Неточные совпадения
Казалось, все страхи, как мечты, улеглись: вперед манил простор и ряд неиспытанных наслаждений. Грудь дышала свободно, навстречу веяло уже югом, манили голубые небеса и воды. Но вдруг за этою перспективой возникало опять грозное привидение и росло по мере того, как
я вдавался в путь. Это привидение была мысль: какая обязанность лежит на грамотном путешественнике перед соотечественниками, перед обществом, которое следит за плавателями?
«Да вон,
кажется…» — говорил
я, указывая вдаль. «Ах, в самом деле — вон, вон, да, да! Виден, виден! — торжественно говорил он и капитану, и старшему офицеру, и вахтенному и бегал то к карте в каюту, то опять наверх. — Виден, вот, вот он, весь виден!» — твердил он, радуясь, как будто увидел родного отца. И пошел мерять и высчитывать узлы.
Я,
кажется, прилагаю все старания, — говорит он со слезами в голосе и с пафосом, — общество удостоило
меня доверия, надеюсь, никто до сих пор не был против этого, что
я блистательно оправдывал это доверие;
я дорожу оказанною
мне доверенностью…» — и так продолжает, пока дружно не захохочут все и наконец он сам.
«Завтра на вахту рано вставать, — говорит он, вздыхая, — подложи еще подушку, повыше, да постой, не уходи,
я, может быть, что-нибудь вздумаю!» Вот к нему-то
я и обратился с просьбою, нельзя ли
мне отпускать по кружке пресной воды на умыванье, потому-де, что мыло не распускается в морской воде, что
я не моряк, к морскому образу жизни не привык, и, следовательно, на
меня,
казалось бы, строгость эта распространяться не должна.
— «Вам мало
кажется, что его Терентьев попотчевал лопарем, — заметил
я, — вы еще хотите прибавить?
Я взглядом спросил кого-то: что это? «Англия», — отвечали
мне.
Я присоединился к толпе и молча, с другими, стал пристально смотреть на скалы. От берега прямо к нам шла шлюпка; долго кувыркалась она в волнах, наконец пристала к борту. На палубе
показался низенький, приземистый человек в синей куртке, в синих панталонах. Это был лоцман, вызванный для провода фрегата по каналу.
Мне будет
казаться, что мебель надо «принайтовить», окна не закрыть ставнями, а «задраить», при свежем ветре буду ждать, что «засвистят всех наверх рифы брать».
Вот
я думал бежать от русской зимы и прожить два лета, а приходится,
кажется, испытать четыре осени: русскую, которую уже пережил, английскую переживаю, в тропики придем в тамошнюю осень. А бестолочь какая: празднуешь два Рождества, русское и английское, два Новые года, два Крещенья. В английское Рождество была крайняя нужда в работе — своих рук недоставало: англичане и слышать не хотят о работе в праздник. В наше Рождество англичане пришли, да совестно было заставлять работать своих.
Я,
кажется, писал вам, что
мне дали другую каюту, вверху на палубе.
«Что же ты не смеешься? — спросил
я, —
кажется, не одному Шведову досталось?» Он молчал. «А Паисову досталось?» Он опять разразился хохотом.
Далеко,
кажется, уехал
я, но чую еще север смущенной душой; до
меня еще доносится дыхание его зимы, вижу его колорит на воде и небе.
И тут солнце светит не по-нашему, как-то румянее; тени оттого все резче, или уж
мне так
показалось после продолжительной дурной погоды.
Где же Тенериф?» — спрашиваю
я, пронзая взглядом золотой туман и видя только бледно-синий очерк «облака», как
казалось мне.
Я видел и англичан, но те не лежали, а куда-то уезжали верхом на лошадях:
кажется, на свои кофейные плантации…
Только это нагнало на
меня такую хандру, что море,
казалось, опротивело
мне навсегда.
Мы стали в полутора верстах от берега, но он состоял из горы, и она
показалась мне так высока, что скрадывала расстояние, подавляя высотой домы и церкви Саймонстоуна.
О пирожном
я не говорю: оно то же, что и в Англии, то есть яичница с вареньем, круглый пирог с вареньем и маленькие пирожки с вареньем да еще что-то вроде крема, без сахара, но,
кажется… с вареньем.
В Англии он
казался мне дурен, а здесь ни на что не похож.
Мне, однако ж, не интересно
казалось смотреть на катанье шаров, и
я, предоставив своим товарищам этих героев, сел в угол.
«Да не знаю, — равнодушно отвечал
я, — вы просили,
кажется, Каролину чай разливать…» «Это не
я, а барон», — перебил
меня Посьет.
Дерево не очень красиво; оно
показалось мне похожим немного на нашу осину, только листья другие, продолговатые, толще и глаже; при трении они издавали сильный запах камфары.
Я боялся сесть на козетку: на ней,
кажется, никто никогда не сидел; видно, комнаты выметаются, чистятся,
показываются гостям, потом опять выметаются и запираются надолго.
Здесь делают также карты, то есть дорожные капские экипажи, в каких и мы ехали.
Я видел щегольски отделанные, не уступающие городским каретам. Вандик купил себе новый карт,
кажется, за сорок фунтов. Тот, в котором мы ехали, еле-еле держался. Он сам не раз изъявлял опасение, чтоб он не развалился где-нибудь на косогоре. Однако ж он в новом нас не повез.
«Они, должно быть, совсем без смысла, — сказал
я, — ум у них,
кажется, вовсе не развит».
Я подумал: не опять ли
показался секретарь?
Столовая гора понемногу раздевается от облаков. Сначала
показался угол, потом вся вершина, наконец и основание. По зелени ее заблистало солнце, в пять минут все высохло, кругом
меня по кустам щебетали колибри, и весь Капштат, с окрестностями, облился ярким золотым блеском.
