Неточные совпадения
Трудно было понять, что говорит отец, он говорил так много и быстро, что
слова его подавляли друг друга, а вся
речь напоминала о том, как пузырится пена пива или кваса, вздымаясь из горлышка бутылки.
Слушая сквозь свои думы болтовню Маргариты, Клим еще ждал, что она скажет ему, чем был побежден страх ее, девушки, пред первым любовником? Как-то странно, вне и мимо его, мелькнула мысль: в
словах этой девушки есть нечто общее с бойкими
речами Варавки и даже с мудрыми глаголами Томилина.
Лютов произнес
речь легко, без пауз; по
словам она должна бы звучать иронически или зло, но иронии и злобы Клим не уловил в ней. Это удивило его. Но еще более удивительно было то, что говорил человек совершенно трезвый. Присматриваясь к нему, Клим подумал...
«Нужно иметь какие-то особенные головы и сердца, чтоб признавать необходимость приношения человека в жертву неведомому богу будущего», — думал он, чутко вслушиваясь в спокойную
речь, неторопливые
слова Туробоева...
«Дурачок», — думал он, спускаясь осторожно по песчаной тропе. Маленький, но очень яркий осколок луны прорвал облака; среди игол хвои дрожал серебристый свет, тени сосен собрались у корней черными комьями. Самгин шел к реке, внушая себе, что он чувствует честное отвращение к мишурному блеску
слов и хорошо умеет понимать надуманные красоты людских
речей.
Раньше чем Самгин успел найти достаточно веские
слова для начала своей
речи, Лидия начала тихо и серьезно...
Клим перестал слушать его ворчливую
речь, думая о молодом человеке, одетом в голубовато-серый мундир, о его смущенной улыбке. Что сказал бы этот человек, если б пред ним поставить Кутузова, Дьякона, Лютова? Да, какой силы
слова он мог бы сказать этим людям? И Самгин вспомнил — не насмешливо, как всегда вспоминал, а — с горечью...
Смотреть на него было так же приятно, как слушать его благожелательную
речь, обильную мягкими
словами, тускловатый блеск которых имел что-то общее с блеском старого серебра в шкафе.
Дмитрий начал рассказывать нехотя, тяжеловато, но скоро оживился, заговорил торопливо, растягивая и подчеркивая отдельные
слова, разрубая воздух ребром ладони. Клим догадался, что брат пытается воспроизвести характер чужой
речи, и нашел, что это не удается ему.
Самгин слушал и утверждался в подозрениях своих: этот человек, столь обыкновенный внешне, манерой
речи выдавал себя; он не так прост, каким хочет казаться. У него были какие-то свои
слова, и он обнаруживал склонность к едкости.
Дома он расслабленно свалился на диван. Варвара куда-то ушла, в комнатах было напряженно тихо, а в голове гудели десятки голосов. Самгин пытался вспомнить
слова своей
речи, но память не подсказывала их. Однако он помнил, что кричал не своим голосом и не свои
слова.
— Вы повторите эти
слова в будущей вашей обвинительной
речи, — посоветовал адвокат и засмеялся так громко, что из толпы рабочих несколько человек взглянули на него и сначала один, седой, а за ним двое помоложе присоединились к зрителям.
Стоя на чьей-то могиле, адвокат Правдин, говоривший быстрыми
словами похвальную
речь Варавке, вдруг задорно крикнул...
Прокурор кончил
речь, духовенство запело «Вечную память», все встали; Меркулов подпевал без
слов, не открывая рта, а Домогайлов, возведя круглые глаза в лепной потолок, жалобно тянул...
Она произносила
слова вкусной русской
речи с таким удовольствием, что Самгин заподозрил:
слова для нее приятны независимо от смысла, и она любит играть ими. Ей нравится роль купчихи, сытой, здоровой бабы. Конечно, у нее есть любовники, наверное, она часто меняет их.
По легкости, с которой она говорила, Самгин догадывался, что она часто говорит такие
речи, и почувствовал в ее
словах нечто, заставившее его подозрительно насторожиться.
Он спросил ее пренебрежительно и насмешливо, желая рассердить этим, а она ответила в тоне человека, который не хочет спорить и убеждать, потому что ленится. Самгин почувствовал, что она вложила в свои
слова больше пренебрежения, чем он в свой вопрос, и оно у нее — естественнее. Скушав бисквит, она облизнула губы, и снова заклубился дым ее
речи...
Хотелось, чтоб ее
речь, монотонная — точно осенний дождь, перестала звучать, но Варвара украшалась
словами еще минут двадцать, и Самгин не поймал среди них ни одной мысли, которая не была бы знакома ему. Наконец она ушла, оставив на столе носовой платок, от которого исходил запах едких духов, а он отправился в кабинет разбирать книги, единственное богатство свое.
