Неточные совпадения
Не поднимая головы, Клим посмотрел вслед им. На ногах Дронова старенькие сапоги с кривыми каблуками, на голове — зимняя шапка, а Томилин —
в длинном, до пят, черном пальто,
в шляпе с широкими полями. Клим усмехнулся, найдя, что костюм этот очень характерно подчеркивает странную фигуру провинциального мудреца. Чувствуя себя достаточно насыщенным его
философией, он не ощутил желания посетить Томилина и с неудовольствием подумал о неизбежной встрече с Дроновым.
— Это, очевидно, местный покровитель искусств и наук. Там какой-то рыжий человек читал нечто вроде лекции «Об инстинктах познания», кажется? Нет, «О третьем инстинкте», но это именно инстинкт познания. Я — невежда
в философии, но — мне понравилось: он доказывал, что познание такая же сила, как любовь и голод. Я никогда не слышала этого…
в такой форме.
— Камень — дурак. И дерево — дурак. И всякое произрастание — ни к чему, если нет человека. А ежели до этого глупого материала коснутся наши руки, — имеем удобные для жилья дома, дороги, мосты и всякие вещи, машины и забавы, вроде шашек или карт и музыкальных труб. Так-то. Я допрежде сектантом был, сютаевцем, а потом стал проникать
в настоящую
философию о жизни и — проник насквозь, при помощи неизвестного человека.
— Фу! Это — эпидемия какая-то! А знаешь, Лидия увлекается
философией, религией и вообще… Где Иноков? — спросила она, но тотчас же, не ожидая ответа, затараторила: — Почему не пьешь чай? Я страшно обрадовалась самовару. Впрочем, у одного эмигранта
в Швейцарии есть самовар…
— Пожалуйста, найдите
в книгах Сомовой «
Философию мистики». Но, может быть, я неверно прочитал, — ворчливо добавил он, — какая же
философия мистики возможна?
— Я Шеллинга не читал, я вообще
философию не люблю, она — от разума, а я, как Лев Толстой, не верю
в разум…
«
Философия права — это попытка оправдать бесправие», — говорил он и говорил, что, признавая законом борьбу за существование, бесполезно и лицемерно искать
в жизни место религии,
философии, морали.
Эта
философия казалась Климу очень туманной, косноязычной, неприятной. Но и
в ней было что-то, совпадающее с его настроением. Он слушал Кумова молча, лишь изредка ставя краткие вопросы, и еще более раздражался, убеждаясь, что слова этого развинченного человека чем-то совпадают с его мыслями. Это было почти унизительно.
В углу, на маленькой полке стояло десятка два книг
в однообразных кожаных переплетах. Он прочитал на корешках: Бульвер Литтон «Кенельм Чиллингли», Мюссе «Исповедь сына века», Сенкевич «Без догмата», Бурже «Ученик», Лихтенберже «
Философия Ницше», Чехов «Скучная история». Самгин пожал плечами: странно!
«Марине, вероятно, понравится
философия Томилина», — подумал он и вечером, сидя
в комнате за магазином, спросил: читала она отчет о лекции?
Но слова о ничтожестве человека пред грозной силой природы, пред законом смерти не портили настроение Самгина, он знал, что эти слова меньше всего мешают жить их авторам, если авторы физически здоровы. Он знал, что Артур Шопенгауэр, прожив 72 года и доказав, что пессимизм есть основа религиозного настроения, умер
в счастливом убеждении, что его не очень веселая
философия о мире, как «призраке мозга», является «лучшим созданием XIX века».
Снова вспомнилось, каким индюком держался Тагильский
в компании Прейса. Вероятно, и тогда уже он наметил себе путь
в сенат. Грубоватый Поярков сказал ему: «Считать — нужно, однако, не забывая, что посредством бухгалтерии революцию не сделаешь». Затем он говорил, что особенное пристрастие к цифрам обнаруживают вульгаризаторы Маркса и что Маркс не просто экономист, а основоположник научно обоснованной
философии экономики.
