Неточные совпадения
Ему
шёл седьмой год, когда мать его вдруг исчезла из
дома: она не умерла, а просто однажды ночью тайно ушла куда-то, оставив
в памяти мальчика неясный очерк своей тонкой фигуры, пугливый блеск тёмных глаз, торопливые движения маленьких смуглых рук, — они всегда боязливо прятались. Ни одного слова её не осталось
в памяти сына.
На сизой каланче мотается фигура доглядчика
в розовой рубахе без пояса, слышно, как он, позёвывая, мычит, а высоко
в небе над каланчой реет коршун — падает на землю голодный клёкот. Звенят стрижи,
в поле играет на свирели дурашливый пастух Никодим.
В монастыре благовестят к вечерней службе — из ворот
домов, согнувшись, выходят серые старушки, крестятся и, качаясь,
идут вдоль заборов.
Пошли окуровские дожди, вытеснили воздух, завесили синие дали мокрыми туманами, побежали меж холмов холодные потоки, разрывая ямы
в овраги, на улицах разлились мутные лужи, усеянные серыми пузырями, заплакали окна
домов, почернели деревья, — захлебнулась земля водой.
Пошли. Улица зыбко качалась под ногами, пёстрые
дома как будто подпрыгивали и приседали,
в окнах блестели гримасы испуга, недоумения и лицемерной кротости.
В светлой, чуткой тишине утра тревожно звучал укоризненный голос Шакира...
…Он простоял у окна вплоть до времени, когда все
в доме встали, спешно умылся, оделся,
пошёл в кухню, отворил дверь и встал на пороге. Сидя за столом, Маркуша держал Борю меж колен, говоря ему...
Ему вспомнилось, как она первое время жизни
в доме шла на завод и мёрзла там, пытаясь разговориться с рабочими; они отвечали ей неохотно, ухмылялись
в бороды, незаметно перекидывались друг с другом намекающими взглядами, а когда она уходила, говорили о ней похабно и хотя без злобы, но
в равнодушии их слов было что-то худшее, чем злоба.
Все провожали его
в прихожую и говорили обычные слова так добродушно и просто, что эти слова казались значительными. Он вышел на тихую улицу, точно из бани, чувствуя себя чистым и лёгким, и
шёл домой медленно, боясь расплескать из сердца то приятное, чем наполнили его
в этом бедном
доме. И лишь где-то глубоко лежал тяжёлый, едкий осадок...
Перешёл улицу наискось, воротился назад и, снова поравнявшись с
домом, вытянулся, стараясь заглянуть внутрь комнат. Мешали цветы, стоявшие на подоконниках, сквозь них видно было только сутулую спину Рогачева да встрёпанную голову Галатской. Постояв несколько минут, вслушиваясь
в озабоченный гул голосов, он вдруг быстро
пошёл домой, решительно говоря себе...
Он
пошёл к Горюшиной после полудня, рассчитав, что
в жару на улицах никого не встретит, и не ошибся: было пустынно, тихо, даже
в раскрытых окнах
домов не замечалось движения и не было слышно шума.
Но открыв незапертую калитку, он остановился испуганный, и сердце его упало: по двору встречу ему
шёл Максим
в новой синей рубахе, причёсанный и чистенький, точно собравшийся к венцу. Он взглянул
в лицо хозяина, приостановился, приподнял плечи и волком прошёл
в дом, показав Кожемякину широкую спину и крепкую шею, стянутую воротом рубахи.
Там,
в Саратовской, вокруг волнение
идёт, народишко усиливается понять свою жизнь, а между прочим, сожигает барские
дома.
Дни
пошли крупным шагом, шумно, беспокойно, обещая что-то хорошее. Каждый день больной видел Прачкина, Тиунова, какие-то люди собирались
в Палагиной комнате и оживлённо шумели там —
дом стал похож на пчелиный улей, где Люба была маткой: она всех слушала, всем улыбалась, поила чаем, чинила изорванное пальто Прачкина, поддёвку Тиунова и, подбегая к больному, спрашивала...
Неточные совпадения
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать
в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что
идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
А день сегодня праздничный, // Куда пропал народ?..» //
Идут селом — на улице // Одни ребята малые, //
В домах — старухи старые, // А то и вовсе заперты // Калитки на замок.
В канаве бабы ссорятся, // Одна кричит: «Домой
идти // Тошнее, чем на каторгу!» // Другая: — Врешь,
в моем
дому // Похуже твоего! // Мне старший зять ребро сломал, // Середний зять клубок украл, // Клубок плевок, да дело
в том — // Полтинник был замотан
в нем, // А младший зять все нож берет, // Того гляди убьет, убьет!..
Краса и гордость русская, // Белели церкви Божии // По горкам, по холмам, // И с ними
в славе спорили // Дворянские
дома. //
Дома с оранжереями, // С китайскими беседками // И с английскими парками; // На каждом флаг играл, // Играл-манил приветливо, // Гостеприимство русское // И ласку обещал. // Французу не привидится // Во сне, какие праздники, // Не день, не два — по месяцу // Мы задавали тут. // Свои индейки жирные, // Свои наливки сочные, // Свои актеры, музыка, // Прислуги — целый полк!
Шли долго ли, коротко ли, //
Шли близко ли, далеко ли, // Вот наконец и Клин. // Селенье незавидное: // Что ни изба — с подпоркою, // Как нищий с костылем, // А с крыш солома скормлена // Скоту. Стоят, как остовы, // Убогие
дома. // Ненастной, поздней осенью // Так смотрят гнезда галочьи, // Когда галчата вылетят // И ветер придорожные // Березы обнажит… // Народ
в полях — работает. // Заметив за селением // Усадьбу на пригорочке, //
Пошли пока — глядеть.