Так она говорила минуты две, три. Самгин слушал терпеливо, почти все мысли ее были уже знакомы ему, но на этот раз они звучали более густо и мягко, чем раньше, более дружески. В медленном потоке ее
речи он искал каких-нибудь лишних
слов, очень хотел найти их, не находил и видел, что она своими
словами формирует некоторые его мысли. Он подумал, что сам не мог бы выразить их так просто и веско.
— Нет, — сказал Самгин, понимая, что говорит неправду, — мысли у него были обиженные и бежали прочь от ее
слов, но он чувствовал, что раздражение против нее исчезает и возражать против ее
слов — не хочется, вероятно, потому, что слушать ее — интересней, чем спорить с нею. Он вспомнил, что Варвара, а за нею Макаров говорили нечто сродное с мыслями Зотовой о «временно обязанных революционерах». Вот это было неприятно, это как бы понижало значение
речей Марины.
Слушая плавную
речь ее, Самгин привычно испытывал зависть, — хорошо говорит она — просто, ярко. У него же
слова — серые и беспокойные, как вот эти бабочки над лампой. А она снова говорила о Лидии, но уже мелочно, придирчиво — о том, как неумело одевается Лидия, как плохо понимает прочитанные книги, неумело правит кружком «взыскующих града». И вдруг сказала...
Все это текло мимо Самгина, но было неловко, неудобно стоять в стороне, и раза два-три он посетил митинги местных политиков. Все, что слышал он, все
речи ораторов были знакомы ему; он отметил, что левые говорят громко, но
слова их стали тусклыми, и чувствовалось, что говорят ораторы слишком напряженно, как бы из последних сил. Он признал, что самое дельное было сказано в городской думе, на собрании кадетской партии, членом ее местного комитета — бывшим поверенным по делам Марины.
В густом гуле всхрапывающей немецкой
речи глухой, бесцветный голос Долганова был плохо слышен, отрывистые
слова звучали невнятно.
Безбедов встал на ноги, пошатнулся, взмахнул руками, он как будто не слышал последних
слов Самгина, он стал говорить тише, но от этого
речь его казалась Климу еще более кипящей, обжигающей.
«Умирает, — решил Самгин. — Умрет, конечно», — повторил он, когда остался один. Неприятно тупое
слово «умрет», мешая думать, надоедало, точно осенняя муха. Его прогнал вежливый, коротконогий и кругленький человечек, с маленькой головкой, блестящей, как биллиардный шар. Войдя бесшумно, точно кошка, он тихо произнес краткую
речь...
Заговорили все сразу, не слушая друг друга, но как бы стремясь ворваться в прорыв скучной
речи, дружно желая засыпать ее и память о ней своими
словами. Рыженькая заявила...
«Демократия, — соображал Клим Иванович Самгин, проходя мимо фантастически толстых фигур дворников у ворот каменных домов. — Заслуживают ли эти люди, чтоб я встал во главе их?»
Речь Розы Грейман, Поярков, поведение Таисьи — все это само собою слагалось в нечто единое и нежелаемое. Вспомнились
слова кадета, которые Самгин мимоходом поймал в вестибюле Государственной думы: «Признаки новой мобилизации сил, враждебных здравому смыслу».
А почти все они обычно начинали
речи свои
словами: «Мы, демократы… Мы, русская демократия…»
— А вот газетчики — гневаются: запретили им публичное выражение ощущений, лишили дара
слова, — даже благонамеренную сваху «
Речь» — и ту прихлопнули.
Диомидов выпрямился и, потрясая руками, начал говорить о «жалких соблазнах мира сего», о «высокомерии разума», о «суемудрии науки», о позорном и смертельном торжестве плоти над духом.
Речь его обильно украшалась
словами молитв, стихами псалмов, цитатами из церковной литературы, но нередко и чуждо в ней звучали фразы светских проповедников церковной философии...
Обнаруживая свою невещественность, оно бесследно исчезало в потоках горячих
речей, в дыме
слов, не оставляя по себе ни пепла, ни золы.
Он говорил очень громко, говорил с уверенностью, что разнообразные люди, собранные в этой комнате для китайских идолов, никогда еще не слыхали
речей настоящего европейца, старался произносить
слова четко, следя за ударениями.
Его слушали так же внимательно, как всех, чувствовалось, что каждому хочется сказать или услышать нечто твердое, успокаивающее, найти какое-то историческое, объединяющее
слово, а для Самгина в метелице
речей,
слов звучало простое солдатское...
Воинов снова заставил слушать его, манера говорить у этого человека возбуждала надежду, что он, может быть, все-таки скажет нечто неслыханное, но покамест он угрюмо повторял уже сказанное. Пыльников, согласно кивая головой, вкрадчиво вмешивал в его тяжелые
слова коротенькие реплики с ясным намерением пригладить угловатую
речь, смягчить ее.
Воинов вытягивал
слова о доминанте личности, снова напоминая Самгину
речи Кумова, дама с восторгом рассказывала...