— Знаю и это: все выведала и вижу, что ты ей хочешь добра. Оставь же, не трогай ее, а то выйдет, что не я, а ты навязываешь ей счастье, которого она сама не хочет, значит, ты сам и будешь виноват в том, в чем упрекал меня: в деспотизме. — Ты как понимаешь бабушку, — помолчав, начала она, — если б богач посватался за Марфеньку, с породой,
с именем, с заслугами, да не понравился ей — я бы стала уговаривать ее?
Неточные совпадения
Надежда Васильевна и Анна Васильевна Пахотины, хотя были скупы и не ставили собственно личность своего братца в грош, но дорожили
именем, которое он носил, репутацией и важностью дома, преданиями, и потому, сверх определенных ему пяти тысяч карманных денег, в разное время выдавали ему субсидии около такой же суммы, и потом еще,
с выговорами,
с наставлениями, чуть не
с плачем, всегда к концу года платили почти столько же по счетам портных, мебельщиков и других купцов.
Он так и говорит со стены: «Держи себя достойно», — чего: человека, женщины, что ли? нет, — «достойно рода, фамилии», и если, Боже сохрани, явится человек
с вчерашним
именем,
с добытым собственной головой и руками значением — «не возводи на него глаз, помни, ты носишь
имя Пахотиных!..» Ни лишнего взгляда, ни смелой, естественной симпатии…
И если не будешь дремать, то
с твоим
именем и родством тридцати лет будешь губернатором.
У ней и в сердце, и в мысли не было упреков и слез, не срывались укоризны
с языка. Она не подозревала, что можно сердиться, плакать, ревновать, желать, даже требовать чего-нибудь
именем своих прав.
Другая бы сама бойко произносила
имя красавца Милари, тщеславилась бы его вниманием, немного бы пококетничала
с ним, а Софья запретила даже называть его
имя и не знала, как зажать рот Райскому, когда он так невпопад догадался о «тайне».
Леонтий был классик и безусловно чтил все, что истекало из классических образцов или что подходило под них. Уважал Корнеля, даже чувствовал слабость к Расину, хотя и говорил
с усмешкой, что они заняли только тоги и туники, как в маскараде, для своих маркизов: но все же в них звучали древние
имена дорогих ему героев и мест.
Она порицала и осмеивала подруг и знакомых, когда они увлекались, живо и
с удовольствием расскажет всем, что сегодня на заре застали Лизу, разговаривающую
с письмоводителем чрез забор в саду, или что вон к той барыне (и
имя, отчество и фамилию скажет) ездит все барин в карете и выходит от нее часу во втором ночи.
У меня вон предки есть:
с историческими
именами, в мундирах, лентах и звездах: ну, и меня толкали в камер-юнкеры, соблазняли гусарским мундиром.
—
Имя,
имя? Кто писал письмо? — говорил он
с дрожью в голосе.
—
Имя? Какое? —
с удивлением, совсем очнувшись, повторила она.
Он сел и погрузился в свою задачу о «долге», думал,
с чего начать. Он видел, что мягкость тут не поможет: надо бросить «гром» на эту играющую позором женщину, назвать по
имени стыд, который она так щедро льет на голову его друга.
— Так вы — «новая грядущая сила»? — спросила она, глядя на него
с любопытством и иронией. — Да кто вы такой? Или
имя ваше — тайна?
У Райского в душе шевельнулась надежда добраться до таинственного
имени: кто! Он живо ухватился за ее сравнение страсти
с тигром.
— Боже мой, ужели она до поздней ночи остается на этих свиданиях? Да кто, что она такое эта моя статуя, прекрасная, гордая Вера? Она там; может быть, хохочет надо мной, вместе
с ним… Кто он? Я хочу знать — кто он? — в ярости сказал он вслух. —
Имя,
имя! Я ей — орудие, ширма, покрышка страсти… Какой страсти!
Иногда, в этом безусловном рвении к какой-то новой правде, виделось ей только неуменье справиться
с старой правдой, бросающееся к новой, которая давалась не опытом и борьбой всех внутренних сил, а гораздо дешевле, без борьбы и сразу, на основании только слепого презрения ко всему старому, не различавшего старого зла от старого добра, и принималась на веру от не проверенных ничем новых авторитетов, невесть откуда взявшихся новых людей — без
имени, без прошедшего, без истории, без прав.
Она
с удивлением глядела на него. Она едва решалась назвать Марка, думая, что дотронется до него этим
именем, как каленым железом, — а он о здоровье его спрашивает!
Рядом
с красотой — видел ваши заблуждения, страсти, падения, падал сам, увлекаясь вами, и вставал опять и все звал вас, на высокую гору, искушая — не дьявольской заманкой, не царством суеты, звал
именем другой силы на путь совершенствования самих себя, а
с собой и нас: детей, отцов, братьев, мужей и… друзей ваших!
При этом письме я приложу для вашего любопытства образец этих трудов: молитву Господню на якутском, тунгусском и колошенском языках, которая сообщена мне здесь. Что значат трудности английского выговора в сравнении с этими звуками, в произношении которых участвуют не только горло, язык, зубы, щеки, но и брови, и складки лба, и даже, кажется, волосы! А какая грамматика! то падеж впереди имени, то притяжательное местоимение слито
с именем и т. п. И все это преодолено!
Неточные совпадения
Эх! эх! придет ли времечко, // Когда (приди, желанное!..) // Дадут понять крестьянину, // Что розь портрет портретику, // Что книга книге розь? // Когда мужик не Блюхера // И не милорда глупого — // Белинского и Гоголя //
С базара понесет? // Ой люди, люди русские! // Крестьяне православные! // Слыхали ли когда-нибудь // Вы эти
имена? // То
имена великие, // Носили их, прославили // Заступники народные! // Вот вам бы их портретики // Повесить в ваших горенках, // Их книги прочитать…
Вошед в военную службу, познакомился я
с молодым графом, которого
имени я и вспомнить не хочу.
Тем не менее он все-таки сделал слабую попытку дать отпор. Завязалась борьба; но предводитель вошел уже в ярость и не помнил себя. Глаза его сверкали, брюхо сладострастно ныло. Он задыхался, стонал, называл градоначальника душкой, милкой и другими несвойственными этому сану
именами; лизал его, нюхал и т. д. Наконец
с неслыханным остервенением бросился предводитель на свою жертву, отрезал ножом ломоть головы и немедленно проглотил.
— Да… нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес
имя матери, он почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница Шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе
с графиней Вронской, представилась Анне.
Это говорилось
с тем же удовольствием,
с каким молодую женщину называют «madame» и по
имени мужа. Неведовский делал вид, что он не только равнодушен, но и презирает это звание, но очевидно было, что он счастлив и держит себя под уздцы, чтобы не выразить восторга, не подобающего той новой, либеральной среде, в которой все находились.