Неточные совпадения
У англичан море —
их почва:
им не по чем ходить больше. Оттого в английском обществе есть множество
женщин, которые бывали во всех пяти частях света.
Некоторые постоянно живут в Индии и приезжают видеться с родными в Лондон, как у нас из Тамбова в Москву. Следует ли от этого упрекать наших
женщин, что
они не бывают в Китае, на мысе Доброй Надежды, в Австралии, или англичанок за то, что
они не бывают на Камчатке, на Кавказе, в глубине азиатских степей?
Мужчины подходят почти под те же разряды, по цвету волос и лица, как
женщины.
Они отличаются тем же ростом, наружным спокойствием, гордостью, важностью в осанке, твердостью в поступи.
Кажется,
женщины в Англии — единственный предмет, который пощадило практическое направление.
Они властвуют здесь и, если и бывают предметом спекуляций, как, например, мистрис Домби, то не более, как в других местах.
Говорят, англичанки еще отличаются величиной своих ног: не знаю, правда ли? Мне кажется, тут есть отчасти и предубеждение, и именно оттого, что никакие другие
женщины не выставляют так своих ног напоказ, как англичанки: переходя через улицу, в грязь,
они так высоко поднимают юбки, что… дают полную возможность рассматривать ноги.
Едва станешь засыпать — во сне ведь другая жизнь и, стало быть, другие обстоятельства, — приснитесь вы, ваша гостиная или дача какая-нибудь; кругом знакомые лица; говоришь, слушаешь музыку: вдруг хаос — ваши лица искажаются в какие-то призраки; полуоткрываешь сонные глаза и видишь, не то во сне, не то наяву, половину вашего фортепиано и половину скамьи; на картине, вместо
женщины с обнаженной спиной, очутился часовой; раздался внезапный треск, звон — очнешься — что такое? ничего: заскрипел трап, хлопнула дверь, упал графин, или кто-нибудь вскакивает с постели и бранится, облитый водою, хлынувшей к
нему из полупортика прямо на тюфяк.
И вдруг эти франты и
женщины завоют, заскрипят; лица у
них вытянулись, разложились — хлоп, полетели куда-то в бездну…
Он живо напомнил мне сцену из «Фенеллы»: такая же толпа мужчин и
женщин, пестро одетых, да еще, вдобавок, были тут негры, монахи; все это покупает и продает.
Не успело воображение воспринять этот рисунок, а
он уже тает и распадается, и на место
его тихо воздвигся откуда-то корабль и повис на воздушной почве; из огромной колесницы уже сложился стан исполинской
женщины; плеча еще целы, а бока уже отпали, и вышла голова верблюда; на нее напирает и поглощает все собою ряд солдат, несущихся целым строем.
Каждый мужчина и
женщина, не моложе 16 лет, кроме коронных чиновников и
их слуг, платят по 6 шиллингов в год подати.
Жена
его — высокая, худощавая
женщина с бледно-русыми волосами.
Я вспомнил, что некоторые из моих товарищей, видевшие уже Сейоло, говорили, что жена у
него нехороша собой, с злым лицом и т. п., и удивлялся, как взгляды могут быть так различны в определении даже наружности
женщины! «Видели Сейоло?» — с улыбкой спросил нас Вандик.
В одном месте на большом лугу мы видели группу мужчин,
женщин и детей в ярких, режущих глаза, красных и синих костюмах:
они собирали что-то с деревьев.
Быть бы
ему между вас,
женщины; но из вас только одни англичанки могут заплатить
ему такой же красотой.
Но тут не было
женщин, а это только и можно узнать при
них.
А
они ничего: тело обнажено, голова открыта, потому что в тростниковой широкой шляпе неловко было бы носить на шее кули; только косы, чтоб не мешали, подобраны на затылке, как у
женщин.
Из-за
него выглядывало несколько
женщин.
Несмотря на длинные платья, в которые закутаны китаянки от горла до полу, я случайно, при дуновении ветра, вдруг увидел хитрость.
Женщины, с оливковым цветом лица и с черными, немного узкими глазами, одеваются больше в темные цвета. С прической а la chinoise и роскошной кучей черных волос, прикрепленной на затылке большой золотой или серебряной булавкой,
они не неприятны на вид.
Мы сели, и обе
женщины, ухватясь за единственное весло, прикрепленное к корме, начали живо поворачивать
им направо и налево.
Возвращаясь на пристань, мы видели в толпе китайцев
женщину, которая, держа голого ребенка на руках, мочила пальцы во рту и немилосердно щипала
ему спину вдоль позвоночного хребта.
Вон и другие тоже скучают: Савич не знает, будет ли уголь, позволят ли рубить дрова, пустят ли на берег освежиться людям? Барон насупился, думая, удастся ли
ему… хоть увидеть
женщин.
Он уж глазел на все японские лодки, ища между этими голыми телами не такое красное и жесткое, как у гребцов. Косы и кофты мужчин вводили
его иногда в печальное заблуждение…
У
него преприятная манера говорить:
он говорит, как
женщина, так что самые
его отказы и противоречия смягчены этим тихим, ласковым голосом.
19 числа перетянулись на новое место. Для буксировки двух судов, в случае нужды, пришло 180 лодок.
Они вплоть стали к фрегату: гребцы, по обыкновению, голые; немногие были в простых, грубых, синих полухалатах. Много маленьких девчонок (эти все одеты чинно), но
женщины ни одной. Мы из окон бросали
им хлеб, деньги, роздали по чарке рому:
они все хватали с жадностью.
