но, вглядевшись в ее лицо, поняли, что они
делают хорошо, засмеялись и с полными пирогом ртами стали обтирать улыбающиеся губы руками и измазали все
свои сияющие лица слезами и вареньем.
Когда они подъехали к дому, он высадил ее из кареты и,
сделав усилие над собой, с привычною учтивостью простился с ней и произнес те слова, которые ни к чему не обязывали его; он сказал, что завтра сообщит ей
свое решение.
«Ах, что я
делаю!» сказала она себе, почувствовав вдруг боль в обеих сторонах головы. Когда она опомнилась, она увидала, что держит обеими руками
свои волосы около висков и сжимает их. Она вскочила и стала ходить.
Для того чтобы всегда вести
свои дела в порядке, он, смотря по обстоятельствам, чаще или реже, раз пять в год, уединялся и приводил в ясность все
свои дела. Он называл это посчитаться, или faire la lessive. [
сделать стирку.]
Отношения к мужу были яснее всего. С той минуты, как Анна полюбила Вронского, он считал одно
свое право на нее неотъемлемым. Муж был только излишнее и мешающее лицо. Без сомнения, он был в жалком положении, но что было
делать? Одно, на что имел право муж, это было на то, чтобы потребовать удовлетворения с оружием в руках, и на это Вронский был готов с первой минуты.
Он, желая выказать
свою независимость и подвинуться, отказался от предложенного ему положения, надеясь, что отказ этот придаст ему большую цену; но оказалось, что он был слишком смел, и его оставили; и, волей-неволей
сделав себе положение человека независимого, он носил его, весьма тонко и умно держа себя, так, как будто он ни на кого не сердился, не считал себя никем обиженным и желает только того, чтоб его оставили в покое, потому что ему весело.
Алексей Александрович откашлялся и, не глядя на
своего противника, но избрав, как он это всегда
делал при произнесении речей, первое сидевшее перед ним лицо — маленького, смирного старичка, не имевшего никогда никакого мнения в комиссии, начал излагать
свои соображения.
Лошадей запускали в пшеницу, потому что ни один работник не хотел быть ночным сторожем, и, несмотря на приказание этого не
делать, работники чередовались стеречь ночное, и Ванька, проработав весь день, заснул и каялся в
своем грехе, говоря: «воля ваша».
Он послал седло без ответа и с сознанием, что он
сделал что то стыдное, на другой же день, передав всё опостылевшее хозяйство приказчику, уехал в дальний уезд к приятелю
своему Свияжскому, около которого были прекрасные дупелиные болота и который недавно писал ему, прося исполнить давнишнее намерение побывать у него.
В женском вопросе он был на стороне крайних сторонников полной свободы женщин и в особенности их права на труд, но жил с женою так, что все любовались их дружною бездетною семейною жизнью, и устроил жизнь
своей жены так, что она ничего не
делала и не могла
делать, кроме общей с мужем заботы, как получше и повеселее провести время.
И ни то, ни другое не давало не только ответа, но ни малейшего намека на то, что ему, Левину, и всем русским мужикам и землевладельцам
делать с
своими миллионами рук и десятин, чтоб они были наиболее производительны для общего благосостояния.
— Я не про то говорю, — сказал он. — Я говорю, что я для
своей выгоды
делаю. Мне выгоднее, если мужики лучше работают.
Вообще же, если вы
сделаете мне честь удостоить меня
своим доверием, предоставьте мне же выбор тех мер, которые должны быть употреблены.
Адвокат почтительно поклонился, выпустил из двери клиента и, оставшись один, отдался
своему радостному чувству. Ему стало так весело, что он, противно
своим правилам,
сделал уступку торговавшейся барыне и перестал ловить моль, окончательно решив, что к будущей зиме надо перебить мебель бархатом, как у Сигонина.
Вчера Степан Аркадьич являлся по службе в мундире, и новый начальник был очень любезен и разговорился с Облонским, как с знакомым; поэтому Степан Аркадьич считал
своею обязанностью
сделать ему визит в сюртуке.
— Она презрела
свои обязанности и изменила
своему мужу. Вот что она
сделала, — сказал он.