А этот носик! эти губки, // Два свежих
розовых листка! // А перламутровые зубки, // А голос сладкий как мечта! // Она картавя говорила, // Нечисто Р произносила; // Но этот маленький порок // Кто извинить бы в ней не мог? // Любил трепать ее ланиты // Разнежась старый казначей. // Как жаль, что не было детей // У них.......... //............. //.............
Неточные совпадения
Несмотря на то, что туалет, прическа и все приготовления к балу стоили Кити больших трудов и соображений, она теперь, в своем сложном тюлевом платье на
розовом чехле, вступала на бал так свободно и просто, как будто все эти розетки, кружева, все подробности туалета не стоили ей и ее домашним ни минуты внимания, как будто она родилась в этом тюле, кружевах, с этою высокою прической, с розой и двумя
листками наверху ее.
В Узел Привалов вернулся ночью, в страшную осеннюю слякоть, когда в двух шагах хоть глаз выколи. Не успел он умыться после дороги, как в кабинет вошел доктор, бледный и взволнованный. Привалова удивил и даже испугал этот полуночный визит, но доктор предупредил его вопрос, подавая небольшую записку, торопливо набросанную на
розовом почтовом
листке.
Подстерегши, когда мать Агния, дописав страничку, повертывала
листок, опять тщательно сравнивая его уголышки и сглаживая сгиб длинным
розовым ногтем, Бахарев остановился и сказал:
Вот показалась из-за рогожи другая голова, женская,
розовая, фантастическая головка, достойная кисти Рафаэля, с детской полусонной, полупечальной, полурадостной, невыразимой улыбкой на устах; она прилегла на плечо старика так беспечно и доверчиво, как ложится капля росы небесной на
листок, иссушенный полднем, измятый грозою и стопами прохожего, и с первого взгляда можно было отгадать, что это отец и дочь, ибо в их взаимных ласках дышала одна печаль близкой разлуки, без малейших оттенок страсти, святая печаль, попечительное сожаление отца, опасения балованной, любимой дочери.
Пока вписывали ему сумму и переводили деньги из одной кассы в другую, Палтусов, облокотившись о дубовый выступ кассы, смотрел на то, как считали пачки ассигнаций в стороне, за небольшим желтым столом, усеянным
листками розовых и белых бланок.