Неточные совпадения
— А ты — не пей! За тебя, сколько
надо, отец выпил.
И меня он намучил довольно…
так уж ты бы пожалел мать-то, а?
Павел сделал все, что
надо молодому парню: купил гармонику, рубашку с накрахмаленной грудью, яркий галстух, галоши, трость
и стал
такой же, как все подростки его лет. Ходил на вечеринки, выучился танцевать кадриль
и польку, по праздникам возвращался домой выпивши
и всегда сильно страдал от водки. Наутро болела голова, мучила изжога, лицо было бледное, скучное.
—
Надо, Андрей, ясно представлять себе, чего хочешь, — заговорил Павел медленно. — Положим,
и она тебя любит, — я этого не думаю, — но, положим,
так!
И вы — поженитесь. Интересный брак — интеллигентка
и рабочий! Родятся дети, работать тебе
надо будет одному…
и — много. Жизнь ваша станет жизнью из-за куска хлеба, для детей, для квартиры; для дела — вас больше нет. Обоих нет!
Так и водят туда
и сюда, —
надо же им жалованье свое оправдать!
—
Так вот! — сказал он, как бы продолжая прерванный разговор. — Мне с тобой
надо поговорить открыто. Я тебя долго оглядывал. Живем мы почти рядом; вижу — народу к тебе ходит много, а пьянства
и безобразия нет. Это первое. Если люди не безобразят, они сразу заметны — что
такое? Вот. Я сам глаза людям намял тем, что живу в стороне.
— Вот
так, да! — воскликнул Рыбин, стукнув пальцами по столу. — Они
и бога подменили нам, они все, что у них в руках, против нас направляют! Ты помни, мать, бог создал человека по образу
и подобию своему, — значит, он подобен человеку, если человек ему подобен! А мы — не богу подобны, но диким зверям. В церкви нам пугало показывают… Переменить бога
надо, мать, очистить его! В ложь
и в клевету одели его, исказили лицо ему, чтобы души нам убить!..
— Вы
так ему
и скажите — я все, что
надо, сделаю! Чтобы он знал это!..
— Нечистая она, наша бабья любовь!.. Любим мы то, что нам
надо. А вот смотрю я на вас, — о матери вы тоскуете, — зачем она вам?
И все другие люди за народ страдают, в тюрьмы идут
и в Сибирь, умирают… Девушки молодые ходят ночью, одни, по грязи, по снегу, в дождик, — идут семь верст из города к нам. Кто их гонит, кто толкает? Любят они! Вот они — чисто любят! Веруют! Веруют, Андрюша! А я — не умею
так! Я люблю свое, близкое!
— А послушать
надо бы! Я неграмотный, но вижу, что попало-таки им под ребро!.. — заметил другой. Третий оглянулся
и предложил...
— Пойду один по селам, по деревням. Буду бунтовать народ.
Надо, чтобы сам народ взялся. Если он поймет — он пути себе откроет. Вот я
и буду стараться, чтобы понял — нет у него надежды, кроме себя самого, нету разума, кроме своего. Так-то!
— Хороший человек! — тоже тихо, но как-то особенно, точно он задыхался, заговорил Павел. — Дорогой мне человек.
И — поэтому… поэтому не
надо так говорить…
— Убить животное только потому, что
надо есть, —
и это уже скверно. Убить зверя, хищника… это понятно! Я сам мог бы убить человека, который стал зверем для людей. Но убить
такого жалкого — как могла размахнуться рука?..
— Он говорил мне, что всех нас знают, все мы у жандармов на счету
и что выловят всех перед Маем. Я не отвечал, смеялся, а сердце закипало. Он стал говорить, что я умный парень
и не
надо мне идти
таким путем, а лучше…
— После схода в селе сидит он с мужиками на улице
и рассказывает им, что, дескать, люди — стадо, для них всегда пастуха
надо, —
так!