Их много налезло на пушки, в порта. Крик, гам!
Корвет перетянулся, потом транспорт, а там и мы, но без помощи японцев, а сами, на парусах. Теперь ближе к берегу. Я целый день смотрел в трубу на домы, деревья. Все хижины да дрянные батареи с пушками на развалившихся станках. Видел я внутренность хижин:
они без окон, только со входами; видел голых мужчин и
женщин, тоже голых сверху до пояса: у
них надета синяя простая юбка — и только. На порогах, как везде, бегают и играют ребятишки; слышу лай собак, но редко.
Я видел наконец японских дам: те же юбки, как и у мужчин, закрывающие горло кофты, только не бритая голова, и у тех, которые попорядочнее, сзади булавка поддерживает косу. Все
они смуглянки, и куда нехороши собой! Говорят,
они нескромно ведут себя — не знаю, не видал и не хочу чернить репутации японских
женщин.
Их нынче много ездит около фрегата: все некрасивые, чернозубые; большею частью смотрят смело и смеются; а те из
них, которые получше собой и понаряднее одеты, прикрываются веером.
Он смотрит всякий раз очень ласково на меня своим довольно тупым, простым взглядом и напоминает какую-нибудь безусловно добрую тетку, няньку или другую женщину-баловницу, от которой ума и наставлений не жди, зато варенья, конфект и потворства — сколько хочешь.
Особенно скачущие
женщины возбуждали
их внимание: небывалое у
них явление!
Другая, низенькая и невзрачная
женщина, точно мальчишка, тряслась на седле, на маленькой рыжей лошаденке, колотя по
нем своей особой так, что слышно было.
— В Россию нет, — живо перебил
он, — там
женщин нет!
С музыкой, в таком же порядке, как приехали, при ясной и теплой погоде, воротились мы на фрегат. Дорогой к пристани мы заглядывали за занавески и видели узенькую улицу, тощие деревья и прятавшихся
женщин. «И хорошо делают, что прячутся, чернозубые!» — говорили некоторые. «Кисел виноград…» — скажете вы. А
женщины действительно чернозубые: только до замужства хранят
они естественную белизну зубов, а по вступлении в брак чернят
их каким-то составом.
У нас
женщины в интересном положении, как это называют некоторые, надевают широкие блузы, а у
них сильно стягиваются; по разрешении от бремени у нас и мать и дитя моют теплой водой (кажется, так?), а у
них холодной.
При этом случае разговор незаметно перешел к
женщинам. Японцы впали было в легкий цинизм.
Они, как все азиатские народы, преданы чувственности, не скрывают и не преследуют этой слабости. Если хотите узнать об этом что-нибудь подробнее, прочтите Кемпфера или Тунберга. Последний посвятил этому целую главу в своем путешествии. Я не был внутри Японии и не жил с японцами и потому мог только кое-что уловить из
их разговоров об этом предмете.
Встречные
женщины хотя и не брыкались, но тоже закрывались, а если успевали, то и
они бросались в сторону.
Вновь прибывший пастор, англичанин же, объявил, что судно пришло из Гонконга, употребив ровно месяц на этот переход, что идет
оно в Сан-Франциско с пятьюстами китайцев, мужчин и
женщин.
Там то же почти, что и в Чуди: длинные, загороженные каменными, массивными заборами улицы с густыми, прекрасными деревьями: так что идешь по аллеям. У ворот домов стоят жители.
Они, кажется, немного перестали бояться нас, видя, что мы ничего худого
им не делаем. В городе, при таком большом народонаселении, было живое движение. Много народа толпилось, ходило взад и вперед; носили тяжести, и довольно большие, особенно
женщины. У некоторых были дети за спиной или за пазухой.
— Да, сделайте милость, — продолжал переводчик, — насчет
женщин тоже… Один американец взял нашу
женщину за руку; у нас так строго на этот счет, что муж, пожалуй, и разведется с нею. От этого
они и бегают от чужих.
Француженка, в виде украшения, прибавила к этим практическим сведениям, что в Маниле всего человек шесть французов да очень мало американских и английских негоциантов, а то все испанцы; что
они все спят да едят; что сама она католичка, но терпит и другие религии, даже лютеранскую, и что хотела бы очень побывать в испанских монастырях, но туда
женщин не пускают, — и при этом вздохнула из глубины души.
Женщины, то есть тагалки, гораздо лучше мужчин: лица у
них правильнее, глаза смотрят живее, в чертах больше смышлености, лукавства, игры, как
оно и должно быть.
Вас поразила бы еще стройность этих
женщин:
они не высоки ростом, но сложены прекрасно, тем прекраснее, что никто, кроме природы, не трудился над этим станом.
Когда наша шлюпка направилась от фрегата к берегу, мы увидели, что из деревни бросилось бежать множество
женщин и детей к горам, со всеми признаками боязни. При выходе на берег мужчины толпой старались не подпускать наших к деревне, удерживая за руки и за полы. Но
им написали по-китайски, что
женщины могут быть покойны, что русские съехали затем только, чтоб посмотреть берег и погулять. Корейцы уже не мешали ходить, но только старались удалить наших от деревни.
Казна не только дает
им средства на первое обзаведение лошадей, рогатого скота, но и поддерживает
их постоянно, отпуская по два пуда в месяц хлеба на мужчину и по пуду на
женщин и детей.