Неточные совпадения
—
Вот, не спишь, хотя уже двенадцатый час, а утром
тебя не добудишься. Теперь
тебе придется вставать раньше, Степан Андреевич не будет жить у нас.
—
Вот, например,
ты уже недостаточно прост для твоего возраста. Твой брат больше ребенок, хотя и старше
тебя.
—
Ты пойми прежде всего
вот что: основная цель всякой науки — твердо установить ряд простейших, удобопонятных и утешительных истин.
Вот.
— Ну, да!
Ты подумай:
вот он влюбится в какую-нибудь девочку, и ему нужно будет рассказать все о себе, а — как же расскажешь, что высекли?
— Это — Ржига. И — поп. Вредное влияние будто бы. И вообще — говорит —
ты, Дронов, в гимназии явление случайное и нежелательное. Шесть лет учили, и —
вот… Томилин доказывает, что все люди на земле — случайное явление.
—
Вот как хорошо сошлось. А я тут с неделю думаю: как сказать, что не могу больше с
тобой?
—
Вот. Из-за
тебя уже стреляются.
— Как это ужасно! И — зачем? Ну
вот родилась я, родился
ты — зачем? Что
ты думаешь об этом?
Вот, Фима,
ты и родилась для того, чтоб узнать это».
В день смерти он — единственный раз! — пытался сказать мне что-то, но сказал только: «
Вот, Фима,
ты сама и…» Договорить — не мог, но я, конечно, поняла, что он хотел сказать.
— Фантастически талантливы люди здесь. Вероятно,
вот такие жили в эпоху Возрождения. Не понимаю: где — святые, где — мошенники? Это смешано почти в каждом. И — множество юродствующих, а — чего ради? Черт знает…
Ты должен понять это…
—
Вот и займись гинекологией, будешь дамским врачом. Наружность у
тебя счастливая.
— Подумайте, — он говорит со мною на вы! — вскричала она. — Это чего-нибудь стоит. Ах, —
вот как?
Ты видел моего жениха? Уморительный, не правда ли? — И, щелкнув пальцами, вкусно добавила: — Умница! Косой, ревнючий. Забавно с ним — до сотрясения мозгов.
—
Вот бы невеста
тебе, а?
Он с жизнью, точно с капризной женой, спорит: ах,
ты вот как?
—
Ты не понимаешь. Он ведь у меня слепенький к себе самому. Он себя не видит. Ему — поводырь нужен, нянька нужна,
вот я при нем в этой должности… Лида, попроси отца… впрочем — нет, не надо!
— Где
ты был?
Тебя искали завтракать и не нашли. А где Туробоев? С девицами? Гм… да!
Вот что, Клим, будь добр, перепиши эти две бумажки.
— Шел бы
ты, брат, в институт гражданских инженеров. Адвокатов у нас — излишек, а Гамбетты пока не требуются. Прокуроров — тоже, в каждой газете по двадцать пять штук. А
вот архитекторов — нет, строить не умеем. Учись на архитектора. Тогда получим некоторое равновесие: один брат — строит, другой — разрушает, а мне, подрядчику, выгода!
—
Вот что, Клим: Алина не глупее меня. Я не играю никакой роли в ее романе. Лютова я люблю. Туробоев нравится мне. И, наконец, я не желаю, чтоб мое отношение к людям корректировалось
тобою или кем-нибудь другим.
— Все — Лейкины, для развлечения пишут. Еще Короленко — туда-сюда, но — тоже! О тараканах написал. В городе таракан — пустяк,
ты его в деревне понаблюдай да опиши.
Вот — Чехова хвалят, а он фокусник бездушный, серыми чернилами мажет, читаешь — ничего не видно. Какие-то все недоростки.
— Эх, Диомидов, если б
тебе отрастить бородку да кудри подстричь, —
вот и готов
ты на роль самозванца. Вполне готов!
— Возьмем на прицел глаза и ума такое происшествие: приходят к молодому царю некоторые простодушные люди и предлагают:
ты бы, твое величество, выбрал из народа людей поумнее для свободного разговора, как лучше устроить жизнь. А он им отвечает: это затея бессмысленная. А водочная торговля вся в его руках. И — всякие налоги.
Вот о чем надобно думать…
—
Вот как, — пробормотал Клим, насильно усмехаясь. — А мне кажется, что
ты хочешь думать, будто можешь относиться к Диомидову, как учительница.
— Я все ошибаюсь.
Вот и
ты не такой, как я привыкла думать…
— Ей-богу — не вру!
Вот как
тебя вижу: бежит он сверху, а сходень под ним сугорбилась, он и взлетел, ей-богу-у!
Кощунственным отношением к человеку вывихнули душу ему и
вот сунули под мышку церковную книжицу: ходи, опираясь на оную, по путям, предуказанным
тебе нами, мудрыми.