Мне вчуже стало обидно за отца Аввакума.
Европейцы ходят… как вы думаете, в чем? В полотняных шлемах! Эти шлемы совершенно похожи на шлем Дон Кихота. Отчего же не видать соломенных шляп? чего бы,
кажется, лучше: Манила так близка, а там превосходная солома. Но потом
я опытом убедился, что солома слишком жидкая защита от здешнего солнца. Шлемы эти делаются двойные с пустотой внутри и маленьким отверстием для воздуха. Другие, особенно шкипера, носят соломенные шляпы, но обвивают поля и тулью ее белой материей, в виде чалмы.
Я нарочно мешкал в лавке:
мне хотелось дать отдохнуть кучерам; но они,
кажется, всего меньше думали сами об этом.
Потом подали рыбу, но она
показалась мне несвежа, и отличную вареную зелень.
И на доме,
кажется, написано: «
Меня бы не было здесь, если бы консул не был нужен: лишь только его не станет,
я сейчас же сгорю или развалюсь».
Я и прежде слыхал об этом способе уравновешения температур, но, признаюсь, всегда подозревал в этом лукавство: случалось
мне видеть у нас, в России, что некоторые, стыдясь выпить откровенно рюмку водки, особенно вторую или третью, прикрываются локтем или рукавом: это,
кажется, то же самое.
Вот шлюпка затрещала на боканцах; двое-трое, в том числе,
кажется, и
я, быстро двинулись из того угла в другой.
Побольше остров называется Пиль, а порт, как
я сказал, Ллойд. Острова Бонин-Cима стали известны с 1829 года. Из путешественников здесь были: Бичи, из наших капитан Литке и,
кажется, недавно Вонлярлярский, кроме того, многие неизвестные свету англичане и американцы. Теперь сюда беспрестанно заходят китоловные суда разных наций, всего более американские. Бонин-Cима по-китайски или по-японски значит Безлюдные острова.
Кстати о презервах:
кажется,
я о них не говорил ни слова.
Вам, может быть,
покажется странно, что
я вхожу в подробности о деле, которое, в глазах многих, привыкших считать безусловно Китай и Японию за одно, не подлежит сомнению.
Я начитался о многолюдстве японских городов и теперь понять не мог, где же помещается тут до шестидесяти тысяч жителей, как говорит,
кажется, Тунберг?
Я не раз упомянул о разрезывании брюха.
Кажется, теперь этот обычай употребляется реже. После нашего прихода, когда правительство убедится, что и ему самому, не только подданным, придется изменить многое у себя, конечно будут пороть брюхо еще реже. А вот пока что говорит об этом обычае мой ученый источник, из которого
я привел некоторые места в начале этого письма...
Хотя табак японский был нам уже известен, но мы сочли долгом выкурить по трубке, если только можно назвать трубкой эти наперстки, в которые не поместится щепоть нюхательного, не то что курительного табаку.
Кажется,
я выше сказал, что японский табак чрезвычайно мягок и крошится длинными волокнами. Он так мелок, что в пачке, с первого взгляда, похож на кучу какой-то темно-красной пыли.
Мне даже
показалось, что тут подали те же три стакана и две рюмки, которые
я будто уж видал где-то в подобных случаях.
«А вон там, что это видно в Шанхае? — продолжал
я, — повыше других зданий, кумирни или дворцы?» — «
Кажется…» — отвечал барон Крюднер.
Я видел даже щи — да, ленивые щи: в кипятке варится кочан отличной зеленой капусты и кусок,
кажется, баранины.
Мне что-то лицо
показалось знакомо, да и он глядел на нас с приветливой улыбкой.
Есть у них, правда, поклонение небесным духам, но это поклонение не только не вменяется в долг народной массе, но составляет, как
я уже,
кажется, заметил однажды, привилегию и обязанность только богдыхана.
Прощайте! Не сетуйте, если это письмо
покажется вам вяло, скудно наблюдениями или фактами и сухо; пеняйте столько же на
меня, сколько и на Янсекиян и его берега: они тоже скудны и незанимательны, нельзя сказать только сухи; немудрено, что они так отразились и в моем письме.
В иную минуту
казалось, что
я ребенок, что няня рассказала
мне чудную сказку о неслыханных людях, а
я заснул у ней на руках и вижу все это во сне.
Попадалось
мне что-то сладкое, груша
кажется, облитая красным, сладким соусом, потом хрустело на зубах соленое и моченое: соленое — редька, заменяющая японцам соль.
В другой раз к этому же консулу пристал губернатор, зачем он снаряжает судно, да еще,
кажется, с опиумом, в какой-то шестой порт, чуть ли не в самый Пекин, когда открыто только пять? «А зачем, — возразил тот опять, — у острова Чусана, который не открыт для европейцев, давно стоят английские корабли? Выгоните их, и
я не пошлю судно в Пекин». Губернатор знал, конечно, зачем стоят английские корабли у Чусана, и не выгнал их. Так судно американское и пошло, куда хотело.
Я уж привык к этому, но и
мне зрелище это
показалось интересно; а людям, не видавшим никогда ничего подобного!
Но пальма что-то
показалась мне невзрачна против виденных нами на Яве и в Сингапуре: видно, ей холодно здесь — листья жидки и малы.
Все открывшееся перед нами пространство, с лесами и горами, было облито горячим блеском солнца; кое-где в полях работали люди, рассаживали рис или собирали картофель, капусту и проч. Над всем этим покоился такой колорит мира, кротости, сладкого труда и обилия, что
мне, после долгого, трудного и под конец даже опасного плавания,
показалось это место самым очаровательным и надежным приютом.