Большов внешним образом избавился от него; но следы воспитания, стесняющего мысль и волю, остались и в нем
на всю жизнь и сделали его бессмысленным деспотом.
И однако же эти две пошлости расстраивают всю гармонию семейного быта Русаковых, заставляют отца проклинать дочь, дочь — уйти от отца и затем ставят несчастную девушку в такое положение, за которым, по мнению самого Русакова, следует не только для нее самой горе и бесчестье
на всю жизнь, но и общий позор для целой семьи.
Неточные совпадения
В этих двух противоположных отрывках можно найти ключ к тому, отчего критика до сих пор не могла прямо и просто взглянуть
на Островского как
на писателя, изображающего
жизнь известной части русского общества, а
все усмотрели
на него как
на проповедника морали, сообразной с понятиями той или другой партии.
Следовательно, художник должен — или в полной неприкосновенности сохранить свой простой, младенчески непосредственный взгляд
на весь мир, или (так как это совершенно невозможно в
жизни) спасаться от односторонности возможным расширением своего взгляда, посредством усвоения себе тех общих понятий, которые выработаны людьми рассуждающими.
Такова и
вся наша русская
жизнь: кто видит
на три шага вперед, тот уже считается мудрецом и может надуть и оплести тысячи людей.
Но автор комедии вводит нас в самый домашний быт этих людей, раскрывает перед нами их душу, передает их логику, их взгляд
на вещи, и мы невольно убеждаемся, что тут нет ни злодеев, ни извергов, а
всё люди очень обыкновенные, как
все люди, и что преступления, поразившие нас, суть вовсе не следствия исключительных натур, по своей сущности наклонных к злодейству, а просто неизбежные результаты тех обстоятельств, посреди которых начинается и проходит
жизнь людей, обвиняемых нами.
Авдотья Максимовна, Любовь Торцова, Даша, Надя —
все это безвинные, безответные жертвы самодурства, и то сглажение, отменение человеческой личности, какое в них произведено
жизнью, едва ли не безотраднее действует
на душу, нежели самое искажение человеческой природы в плутах, подобных Подхалюзину.
Тятенька! не захоти ты моего несчастья
на всю мою
жизнь!
Ведь бывали же
на Руси примеры, что мальчики, одержимые страстью к науке, бросали
все и шли учиться, не заботясь ни о мнении родных, ни о какой поддержке в
жизни…
Положим, что Неглигентов, по
жизни своей, не стоит, чтобы об нем и разговаривать много, да по вас-то он должен сделать для него
все на свете, какой бы он там ни был негодяй…
Таким образом, однажды, одевшись лебедем, он подплыл к одной купавшейся девице, дочери благородных родителей, у которой только и приданого было, что красота, и в то время, когда она гладила его по головке, сделал ее
на всю жизнь несчастною.
Была пятница, и в столовой часовщик Немец заводил часы. Степан Аркадьич вспомнил свою шутку об этом аккуратном плешивом часовщике, что Немец «сам был заведен
на всю жизнь, чтобы заводить часы», — и улыбнулся. Степан Аркадьич любил хорошую шутку. «А может быть, и образуется! Хорошо словечко: образуется, подумал он. Это надо рассказать».
— Но все же таки… но как же таки… как же запропастить себя в деревне? Какое же общество может быть между мужичьем? Здесь все-таки на улице попадется навстречу генерал или князь. Захочешь — и сам пройдешь мимо каких-нибудь публичных красивых зданий, на Неву пойдешь взглянуть, а ведь там, что ни попадется, все это или мужик, или баба. За что ж себя осудить на невежество
на всю жизнь свою?
Неточные совпадения
— А потому терпели мы, // Что мы — богатыри. // В том богатырство русское. // Ты думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И
жизнь его не ратная, // И смерть ему не писана // В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом ноги кованы, // Спина… леса дремучие // Прошли по ней — сломалися. // А грудь? Илья-пророк // По ней гремит — катается //
На колеснице огненной… //
Все терпит богатырь!
Батрачка безответная //
На каждого, кто чем-нибудь // Помог ей в черный день, //
Всю жизнь о соли думала, // О соли пела Домнушка — // Стирала ли, косила ли, // Баюкала ли Гришеньку, // Любимого сынка. // Как сжалось сердце мальчика, // Когда крестьянки вспомнили // И спели песню Домнину // (Прозвал ее «Соленою» // Находчивый вахлак).
К нам
на ночь попросилася // Одна старушка Божия: //
Вся жизнь убогой старицы — // Убийство плоти, пост;
Стародум. Тут не самолюбие, а, так называть, себялюбие. Тут себя любят отменно; о себе одном пекутся; об одном настоящем часе суетятся. Ты не поверишь. Я видел тут множество людей, которым во
все случаи их
жизни ни разу
на мысль не приходили ни предки, ни потомки.
Усложненность петербургской
жизни вообще возбудительно действовала
на него, выводя его из московского застоя; но эти усложнения он любил и понимал в сферах ему близких и знакомых; в этой же чуждой среде он был озадачен, ошеломлен, и не мог
всего обнять.