— «Западный буржуа беднее русского интеллигента нравственными идеями, но зато его идеи во многом превышают его эмоциональный строй, а главное — он живет сравнительно цельной духовной жизнью». Ну, это уже какая-то поповщинка! «Свойства русского национального духа указуют на то, что мы призваны творить
в области религиозной
философии». Вот те раз! Это уже — слепота. Должно быть, Бердяев придумал.
К его вескому слову прислушиваются политики всех партий, просветители, озабоченные культурным развитием низших слоев народа, литераторы, запутавшиеся
в противоречиях критиков, критики, поверхностно знакомые с
философией и плохо знакомые с действительной жизнью.
— Сборник — это хорошая мысль, — сказал Самгин и, не желая углубляться
в истоки моральной
философии Толстого, деловито заговорило плане сборника.
— XIX век — век пессимизма, никогда еще
в литературе и
философии не было столько пессимистов, как
в этом веке. Никто не пробовал поставить вопрос:
в чем коренится причина этого явления? А она — совершенно очевидна: материализм! Да, именно — он! Материальная культура не создает счастья, не создает. Дух не удовлетворяется количеством вещей, хотя бы они были прекрасные. И вот здесь — пред учением Маркса встает неодолимая преграда.
— Я прошу простить мне этот экскурс
в область
философии древнего мира. Я сделал это, чтоб напомнить о влиянии стоиков на организацию христианской морали.
Маленькая лекция по
философии угрожала разрастись
в солидную, Самгину стало скучно слушать и несколько неприятно следить за игрой лица оратора. Он обратил внимание свое на женщин, их было десятка полтора, и все они как бы застыли, очарованные голосом и многозначительной улыбочкой красноречивого Платона.
Газеты большевиков раздражали его еще более сильно, раздражали и враждебно тревожили.
В этих газетах он чувствовал явное намерение поссорить его с самим собою, ‹убедить его
в безвыходности положения страны,› неправильности всех его оценок, всех навыков мысли. Они действовали иронией, насмешкой, возмущали грубостью языка, прямолинейностью мысли. Их материал освещался социальной
философией, и это была «система фраз», которую он не
в силах был оспорить.
— Совет невежды!
В тот век, когда Бергсон начинает новую эру
в истории
философии…
Диомидов выпрямился и, потрясая руками, начал говорить о «жалких соблазнах мира сего», о «высокомерии разума», о «суемудрии науки», о позорном и смертельном торжестве плоти над духом. Речь его обильно украшалась словами молитв, стихами псалмов, цитатами из церковной литературы, но нередко и чуждо
в ней звучали фразы светских проповедников церковной
философии...
Неточные совпадения
Но происшествие это было важно
в том отношении, что если прежде у Грустилова еще были кое-какие сомнения насчет предстоящего ему образа действия, то с этой минуты они совершенно исчезли. Вечером того же дня он назначил Парамошу инспектором глуповских училищ, а другому юродивому, Яшеньке, предоставил кафедру
философии, которую нарочно для него создал
в уездном училище. Сам же усердно принялся за сочинение трактата:"О восхищениях благочестивой души".
— Главная задача
философии всех веков состоит именно
в том, чтобы найти ту необходимую связь, которая существует между личным интересом и общим.
Так что, несмотря на уединение или вследствие уединения, жизнь eго была чрезвычайно наполнена, и только изредка он испытывал неудовлетворенное желание сообщения бродящих у него
в голове мыслей кому-нибудь, кроме Агафьи Михайловны хотя и с нею ему случалось нередко рассуждать о физике, теории хозяйства и
в особенности о
философии;
философия составляла любимый предмет Агафьи Михайловны.
— Я думаю, — сказал Константин, — что никакая деятельность не может быть прочна, если она не имеет основы
в личном интересе. Это общая истина, философская, — сказал он, с решительностью повторяя слово философская, как будто желая показать, что он тоже имеет право, как и всякий, говорить о
философии.
Она знала, что
в области политики,
философии богословия Алексей Александрович сомневался или отыскивал; но
в вопросах искусства и поэзии,
в особенности музыки, понимания которой он был совершенно лишен, у него были самые определенные и твердые мнения.