Неточные совпадения
— «А и дерзок
был сей сын-еретик: во Христа-бога не веровал, не
любил матери божией, мимо церкви шёл — не кланялся, отца, матери не слушался…»
Коренастый, в розовой ситцевой рубахе, он ходил, засунув руки в карманы широких суконных штанов, заправленных в блестящие сапоги с мелким набором. В карманах у него всегда побрякивали деньги. Его круглая голова уже начинала лысеть со лба, но на ней ещё много
было кудрявых русых волос, и он молодецки встряхивал ими. Илья не
любил его и раньше, но теперь это чувство возросло у мальчика. Он знал, что Петруха не
любит деда Еремея, и слышал, как буфетчик однажды учил дядю Терентия...
— Не моги так говорить! Я не
люблю этих твоих речей. Я тебя обижаю, не ты меня!.. Но я это не потому, что злой, а потому, что — ослаб. Вот, однажды, переедем на другую улицу, и начнётся всё другое… окна, двери… всё! Окна на улицу
будут. Вырежем из бумаги сапог и на стёкла наклеим. Вывеска! И повалит к нам нар-род! За-акипит дело!.. Э-эх ты! Дуй, бей, — давай углей! Шибко живём, деньги куём!
Любил он издеваться над нищими, среди которых
было много стариков, напоминавших Илье о дедушке Еремее.
— И-эх, лей, кубышка, поливай, кубышка, не жалей, кубышка, хозяйского добришка!
Будем пить,
будем баб
любить,
будем по миру ходить! С миру по нитке — бедному петля! А от той петли избавишься — на своих жилах удавишься…
Было уже поздно; Маша спала; Яков угорел и лежал у себя дома, куда Илья не
любил ходить, потому что Петруха всегда при виде его неприятно двигал бровями.
— Скоро уже девочка взрастёт. Я спрашивала которых знакомых кухарок и других баб — нет ли места где для девочки? Нет ей места, говорят… Говорят — продай!.. Так ей
будет лучше… дадут ей денег и оденут… дадут и квартиру… Это бывает, бывает… Иной богатый, когда он уже станет хилым на тело да поганеньким и уже не
любят его бабы даром… то вот такой мерзюга покупает себе девочку… Может, это и хорошо ей… а всё же противно должно
быть сначала… Лучше бы без этого… Лучше уж жить ей голодной, да чистой, чем…
Он
любил смотреть всем в глаза прямо и смело и чувствовал острое удовольствие оттого, что всегда
был одет опрятнее других разносчиков, не
пил водки и не жульничал.
— Я первый раз в жизни вижу, как люди
любят друг друга… И тебя, Павел, сегодня оценил по душе, — как следует!.. Сижу здесь… и прямо говорю — завидую… А насчёт… всего прочего… я вот что скажу: не
люблю я чуваш и мордву, противны они мне! Глаза у них — в гною. Но я в одной реке с ними купаюсь, ту же самую воду
пью, что и они. Неужто из-за них отказаться мне от реки? Я верю — бог её очищает…
— Бедненькие вы с Павлом, — пожалела его девушка. Веру он
любил, жалел её, искренно беспокоился, когда она ссорилась с Павлом, мирил их. Ему нравилось сидеть у неё, смотреть, как она чесала свои золотистые волосы или шила что-нибудь, тихонько
напевая. В такие минуты она нравилась ему ещё больше, он острее чувствовал несчастие девушки и, как мог, утешал её. А она говорила...
Илья учился у неё этой неуклонной твёрдости в достижении цели своей. Но порой, при мысли, что она даёт ласки свои другому, он чувствовал обиду, тяжёлую, унижавшую его. И тогда пред ним с особенною яркостью вспыхивала мечта о лавочке, о чистой комнате, в которой он стал бы принимать эту женщину. Он не
был уверен, что
любит её, но она
была необходима ему. Так прошло месяца три.
