Неточные совпадения
Окна
были забиты досками, двор завален множеством полуразбитых бочек и корзин для пустых бутылок, засыпан осколками бутылочного стекла. Среди двора сидела собака, выкусывая из хвоста репейник. И старичок
с рисунка из надоевшей Климу «Сказки о рыбаке и рыбке» — такой же лохматый старичок, как собака, — сидя на ступенях крыльца, жевал
хлеб с зеленым луком.
Пила и
ела она как бы насилуя себя, почти
с отвращением, и
было ясно, что это не игра, не кокетство. Ее тоненькие пальцы даже нож и вилку держали неумело, она брезгливо отщипывала маленькие кусочки
хлеба, птичьи глаза ее смотрели на хлопья мякиша вопросительно, как будто она думала: не горько ли это вещество, не ядовито ли?
Другой актер
был не важный: лысенький,
с безгубым ртом, в пенсне на носу, загнутом, как у ястреба; уши у него
были заячьи, большие и чуткие. В сереньком пиджачке, в серых брючках на тонких ногах
с острыми коленями, он непоседливо суетился, рассказывал анекдоты, водку
пил сладострастно, закусывал только ржаным
хлебом и, ехидно кривя рот, дополнял оценки важного актера тоже тремя словами...
Дьякон все делал медленно,
с тяжелой осторожностью. Обильно посыпав кусочек
хлеба солью, он положил на
хлеб колечко лука и поднял бутылку водки
с таким усилием, как двухпудовую гирю. Наливая в рюмку, он прищурил один огромный глаз, а другой выкатился и стал похож на голубиное яйцо.
Выпив водку, открыл рот и гулко сказал...
Прищурив левый глаз, он
выпил и сунул в рот маленький кусочек
хлеба с маслом; это не помешало ему говорить.
Самгин ежедневно завтракал
с ним в шведском картонном домике у входа на выставку, Иноков скромно питался куском ветчины,
ел много
хлеба,
выпивал бутылку черного пива и, поглаживая лицо свое ладонью, точно стирая
с него веснушки, рассказывал...
Этого он не мог представить, но подумал, что, наверное, многие рабочие не пошли бы к памятнику царя, если б этот человек
был с ними. Потом память воскресила и поставила рядом
с Кутузовым молодого человека
с голубыми глазами и виноватой улыбкой; патрона, который демонстративно смахивает платком табак со стола; чудовищно разжиревшего Варавку и еще множество разных людей. Кутузов не терялся в их толпе, не потерялся он и в деревне, среди сурово настроенных мужиков, которые растащили
хлеб из магазина.
— Да, — ответил Клим, вдруг ощутив голод и слабость. В темноватой столовой,
с одним окном, смотревшим в кирпичную стену, на большом столе буйно кипел самовар, стояли тарелки
с хлебом, колбасой, сыром, у стены мрачно возвышался тяжелый буфет, напоминавший чем-то гранитный памятник над могилою богатого купца. Самгин
ел и думал, что, хотя квартира эта в пятом этаже, а вызывает впечатление подвала. Угрюмые люди в ней, конечно, из числа тех,
с которыми история не считается, отбросила их в сторону.
Когда он вышел в столовую, Настя резала
хлеб на доске буфета
с такой яростью, как однажды Анфимьевна — курицу: нож
был тупой, курица, не желая умирать, хрипела, билась.
Два слова, развернутые в десять, обнаружили скрытый в них анархизм. Это
было неприятно. Депсамес, размахивая рукой
с куском
хлеба в ней, говорил Варваре...
Вот он кончил наслаждаться телятиной, аккуратно, как парижанин, собрал
с тарелки остатки соуса куском
хлеба, отправил в рот, проглотил, запил вином, благодарно пошлепал ладонями по щекам своим. Все это почти не мешало ему извергать звонкие словечки, и можно
было думать, что пища, попадая в его желудок, тотчас же переваривается в слова. Откинув плечи на спинку стула, сунув руки в карманы брюк, он говорил...
— Здоровенная
будет у нас революция, Клим Иванович. Вот — начались рабочие стачки против войны — знаешь? Кушать трудно стало, весь
хлеб армии скормили. Ох, все это кончится тем, что устроят европейцы мир промежду себя за наш счет, разрежут Русь на кусочки и начнут глодать
с ее костей мясо.
Неточные совпадения
Такая рожь богатая // В тот год у нас родилася, // Мы землю не ленясь // Удобрили, ухолили, — // Трудненько
было пахарю, // Да весело жнее! // Снопами нагружала я // Телегу со стропилами // И
пела, молодцы. // (Телега нагружается // Всегда
с веселой песнею, // А сани
с горькой думою: // Телега
хлеб домой везет, // А сани — на базар!) // Вдруг стоны я услышала: // Ползком ползет Савелий-дед, // Бледнешенек как смерть: // «Прости, прости, Матренушка! — // И повалился в ноженьки. — // Мой грех — недоглядел!..»
В Глупове, в сию счастливую годину, не токмо хозяин, но и всякий наймит
ел хлеб настоящий, а не в редкость бывали и шти
с приварком".
А поелику навоз производить стало всякому вольно, то и
хлеба уродилось столько, что, кроме продажи, осталось даже на собственное употребление:"Не то что в других городах, —
с горечью говорит летописец, — где железные дороги [О железных дорогах тогда и помину не
было; но это один из тех безвредных анахронизмов, каких очень много встречается в «Летописи».
Но глуповцы не внимали обличителям и
с дерзостью говорили:"
Хлеб пущай свиньи
едят, а мы свиней съедим — тот же
хлеб будет!"И Дю-Шарио не только не возбранял подобных ответов, но даже видел в них возникновение какого-то духа исследования.
Приказчик, ездивший к купцу, приехал и привез часть денег за пшеницу. Условие
с дворником
было сделано, и по дороге приказчик узнал, что
хлеб везде застоял в поле, так что неубранные свои 160 копен
было ничто в сравнении
с тем, что
было у других.