— А начальства тебе не жалко? Оно ведь тоже беспокоится! — заметил Егор. Он открыл рот
и начал
так двигать губами, точно жевал воздух. — Однако шутки прочь!
Надо тебя прятать, что нелегко, хотя
и приятно. Если бы я мог встать… — Он задохнулся, бросил руки к себе на грудь
и слабыми движениями стал растирать ее.
— Да не
надо, мне
и так не стыдно! Драка честная: он — меня, я — его…
Я тут верстах в семи у барыни одной работаю, по столярному делу, — хорошая женщина,
надо сказать, книжки дает разные, — иной раз прочитаешь —
так и осенит!
—
Надо так — сначала поговорить с мужиками отдельно, — вот Маков, Алеша — бойкий, грамотный
и начальством обижен. Шорин, Сергей — тоже разумный мужик. Князев — человек честный, смелый. Пока что будет!
Надо поглядеть на людей, про которых она говорила. Я вот возьму топор да махну в город, будто дрова колоть, на заработки, мол, пошел. Тут
надо осторожно. Она верно говорит: цена человеку — дело его. Вот как мужик-то этот. Его хоть перед богом ставь, он не сдаст… врылся. А Никитка-то, а? Засовестился, — чудеса!
— Видите ли, Ниловна, это вам тяжело будет слышать, но я все-таки скажу: я хорошо знаю Павла — из тюрьмы он не уйдет! Ему нужен суд, ему нужно встать во весь рост, — он от этого не откажется.
И не
надо! Он уйдет из Сибири.
— Разве
так судят? — осторожно
и негромко начала она, обращаясь к Сизову. — Допытываются о том — что кем сделано, а зачем сделано — не спрашивают.
И старые они все, молодых — молодым судить
надо…
— Он последнее время много читал среди городских рабочих,
и вообще ему пора было провалиться! — хмуро
и спокойно заметила Людмила. — Товарищи говорили — уезжай! Не послушал! По-моему — в
таких случаях
надо заставлять, а не уговаривать…
— Все
так,
так! Но — не будем больше говорить об этом. Пусть оно останется
таким, как сказалось. —
И более спокойно продолжала: — Вам уже скоро ехать
надо, — далеко ведь!
Неточные совпадения
«Не
надо бы
и крылышек, // Кабы нам только хлебушка // По полупуду в день, — //
И так бы мы Русь-матушку // Ногами перемеряли!» — // Сказал угрюмый Пров.
— А кто сплошал,
и надо бы // Того тащить к помещику, // Да все испортит он! // Мужик богатый… Питерщик… // Вишь, принесла нелегкая // Домой его на грех! // Порядки наши чудные // Ему пока в диковину, //
Так смех
и разобрал! // А мы теперь расхлебывай! — // «Ну… вы его не трогайте, // А лучше киньте жеребий. // Заплатим мы: вот пять рублей…»
Идем домой понурые… // Два старика кряжистые // Смеются… Ай, кряжи! // Бумажки сторублевые // Домой под подоплекою // Нетронуты несут! // Как уперлись: мы нищие — //
Так тем
и отбоярились! // Подумал я тогда: // «Ну, ладно ж! черти сивые, // Вперед не доведется вам // Смеяться
надо мной!» //
И прочим стало совестно, // На церковь побожилися: // «Вперед не посрамимся мы, // Под розгами умрем!»
Его послушать
надо бы, // Однако вахлаки //
Так обозлились, не дали // Игнатью слова вымолвить, // Особенно Клим Яковлев // Куражился: «Дурак же ты!..» // — А ты бы прежде выслушал… — // «Дурак же ты…» // —
И все-то вы, // Я вижу, дураки!
А если
и действительно // Свой долг мы ложно поняли //
И наше назначение // Не в том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью //
И жить чужим трудом, //
Так надо было ранее // Сказать… Чему учился я? // Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную //
И думал век
так жить… //
И вдруг… Владыко праведный!..»