Неточные совпадения
Павел видел улыбку на губах
матери, внимание на лице, любовь в ее глазах; ему казалось, что он заставил ее понять свою правду, и юная гордость силою слова возвышала его веру в себя. Охваченный возбуждением, он говорил, то усмехаясь, то хмуря брови, порою в его словах звучала ненависть, и когда
мать слышала ее звенящие, жесткие слова, она, пугаясь, качала головой и тихо
спрашивала сына...
— Да я уже и жду! — спокойно сказал длинный человек. Его спокойствие, мягкий голос и простота лица ободряли
мать. Человек смотрел на нее открыто, доброжелательно, в глубине его прозрачных глаз играла веселая искра, а во всей фигуре, угловатой, сутулой, с длинными ногами, было что-то забавное и располагающее к нему. Одет он был в синюю рубашку и черные шаровары, сунутые в сапоги. Ей захотелось
спросить его — кто он, откуда, давно ли знает ее сына, но вдруг он весь покачнулся и сам
спросил ее...
— Да вы не серчайте, чего же! Я потому
спросил, что у
матери моей приемной тоже голова была пробита, совсем вот так, как ваша. Ей, видите, сожитель пробил, сапожник, колодкой. Она была прачка, а он сапожник. Она, — уже после того как приняла меня за сына, — нашла его где-то, пьяницу, на свое великое горе. Бил он ее, скажу вам! У меня со страху кожа лопалась…
Снова раздались шаги в сенях, дверь торопливо отворилась —
мать снова встала. Но, к ее удивлению, в кухню вошла девушка небольшого роста, с простым лицом крестьянки и толстой косой светлых волос. Она тихо
спросила...
— А по батюшке? —
спросила мать.
«Ишь ты!» — внутренно воскликнула
мать, и ей захотелось сказать хохлу что-то ласковое. Но дверь неторопливо отворилась, и вошел Николай Весовщиков, сын старого вора Данилы, известный всей слободе нелюдим. Он всегда угрюмо сторонился людей, и над ним издевались за это. Она удивленно
спросила его...
Это было похоже на сказку, и
мать несколько раз взглянула на сына, желая его
спросить — что же в этой истории запретного?
Это поразило
мать. Она стояла среди комнаты и, удивленно двигая бровями, молча смотрела на сына. Потом тихо
спросила...
Мать, задумчиво взглянув в окно, тихо
спросила...
Мать тяжело вздохнула и, опустив глаза,
спросила...
— Что такое? —
спросила мать.
— А я в получку новые куплю! — ответил он, засмеялся и вдруг, положив ей на плечо свою длинную руку,
спросил: — А может, вы и есть родная моя
мать? Только вам не хочется в том признаться людям, как я очень некрасивый, а?
— Как вы всегда говорите, Андрюша! — воскликнула
мать. Стоя на коленях около самовара, он усердно дул в трубу, но тут поднял свое лицо, красное от напряжения, и, обеими руками расправляя усы,
спросил...
Он сказал ей «
мать» и «ты», как говорил только тогда, когда вставал ближе к ней. Она подвинулась к нему, заглянула в его лицо и тихонько
спросила...
— Боялся, Федя? —
спросила мать.
— Здравствуйте! — усмехаясь, молвил он. — Вот — опять я. Вчера привели, а сегодня — сам пришел! — Он сильно потряс руку Павла, взял
мать за плечо и
спросил...
Мать жадно слушала его крепкую речь; было приятно видеть, что к сыну пришел пожилой человек и говорит с ним, точно исповедуется. Но ей казалось, что Павел ведет себя слишком сухо с гостем, и, чтобы смягчить его отношение, она
спросила Рыбина...
Вот он прошел мимо
матери, скользнув по ее лицу строгими глазами, остановился перед грудой железа. Кто-то сверху протянул ему руку — он не взял ее, свободно, сильным движением тела влез наверх, встал впереди Павла и Сизова и
спросил...
Весь день Павел ходил сумрачный, усталый, странно обеспокоенный, глаза у него горели и точно искали чего-то.