— Быть
тебе, Москва, Европой,
вот — будущее!
— Так
вот — провел недель пять на лоне природы. «Лес да поляны, безлюдье кругом» и так далее. Вышел на поляну, на пожог, а из ельника лезет Туробоев. Ружье под мышкой, как и у меня. Спрашивает: «Кажется, знакомы?» — «Ух, говорю, еще как знакомы!» Хотелось всадить в морду ему заряд дроби. Но — запнулся за какое-то но. Культурный человек все-таки, и знаю, что существует «Уложение о наказаниях уголовных». И знал, что с Алиной у него — не вышло. Ну, думаю, черт с
тобой!
—
Вот какой
ты… практический мужчина! — сказала она, посмотрев на него с нехорошей усмешкой, и эта усмешка разрешила ему спросить ее...
— И в любви, — серьезно ответила она, но затем, прищурясь, оскалив великолепные зубы, сказала потише: —
Ты, разумеется, замечаешь во мне кое-что кокоточное, да? Так для ясности я
тебе скажу: да, да, я вступаю на эту службу,
вот! И — черт вас всех побери, милейшие мои, — шепотом добавила она, глаза ее гневно вспыхнули.
Сама с собой я страшно откровенна и
вот говорю
тебе, что не понимаю, зачем произошло все это между нами?
«
Вот, Иваныч, внушаешь
ты, что людям надо жить получше, полегче, а ведь земля — против этого!
— Дурачок
ты, а не скептик! Она — от тоски по
тебе, а
ты… какой жестокосердный Ловелас! И — чего
ты зазнаешься, не понимаю? А знаешь, Лида отправилась — тоже с компанией — в Заволжье, на Керженец. Писала, что познакомилась с каким-то Берендеевым, он исследует сектантство. Она тоже — от скуки все это. Антисоциальная натура,
вот что… Анфимьевна, мать родная, дайте чего-нибудь холодного!
— А — Любаша-то — как?
Вот — допрыгалась! Ах
ты, господи, господи! Милые вы мои, на что вы обрекаете за народ молодую вашу жизнь…
— Ну
вот, — а я хотела забежать к
тебе, — закричала она, сбросив шубку, сбивая с ног ботики. — Посидел немножко? Почему они
тебя держали в жандармском? Иди в столовую, у меня не убрано.
—
Вот болван!
Ты можешь представить — он меня начал пугать, точно мне пятнадцать лет! И так это глупо было, — ах, урод! Я ему говорю: «
Вот что, полковник: деньги на «Красный Крест» я собирала, кому передавала их — не скажу и, кроме этого, мне беседовать с вами не о чем». Тогда он начал: вы человек, я — человек, он — человек; мы люди, вы люди и какую-то чепуху про
тебя…
— Боже, это — Клим! И пьян так, что даже позеленел!.. Но костюм идет к
тебе.
Ты — пьешь?
Вот не ожидала!
— Я ведь никогда не чувствовала, что есть Россия, кроме Москвы. Конечно, учила географию, но — что же география? Каталог вещей, не нужных мне. А теперь
вот вижу, что существует огромная Россия и
ты прав: плохое в ней преувеличивают нарочно, из соображений политических.
— Странно действует природа на
тебя. Вероятно,
вот так подчинялся ей первобытный человек. Что
ты думаешь?
— Нет еще, — сказал Самгин, великодушно лаская ее. — А
вот устала
ты. И — начиталась декадентских стишков.
—
Ты переволновалась,
вот что…
— Боже мой, —
вот человек! От него — тошнит. Эта лакейская развязность, и этот смех! Как
ты можешь терпеть его? Почему не отчитаешь хорошенько?
— Ну,
вот и слава
тебе, господи, — сказал возница, надевая сапог, подмигивая Самгину, улыбаясь: — Мы, господин, ничего этого не видели — верно? Магазея — отперта, а — как, нам не известно. Отперта, стало быть, ссуду выдают, — так ли?
—
Вот, я говорю, — удивленно ответила она. — Видишь ли…
Ты ведь знаешь, как дорог мне?
—
Вот… странно! Война, и вдруг —
ты! Ой, как
ты постарел!
— Значит — продавай! Больше — никаких! Ну,
вот… Работали мы с
тобой, мать их…
— Н-да.
Вот как… Утомил я
тебя? Скоро — час, мне надобно в Академию. Вечером — приду, ладно?
— Н-да,
вот как
ты, — неопределенно выговорил Дмитрий, дергая пуговицу пиджака и оглядываясь. — Трудное время, брат! Все заостряется, толкает на крайности. А с другой стороны, растет промышленность, страна заметно крепнет… европеизируется.
— В больницу
ты, Лиза, не пойдешь! — кричал доктор, размахивая платком, и, увидав Самгина, махнул платком на него: —
Вот он со мной пойдет…