В праздничные вечера в домах и в палисадниках шипели самовары, и, тесно окружая столы, нарядно одетые семьи солидных людей пили чай со свежим вареньем, с молодым мёдом. Весело побрякивали оловянные ложки,
пели птицы на косяках окон, шумел неторопливый говор, плавал запах горящих углей, жирных пирогов, помады, лампадного масла и дёгтя, а в сетях бузины и акации мелькали, любопытно поглядывая на улицу, бойкие глаза девиц.
Неточные совпадения
Вдоль улицы, налитой солнцем, сверкали стёкла открытых окон, яркие пятна расписных ставен; кое-где на деревьях в палисадниках люди вывесили клетки с
птицами; звонко
пели щеглята, неумолчно трещали весёлые чижи; на окне у Базуновых задумчиво свистела зарянка — любимая
птица Матвея: ему нравилось её скромное оперение, красная грудка и тонкие ножки, он любил слушать её простую грустную песенку,
птица эта заставляла его вспоминать о матери.
Избитые мальчишки смеялись друг над другом и тоже дрались; в них не заметно
было жалости к животным; осенью, во время перелёта, они ловили множество певчих
птиц и зря мучили их в тесных, грязных клетках; весною ставили пичужкам силки из конского волоса; попадая в тонкую, крепкую петлю,
птица билась, ломала себе ноги и часто умирала, истерзанная.
— Бежать — зачем? — сказал он, словно упрашивая. — Бежать тут некуда — болота, леса всё. У нас — хорошо. Весной, конечно, хорошо-то. Летом тоже. Мальчику вашему понравится. Рыба в речке
есть.
Птиц ловить
будет. Грибов — числа нет! На телегах ездят по грибы-то…
Не спалось ему в эту ночь: звучали в памяти незнакомые слова, стучась в сердце, как озябшие
птицы в стекло окна; чётко и ясно стояло перед ним доброе лицо женщины, а за стеною вздыхал ветер, тяжёлыми шматками падал снег с крыши и деревьев, словно считая минуты, шлёпались капли воды, — оттепель
была в ту ночь.
— Точно я
птицей была в тот вечер, поймали вы меня и выщипывали крылья мне, так, знаете, не торопясь, по пёрышку, беззлобно… скуки ради…
Потом он долго, до света, сидел, держа в руках лист бумаги, усеянный мелкими точками букв, они сливались в чёрные полоски, и прочитать их нельзя
было, да и не хотелось читать. Наконец, когда небо стало каким-то светло-зелёным, в саду проснулись
птицы, а от забора и деревьев поползли тени, точно утро, спугнув, прогоняло остатки не успевшей спрятаться ночи, — он медленно, строку за строкой стал разбирать многословное письмо.
Лицо у неё
было розовое, оживлённое, а глаза блестели тревожно и сухо. В сером халате из парусины и в белой вуали на голове, она вертелась около возка и, размахивая широкими рукавами, напоминала запоздавшую осеннюю
птицу на отлёте.
Он замолчал,
выпил водки, понюхал кусочек хлеба и скатал из него шар. В открытое окно душисто и тепло дышал сад,
птицы пели, шелестел лист. Никон приподнялся, бросил шарик хлеба в сад. И, отшатнувшись от окна, сказал...
Человек рылся в книге, точно зимняя
птица в сугробе снега, и
был бескорыстнее
птицы она всё-таки искала зёрен, а он просто прятал себя. Ложились в память имена драчунов-князей, запоминалась человечья жадность, честолюбие, споры и войны, грабежи, жестокости, обманы и клятвопреступления — этот тёмный, кровавый хаос казался знакомым, бессмысленным и вызывал невесёлую, но успокаивающую мысль...
Летели с поля на гнёзда чёрные
птицы, неприятно каркая; торопясь кончить работу, стучали бондари, на улице
было пусто, сыро, точно в корыте, из которого только что слили грязную воду.
Ботаника совершенно знает, как растет дерево, физиолог и анатом знают даже, почему
поет птица, или скоро узнают, а что до звезд, то они не только все сосчитаны, но всякое движение их вычислено с самою минутною точностью, так что можно предсказать, даже за тысячу лет вперед, минута в минуту, появление какой-нибудь кометы… а теперь так даже и состав отдаленнейших звезд стал известен.
Неточные совпадения
Барин в овраге всю ночь пролежал, // Стонами
птиц и волков отгоняя, // Утром охотник его увидал. // Барин вернулся домой, причитая: // — Грешен я, грешен! Казните меня! — //
Будешь ты, барин, холопа примерного, // Якова верного, // Помнить до судного дня!
Охотничья примета, что если не упущен первый зверь и первая
птица, то поле
будет счастливо, оказалась справедливою.
Заметив тот особенный поиск Ласки, когда она прижималась вся к земле, как будто загребала большими шагами задними ногами и слегка раскрывала рот, Левин понял, что она тянула по дупелям, и, в душе помолившись Богу, чтобы
был успех, особенно на первую
птицу, подбежал к ней.
Она летела прямо на него: близкие звуки хорканья, похожие на равномерное наддирание тугой ткани, раздались над самым ухом; уже виден
был длинный нос и шея
птицы, и в ту минуту, как Левин приложился, из-за куста, где стоял Облонский, блеснула красная молния;
птица, как стрела, спустилась и взмыла опять кверху.
Она перелетела ее, как
птица; но в это самое время Вронский, к ужасу своему, почувствовал, что, не
поспев за движением лошади, он, сам не понимая как, сделал скверное, непростительное движение, опустившись на седло.