Неточные совпадения
— Передержал тесто! — кричал он, оттопыривая свои рыжие длинные усы, шлепая губами, толстыми и всегда почему-то мокрыми. — Корка сгорела!
Хлеб сырой! Ах ты, черт тебя возьми, косоглазая кикимора! Да разве я для этой работы родился на свет?
Будь ты анафема
с твоей работой, я — музыкант! Понял? Я — бывало, альт запьет — на альте играю; гобой под арестом — в гобой дую; корнет-а-пистон хворает — кто его может заменить? Я! Тим-тар-рам-да-дди! А ты — м-мужик, кацап! Давай расчет.
Он любил работать, увлекался делом, унывал, когда печь пекла плохо или тесто медленно всходило, сердился и ругал хозяина, если он покупал
сырую муку, и
был по-детски весел и доволен, если
хлебы из печи выходили правильно круглые, высокие, «подъемистые», в меру румяные,
с тонкой хрустящей коркой.
Неточные совпадения
Обед стоял на столе; она подошла, понюхала
хлеб и
сыр и, убедившись, что запах всего съестного ей противен, велела подавать коляску и вышла. Дом уже бросал тень чрез всю улицу, и
был ясный, еще теплый на солнце вечер. И провожавшая ее
с вещами Аннушка, и Петр, клавший вещи в коляску, и кучер, очевидно недовольный, — все
были противны ей и раздражали ее своими словами и движениями.
Левин
ел и устрицы, хотя белый
хлеб с сыром был ему приятнее. Но он любовался на Облонского. Даже Татарин, отвинтивший пробку и разливавший игристое вино по разлатым тонким рюмкам,
с заметною улыбкой удовольствия, поправляя свой белый галстук, поглядывал на Степана Аркадьича.
— Да, — ответил Клим, вдруг ощутив голод и слабость. В темноватой столовой,
с одним окном, смотревшим в кирпичную стену, на большом столе буйно кипел самовар, стояли тарелки
с хлебом, колбасой,
сыром, у стены мрачно возвышался тяжелый буфет, напоминавший чем-то гранитный памятник над могилою богатого купца. Самгин
ел и думал, что, хотя квартира эта в пятом этаже, а вызывает впечатление подвала. Угрюмые люди в ней, конечно, из числа тех,
с которыми история не считается, отбросила их в сторону.
Он вынул из холщового мешка
хлеб, десяток красных помидоров, кусок бессарабского
сыра «брынзы» и бутылку
с прованским маслом. Соль
была у него завязана в узелок тряпочки сомнительной чистоты. Перед едой старик долго крестился и что-то шептал. Потом он разломил краюху
хлеба на три неровные части: одну, самую большую, он протянул Сергею (малый растет — ему надо
есть), другую, поменьше, оставил для пуделя, самую маленькую взял себе.
Въехав в кусты, Хаджи-Мурат и его нукеры слезли
с лошадей и, стреножив их, пустили кормиться, сами же
поели взятого
с собой
хлеба и
сыра. Молодой месяц, светивший сначала, зашел за горы, и ночь
была темная. Соловьев в Нухе
было особенно много. Два
было и в этих кустах. Пока Хаджи-Мурат
с своими людьми шумел, въезжая в кусты, соловьи замолкли. Но когда затихли люди, они опять защелкали, перекликаясь. Хаджи-Мурат, прислушиваясь к звукам ночи, невольно слушал их.