Неточные совпадения
Его длинные ноги не сгибаются, длинные руки с кривыми пальцами шевелятся нехотя, неприятно, он одет всегда в длинный, коричневый сюртук, обут в бархатные сапоги
на меху и
на мягких
подошвах.
Он ходит с палкой, как ночной сторож,
на конце палки кожаный мяч, чтоб она не стучала по полу, а шлепала и шаркала в тон
подошвам его сапог.
Мать улыбалась, глядя
на него, но и ее глаза были печальны. Наконец, засунув руку под одеяло, Варавка стал щекотать пятки и
подошвы Клима, заставил его рассмеяться и тотчас ушел вместе с матерью.
Он встал, раздавил
подошвой папиросу и продолжал стоя, разглядывая прищуренными глазами красно сверкавший крест
на церкви...
Он сел
на скамью, под густой навес кустарника; аллея круто загибалась направо, за углом сидели какие-то люди, двое; один из них глуховато ворчал, другой шаркал палкой или
подошвой сапога по неутоптанному, хрустящему щебню. Клим вслушался в монотонную воркотню и узнал давно знакомые мысли...
Одно яйцо он положил мимо кармана и топтал его, под
подошвой грязного сапога чмокала яичница. Пред гостиницей «Москва с но»
на обломанной вывеске сидели голуби, заглядывая в окошко, в нем стоял черноусый человек без пиджака и, посвистывая, озабоченно нахмурясь, рассматривал, растягивал голубые подтяжки. Старушка с ласковым лицом, толкая пред собою колясочку, в которой шевелились, ловя воздух, игрушечные, розовые ручки, старушка, задев Клима колесом коляски, сердито крикнула...
Бархатные, тупоносые сапоги
на уродливо толстых
подошвах, должно быть, очень тяжелы, но человек шагал бесшумно, его ноги, не поднимаясь от земли, скользили по ней, как по маслу или по стеклу.
Мелкими шагами бегая по паркету, он наполнил пустоватую комнату стуком каблуков, шарканием
подошв, шипением и храпом, — Самгину шум этот напомнил противный шум кухни: отбивают мясо,
на плите что-то булькает, шипит, жарится, взвизгивает в огне сырое полено.
Он посмотрел, как толпа втискивала себя в устье главной улицы города, оставляя за собой два широких хвоста, вышел
на площадь, примял перчатку
подошвой и пошел к набережной.
Самгин, подхватив женщину под руку, быстро повел ее; она шла покорно, молча, не оглядываясь, навертывая
на голову шаль, смотрела под ноги себе, но шагала тяжело, шаркала
подошвами, качалась, и Самгин почти тащил ее.
Из окна, точно дым, выплывало умоляющее бормотанье Дуняши, Иноков тоже рассказывал что-то вполголоса, снизу, из города, доносился тяжелый, но мягкий, странно чавкающий звук, как будто огромные
подошвы шлепали по камню мостовой. Самгин вынул часы, посмотрел
на циферблат — время шло медленно.
Собираясь резко возразить ему, Самгин бросил недокуренную папиросу, наступил
на нее, растер
подошвой.
— Дом — тогда дом, когда это доходный дом, — сообщил он, шлепая по стене кожаной,
на меху, перчаткой. — Такие вот дома — несчастье Москвы, — продолжал он, вздохнув, поскрипывая снегом, растирая его
подошвой огромного валяного ботинка. — Расползлись они по всей Москве, как плесень, из-за них трамваи, тысячи извозчиков, фонарей и вообще — огромнейшие городу Москве расходы.
— Нужно, чтоб дети забыли такие дни… Ша! — рявкнул он
на женщину, и она, закрыв лицо руками, визгливо заплакала. Плакали многие. С лестницы тоже кричали, показывали кулаки, скрипело дерево перил, оступались ноги, удары каблуков и
подошв по ступеням лестницы щелкали, точно выстрелы. Самгину казалось, что глаза и лица детей особенно озлобленны, никто из них не плакал, даже маленькие, плакали только грудные.
Самгин шагал мимо его, ставил ногу
на каблук, хлопал
подошвой по полу, согревая ноги, и ощущал, что холод растекается по всему телу. Старик рассказывал: работали они в Польше
на «Красный Крест», строили бараки, подрядчик — проворовался, бежал, их порядили продолжать работу поденно, полтора рубля в день.
В пекарне началось оживление, кудрявый Алеша и остролицый, худенький подросток Фома налаживали в приямке два самовара, выгребали угли из печи, в углу гремели эмалированные кружки, лысый старик резал каравай хлеба равновесными ломтями, вытирали стол, двигали скамейки, по асфальту пола звучно шлепали босые
подошвы, с печки слезли два человека в розовых рубахах, без поясов, одинаково растрепанные, одновременно и как будто одними и теми же движениями надели сапоги, полушубки и — ушли в дверь
на двор.
Ногайцев фыркнул в бороду и удалился, позволив Самгину отметить, что сапоги носит он бархатные,
на мягкой
подошве.
— Воинов, — глубоким басом, неохотно назвал себя лысый; пожимая его холодную жесткую руку, Самгин видел над своим лицом круглые, воловьи глаза, странные глаза, прикрытые синеватым туманом, тусклый взгляд их был сосредоточен
на конце хрящеватого, длинного носа. Он согнулся пополам, сел и так осторожно вытянул длинные ноги, точно боялся, что они оторвутся.
На узких его плечах френч,
на ногах — галифе, толстые спортивные чулки и уродливые ботинки с толстой
подошвой.