— Не стоял. Захотел бы ты — его не
было бы… Не намекала я тебе, не говорила разве, что могу всегда прогнать его? Ты молчал да посмеивался, — ты ведь никогда по-человечески не
любил меня… Ты сам, по своей воле, делил меня с ним пополам…
— Всю жизнь я в мерзость носом тычусь… что не
люблю, что ненавижу — к тому меня и толкает. Никогда не видал я такого человека, чтобы с радостью на него поглядеть можно
было… Неужто никакой чистоты в жизни нет? Вот задавил я этого… зачем мне? Только испачкался, душу себе надорвал… Деньги взял… не брать бы!
Я в тебе не добродетель
люблю — гордость
люблю… молодость твою, голову кудрявую, руки сильные, глаза твои строгие… укоры твои — как ножи в сердце мне… зато я тебе
буду… по гроб благодарна… ноги поцелую, — на!
— Али я не хороша? Али тело у меня не красивое?.. Каждой жилочкой
люблю тебя, всей моей кровью
люблю, — режь меня — смеяться
буду…
— Та-ак. Смешно мне подумать…
есть эдакие люди… им тухлое яйцо — слаще свежего кажется, а иные
любят съесть яблоко, когда оно загнило… Чудно!..
— Значит, ты их не
любишь, если не ловил… А я ловил, даже за это из корпуса
был исключён… И теперь стал бы ловить, но не хочу компрометироваться в глазах начальства. Потому что хотя любовь к певчим птицам — и благородная страсть, но ловля их — забава, недостойная солидного человека…
Будучи на твоём месте, я бы ловил чижиков — непременно! Весёлая птичка… Это именно про чижа сказано: птичка божия…
Чем более присматривался Илья к благополучной жизни своих хозяев, тем более нравились они ему. Всё у них
было чисто, крепко, всё делалось спокойно, и они, видимо,
любили друг друга. Маленькая, бойкая женщина
была похожа на весёлую синицу, её муж — на неповоротливого снегиря, в квартире уютно, как в птичьем гнезде. По вечерам, сидя у себя, Лунёв прислушивался к разговору хозяев и думал...
Но вот в воздухе запахло гнилью, прелым навозом. Илья перестал
петь: этот запах пробудил в нём хорошие воспоминания. Он пришёл к месту городских свалок, к оврагу, где рылся с дедушкой Еремеем. Образ старого тряпичника встал в памяти. Илья оглянулся вокруг, стараясь узнать во тьме то место, где старик
любил отдыхать с ним. Но этого места не
было: должно
быть, его завалили мусором. Илья вздохнул, чувствуя, что и в его душе тоже что-то завалено мусором…
— Ты думаешь — муж! — так этого достаточно для женщины? Муж может очень не нравиться, если даже
любишь его. И потом — он ведь тоже никогда не стесняется изменить жене, только бы нашёлся подходящий сюжет… И женщине тоже скучно всю жизнь помнить одно — муж, муж, муж! Пошалить с другим мужчиной — забавно: узнаёшь, какие мужчины бывают и какая между ними разница. Ведь и квас разный: просто квас, баварский квас, можжевеловый, клюковный… И это даже глупо всегда
пить просто квас…
— Окончательно пропадаю, — спокойно согласился сапожник. — Многие обо мне, когда помру, пожалеть должны! — уверенно продолжал он. — Потому — весёлый я человек,
люблю людей смешить! Все они: ах да ох, грех да бог, — а я им песенки
пою да посмеиваюсь. И на грош согреши — помрёшь, и на тысячи — издохнешь, а черти всех одинаково мучить
будут… Надо и весёлому человеку жить на земле…
— Всякому хочется жить чисто, весело… ей тоже… А ты ей: я тебя
люблю, стало
быть, живи со мной и терпи во всём недостаток… Думаешь, так и следует?
— А с чего это мне
быть доброму? — закричал Илья. — Кто меня по головке гладил?..
Был, может
быть, один человек, который меня
любил… Да и то распутная баба!
— Сам молчи! А я поговорю… Я вот смотрю на вас, — жрёте вы,
пьёте, обманываете друг друга… никого не
любите… чего вам надо? Я — порядочной жизни искал, чистой… нигде её нет! Только сам испортился… Хорошему человеку нельзя с вами жить. Вы хороших людей до смерти забиваете… Я вот — злой, сильный, да и то среди вас — как слабая кошка среди крыс в тёмном погребе… Вы — везде… и судите, и рядите, и законы ставите… Гады однако вы…