Неточные совпадения
Доктор Филатр, нормально сложенный
человек, с спокойными движениями, одетый всегда просто и хорошо, увидев меня, внимательно улыбнулся и, крепко пожав руку,
сказал...
— Заметьте, —
сказал Филатр, останавливаясь, — что Браун —
человек дела, выгоды, далекий от нас с вами, и все, что, по его мнению, напоминает причуду, тотчас замыкает его. Теперь — дальше: «Когда-то, в счастливый для вас и меня день, вы
сказали, что исполните мое любое желание. От всей души я надеялся, что такая минута не наступит; затруднить вас я считал непростительным эгоизмом. Однако случилось, что мой пациент и родственник…»
Я вам
скажу: это — бешеный
человек.
— Я слышал о нем, —
сказал я, поддерживая разговор с целью узнать как можно больше о
человеке, в обществе которого намеревался пробыть неопределенное время. — Но я не встречался с ним. Действительно ли он — изверг и негодяй?
— Относительно капитана Геза, — задумчиво
сказал Браун, — я должен вам сообщить, что этот
человек почти навязал мне свое судно.
Я
сказал, что мое желание — перевезти вещи немедленно. Почти приятельский тон Геза, его нежное отношение к морю, вчерашняя брань и сегодняшняя учтивость заставили меня думать, что, по всей видимости, я имею дело с
человеком неуравновешенным, импульсивным, однако умеющим обуздать себя. Итак, я захотел узнать размер платы, а также, если есть время, взглянуть на свою каюту.
— Хорошо, —
сказал он угасшим тоном. — Вы сделали мне замечание. Оно, допустим, правильное замечание, однако у меня вторые ключи от всех помещений, и… — не зная, что еще
сказать, он закончил: — Я думаю, это пустяки. Да, это пустяки, — уверенно повторил Синкрайт. — Мы здесь все — свои
люди.
— Дрянь
человек, —
сказал Гез. Его несколько злобное утомление исчезло; он погасил окурок, стал вдруг улыбаться и тщательно расспросил меня, как я себя чувствую — во всех отношениях жизни на корабле. Ответив как надо, то есть бессмысленно по существу и прилично разумно по форме, — я встал, полагая, что Гез отправится завтракать. Но на мое о том замечание Гез отрицательно покачал головой, выпрямился, хлопнул руками по коленям и вынул из нижнего ящика стола скрипку.
Я никогда не чувствовал себя хорошо в обществе
людей, относительно которых ломал голову над каким-либо обстоятельством их жизни, не имея возможности прямо о том
сказать.
У меня (так я объяснил) было желание познакомиться с торговой практикой парусного судна, а также разузнать требования и условия рынка в живом коммерческом действии. Выдумка имела успех. Проктор, длинный, полуседой
человек, с спокойным мускулисто-гладким лицом, тотчас
сказал...
— Кроме того, —
сказал я, желая сделать приятное
человеку, заметившему меня среди моря одним глазом, — я ожидаю в Гель-Гью присылки книг, и вы сможете взять несколько новых романов. — На самом деле я солгал, рассчитывая купить ей несколько томов по своему выбору.
Проктор, однако, обращался ко мне с усиленным радушием, и если он знал что-нибудь от Дэзи, то ему был, верно, приятен ее поступок; он на что-то хотел намекнуть,
сказав: «
Человек предполагает, а Дэзи располагает!» Так как в это время
люди ели, а девушка убирала и подавала, то один матрос заметил...
— Тысячу пятьсот два, —
сказал Больт, крепкий
человек с черными глазами и ироническим ртом, спрятанным в курчавой бороде скифа.
— Нет, вы опять шутите. Я верю потому, что от этой истории хочется что-то сделать. Например, стукнуть кулаком и
сказать: «Да,
человека не понимают».
— А! —
сказал человек и, так как нас толкали герои и героини всех пьес всех времен, отошел ближе к памятнику, сделав мне знак приблизиться. С ним было еще несколько
человек в разных костюмах и трое — в масках, которые стояли, как бы тоже требуя или ожидая объяснений.
— Вот что, —
сказал Бавс,
человек в треугольной шляпе, — может быть, вы не прочь посидеть с нами?! Наш табор неподалеку: вот он.
— У них нет чести, —
сказал совершенно пьяный
человек в зеленом домино, — я знаю эту змею, Парана; дух из него вон, и дело с концом!
— От всей души, —
сказал он. — Я вижу джентльмена и рад помочь. Вы меня не стесните. Я вас стесню. Предупреждаю заранее. Бесстыдно сообщаю вам, что я сплетник; сплетня — моя болезнь, я люблю сплетничать и, говорят, достиг в этом деле известного совершенства. Как видите, кругом — богатейший материал. Я любопытен и могу вас замучить вопросами. Особенно я нападаю на молчаливых
людей, вроде вас. Но я не обижусь, если вы припомните мне это признание с некоторым намеком, когда я вам надоем.