Мать, заметив это, осторожно
спросила...
— Разве он там? —
спросила мать.
— Стали обыскивать всех в воротах! — сказал Самойлов.
Мать чувствовала, что от нее чего-то хотят, ждут, и торопливо
спрашивала...
— Тоскуешь? —
спросила она, похлопав
мать по плечу жирной рукой.
Спрашивая, Сашенька не смотрела на
мать; наклонив голову, она поправляла волосы, и пальцы ее дрожали.
— Кто вознаградит вас за все? —
спросила мать. И, вздохнув, ответила сама себе...
— Милая вы моя, — зачем? — умиленно
спросила мать.
— Неужто восемь дней не кушали вы? — удивленно
спросила мать.
— Куда идти? В город? — удивленно
спросила мать.
Голос его изменился, лицо стало серьезнее. Он начал
спрашивать ее, как она думает пронести на фабрику книжки, а
мать удивлялась его тонкому знанию разных мелочей.
Когда Андрей отправился спать,
мать незаметно перекрестила его, а когда он лег и прошло с полчаса времени, она тихонько
спросила...
Постучались в дверь,
мать вскочила, сунула книгу на полку и
спросила тревожно...
— Что ты надумал? —
спросила мать, снова охваченная сомнением.
— Чего? — вздрогнув,
спросила мать.
Матери казалось, что она понимает его тревогу. А Николай сидел молча, и, когда хохол
спрашивал его о чем-либо, он отвечал кратко, с явной неохотой.
— Богатые, значит? —
спросила мать.
— Паша, что ты хочешь делать? —
спросила мать, опустив голову.
Не видя ничего, не зная, что случилось впереди,
мать расталкивала толпу, быстро подвигаясь вперед, а навстречу ей пятились люди, одни — наклонив головы и нахмурив брови, другие — конфузливо улыбаясь, третьи — насмешливо свистя. Она тоскливо осматривала их лица, ее глаза молча
спрашивали, просили, звали…
Мать провела рукой по лицу, и мысль ее трепетно поплыла над впечатлениями вчерашнего дня. Охваченная ими, она сидела долго, остановив глаза на остывшей чашке чая, а в душе ее разгоралось желание увидеть кого-то умного, простого,
спросить его о многом.
— Вам удобно будет здесь? —
спросил Николай, вводя
мать в небольшую комнату с одним окном в палисадник и другим на двор, густо поросший травой. И в этой комнате все стены тоже были заняты шкафами и полками книг.
— Тоже — в этом деле? —
спросила мать.
Около полудня явилась дама в черном платье, высокая и стройная. Когда
мать отперла ей дверь, она бросила на пол маленький желтый чемодан и, быстро схватив руку Власовой,
спросила...
— Сейчас я сварю! — отозвалась
мать и, доставая кофейный прибор из шкафа, тихонько
спросила: — А разве Паша говорил обо мне?
И вдруг, взяв
мать за плечи, привлекая к себе и заглядывая в глаза, она удивленно
спросила...
— Вы меня не
спрашивайте — будто нет меня тут! — сказала
мать, усаживаясь в уголок дивана. Она видела, что брат и сестра как бы не обращают на нее внимания, и в то же время выходило так, что она все время невольно вмешивалась в их разговор, незаметно вызываемая ими.
Софья бросила куда-то начатую папиросу, обернулась к
матери и
спросила ее...
— А не устанете вы? —
спросила мать у Софьи.
— Когда взяли? —
спросил Рыбин, усаживаясь против
матери, и, качнув головой, воскликнул: — Не везет тебе, Ниловна!
— Зачем ты это говоришь? —
спросила мать, тоскливо и негромко.
Нагнувшись к Софье,
мать тихонько
спросила...
Иногда приходила Сашенька, она никогда не сидела долго, всегда говорила деловито, не смеясь, и каждый раз, уходя,
спрашивала мать...
— Верно вы говорите, Наташа! — сказала
мать, подумав. — Живут — ожидая хорошего, а если нечего ждать — какая жизнь? — И ласково погладив руку девушки, она
спросила: — Одна теперь остались вы?