По словам Ядринцева, начальник завода при приеме каждой новой партии обыкновенно выкрикивал: «Кто хочет оставаться, получай одежду, а кто в бега, тому незачем!» Начальство своим авторитетом как бы узаконивало побеги, в его духе воспитывалось всё сибирское население, которое и до сих
пор побег не считает грехом.
Неточные совпадения
—
Пора,
пора, — сказал он. — Кузьма, закладывать линейку! — и
побежал вниз.
Чичиков, чинясь, проходил в дверь боком, чтоб дать и хозяину пройти с ним вместе; но это было напрасно: хозяин бы не прошел, да его уж и не было. Слышно было только, как раздавались его речи по двору: «Да что ж Фома Большой? Зачем он до сих
пор не здесь? Ротозей Емельян,
беги к повару-телепню, чтобы потрошил поскорей осетра. Молоки, икру, потроха и лещей в уху, а карасей — в соус. Да раки, раки! Ротозей Фома Меньшой, где же раки? раки, говорю, раки?!» И долго раздавалися всё — раки да раки.
Ужель загадку разрешила? // Ужели слово найдено? // Часы
бегут: она забыла, // Что дома ждут ее давно, // Где собралися два соседа // И где об ней идет беседа. // «Как быть? Татьяна не дитя, — // Старушка молвила кряхтя. — // Ведь Оленька ее моложе. // Пристроить девушку, ей-ей, //
Пора; а что мне делать с ней? // Всем наотрез одно и то же: // Нейду. И все грустит она // Да бродит по лесам одна».
Придет ли час моей свободы? //
Пора,
пора! — взываю к ней; // Брожу над морем, жду погоды, // Маню ветрила кораблей. // Под ризой бурь, с волнами споря, // По вольному распутью моря // Когда ж начну я вольный
бег? //
Пора покинуть скучный брег // Мне неприязненной стихии, // И средь полуденных зыбей, // Под небом Африки моей, // Вздыхать о сумрачной России, // Где я страдал, где я любил, // Где сердце я похоронил.
— Не браню, а говорю только: знай всему меру и
пору. Вот ты давеча
побежала с Николаем Андреевичем…