Снова начались музыка, танцы: пол содрогался. Слова Биче о «мошеннической проделке» Геза показали ее отношение к этому
человеку настолько ясно, что присутствие в каюте капитана портрета девушки потеряло для меня свою темную сторону. В ее манере говорить и смотреть была мудрая простота и тонкая внимательность, сделавшие мой рассказ неполным; я чувствовал невозможность не только
сказать, но даже намекнуть о связи особых причин с моими поступками. Я умолчал поэтому о происшествии в доме Стерса.
— Вы будете у нас? —
сказала Биче. — Я даю вам свой адрес. Старая красивая улица, старый дом, два старых
человека и я. Как нам поступить? Я вас приглашаю к обеду завтра.
«Остановитесь!» —
сказал запыхавшийся
человек.
Я понял. Должно быть, это понял и Бутлер, видевший у Геза ее совершенно схожий портрет, так как испуганно взглянул на меня. Итак, поразившись, мы продолжали ее не знать. Она этого хотела, стало быть, имела к тому причины. Пока, среди шума и восклицаний, которыми еще более ужасали себя все эти ворвавшиеся и содрогнувшиеся
люди, я спросил Биче взглядом. «Нет», —
сказали ее ясные, строго покойные глаза, и я понял, что мой вопрос просто нелеп.
— Мы задержали ее, когда она сходила по лестнице, — объявил высокий
человек в жилете, без шляпы, с худым жадным лицом. Он толкнул красную от страха жену. — Вот то же
скажет жена. Эй, хозяин! Гарден! Мы оба задержали ее на лестнице!
— Они подозрительны, —
сказала девушка с видом
человека, тщательно обдумывающего каждое слово.
Человек, так
сказать, не помнит себя.
— Благодарю вас, —
сказала Биче с участием, — вы честный
человек, и я, если понадобится, помогу вам.
— Я не понимаю, —
сказала Биче, задумавшись, — каким образом получилось такое грозное и грязное противоречие. С любовью был построен этот корабль. Он возник из внимания и заботы. Он был чист. Едва ли можно будет забыть о его падении, о тех историях, какие произошли на нем, закончившись гибелью троих
людей: Геза, Бутлера и Синкрайта, которого, конечно, арестуют.
— Негодяй умер, —
сказал Ботвель. — Я пошлю Бутлеру в тюрьму сигар, вина и цветов. Но вы, Гарвей, — вы, не повинный и не замешанный ни в чем
человек, — каково было вам высидеть около трупа эти часы?
— Какой славный дом! —
сказала Дэзи. — И он стоит совсем отдельно; сад, честное слово, заслуживает внимания! Хороший
человек этот судья. — Таковы бывали ее заключения от предметов к
людям.
Было ли это предчувствие, что вечером воспоминания оживут, или тем спокойным прибоем, который напоминает
человеку, достигшему берега, о бездонных пространствах, когда он еще не знал, какой берег скрыт за молчанием горизонта, —
сказать может лишь нелюбовь к своей жизни, — равнодушное психическое исследование.
Стемнело; сад скрылся и стоял там, в темном одиночестве, так близко от нас. Мы сидели перед домом, когда свет окна озарил Дика, нашего мажордома,
человека на все руки. За ним шел, всматриваясь и улыбаясь, высокий
человек в дорожном костюме. Его загоревшее, неясно знакомое лицо попало в свет, и он
сказал...
Я, Дэзи Гарвей, еще молода, чтобы судить об этих сложных вещах, но я опять
скажу: «
Человека не понимают».
Неточные совпадения
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу
сказать. Да и странно говорить: нет
человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Анна Андреевна. Ну,
скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного
человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от кого до сих пор толку не доберусь. Не стыдно ли вам? Я у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
«Скучаешь, видно, дяденька?» // — Нет, тут статья особая, // Не скука тут — война! // И сам, и
люди вечером // Уйдут, а к Федосеичу // В каморку враг: поборемся! // Борюсь я десять лет. // Как выпьешь рюмку лишнюю, // Махорки как накуришься, // Как эта печь накалится // Да свечка нагорит — // Так тут устой… — // Я вспомнила // Про богатырство дедово: // «Ты, дядюшка, —
сказала я, — // Должно быть, богатырь».
Пришел в ряды последние, // Где были наши странники, // И ласково
сказал: // «Вы
люди чужестранные, // Что с вами он поделает?
«Тсс! тсс! —
сказал Утятин князь, // Как
человек, заметивший, // Что на тончайшей хитрости // Другого изловил. — // Какой такой господский срок? // Откудова ты взял его?» // И на бурмистра верного // Навел пытливо глаз.