Неточные совпадения
— Скажи Николаю Васильевичу, что мы садимся обедать, — с холодным достоинством
обратилась старуха
к человеку. — Да кушать давать! Ты что, Борис, опоздал сегодня: четверть шестого! — упрекнула она Райского.
Он был двоюродным племянником старух и троюродным братом Софьи. Дом
его, тоже старый и когда-то богатый, был связан родством с домом Пахотиных. Но познакомился
он с своей родней не больше года тому назад.
— Ах, ma soeur! [сестрица (фр.).] два слова, —
обратился он к старшей сестре и, нагнувшись, тихо, с умоляющим видом, что-то говорил ей.
Вот послушайте, —
обратилась она
к папа, — что говорит ваша дочь… как вам нравится это признание!..»
Он, бедный, был смущен и жалок больше меня и смотрел вниз; я знала, что
он один не сердится, а мне хотелось бы умереть в эту минуту со стыда…
— Та совсем дикарка — странная такая у меня. Бог знает в кого уродилась! — серьезно заметила Татьяна Марковна и вздохнула. — Не надоедай же пустяками брату, —
обратилась она
к Марфеньке, —
он устал с дороги, а ты глупости
ему показываешь. Дай лучше нам поговорить о серьезном, об имении.
— Марфенька! Я тебя просвещу! —
обратился он к ней. — Видите ли, бабушка: этот домик, со всем, что здесь есть, как будто для Марфеньки выстроен, — сказал Райский, — только детские надо надстроить. Люби, Марфенька, не бойся бабушки. А вы, бабушка, мешаете принять подарок!
— За словом в карман не пойдет! — сказал Козлов. — На каком же условии? Говори! —
обратился он к Райскому.
— Да, это правда: надо крепкие замки приделать, — заметил Леонтий. — Да и ты хороша: вот, — говорил
он,
обращаясь к Райскому, — любит меня, как дай Бог, чтоб всякого так любила жена…
— Нет, вам не угодно, чтоб я
его принимал, я и отказываю, — сказал Ватутин. —
Он однажды пришел ко мне с охоты ночью и попросил кушать: сутки не кушал, — сказал Тит Никоныч,
обращаясь к Райскому, — я накормил
его, и мы приятно провели время…
— Какой странный человек! Слышите, Тит Никоныч, что
он говорит! —
обратилась бабушка
к Ватутину, отталкивая Райского.
Посидев немного с зажмуренными глазами,
он вдруг открыл
их и
обратился к Райскому.
— Как же! — вмешался Леонтий, — я тебе говорил: живописец, музыкант… Теперь роман пишет: смотри, брат, как раз тебя туда упечет. Что ты: уж далеко? —
обратился он к Райскому.
— А что, бабушка, — вдруг
обратился он к ней, — если б я стал уговаривать вас выйти замуж?
— А ты не шути этим, — остановила ее бабушка, —
он, пожалуй, и убежит. И видно, что вы давно не были, —
обратилась она
к Викентьеву, — стали спрашивать позволения отобедать!
Красавица вы, птичка садовая, бабочка цветная! —
обратился он опять
к Марфеньке, — изгоните вы
его с ясных глаз долой, злодея безжалостного — ох, ох, Господи, Господи!
— Водки! — передразнил Опенкин, — с месяц ее не видал, забыл, чем пахнет. Ей-богу, матушка! —
обратился он к бабушке, — вчера у Горошкина насильно заставляли: бросил все, без шапки ушел!
— Что же ты, сударь, молчишь? Яков, —
обратилась она
к стоявшему за ее стулом Якову, — купцы завтра хотели побывать: как приедут, проводи
их вот
к Борису Павловичу…
— Не мешайте
ему, матушка, — сказал Нил Андреич, — на здоровье, народ молодой! Так как же вы понимаете людей, батюшка? —
обратился он к Райскому, — это любопытно!
— А тебя журил? —
обратился он к другому.
— Я спрашиваю вас:
к добру или
к худу! А послушаешь: «Все старое нехорошо, и сами старики глупы, пора
их долой!» — продолжал Тычков, — дай волю,
они бы и того… готовы нас всех заживо похоронить, а сами сели бы на наше место, — вот ведь
к чему все клонится! Как это по-французски есть и поговорка такая, Наталья Ивановна? —
обратился он к одной барыне.
— Так изволите видеть: лишь замечу в молодом человеке этакую прыть, — продолжал
он,
обращаясь к Райскому, — дескать, «я сам умен, никого и знать не хочу» — и пожурю, и пожурю, не прогневайтесь!
— Куда мне! — скромно возразил гость, — я только так, из любопытства… Вот теперь я хотел спросить еще вас… — продолжал
он,
обращаясь к Райскому.
— Плутовка! — говорил Нил Андреич, грозя ей пальцем, — что, батюшка, —
обратился он к священнику, — не жаловалась ли она вам на исповеди на мужа, что
он…
— Что это вы ко мне привязались! — сказала Полина Карповна, — est-il bête, grossier? [
он глуп, груб? (фр.)] —
обратилась она
к Райскому.
— То-то отстал! Какой пример для молодых женщин и девиц? А ведь ей давно за сорок! Ходит в розовом, бантики да ленточки… Как не пожурить! Видите ли, —
обратился он к Райскому, — что я страшен только для порока, а вы боитесь меня! Кто это вам наговорил на меня страхи!
— Так вы с
ним по ночам шатаетесь! —
обратился он к Райскому. — А знаете ли вы, что
он подозрительный человек, враг правительства, отверженец церкви и общества?
Дружба ее не дошла еще до того, чтоб она поверила
ему если не тайны свои, так хоть
обратилась бы
к его мнению,
к авторитету
его опытности в чем-нибудь,
к его дружбе, наконец сказала бы
ему, что ее занимает, кто ей нравится, кто нет.
— Это опять не то письмо: то на синей бумаге написано! — резко сказал
он,
обращаясь к Вере, — а это на белой…
Тут был и Викентьев.
Ему не сиделось на месте,
он вскакивал, подбегал
к Марфеньке, просил дать и
ему почитать вслух, а когда
ему давали, то
он вставлял в роман от себя целые тирады или читал разными голосами. Когда говорила угнетенная героиня,
он читал тоненьким, жалобным голосом, а за героя читал своим голосом,
обращаясь к Марфеньке, отчего та поминутно краснела и делала
ему сердитое лицо.
—
К вашим услугам, Марфа Васильевна!.. сочту себя счастливым… — приговаривал
он. — Какая отменная девица! — вполголоса добавил
он,
обращаясь к Райскому, — это распускающаяся, так сказать, роза на стебельке, до коей даже дыхание ветерка не смеет коснуться!
Он забыл свои сомнения, тревоги, синие письма, обрыв, бросился
к столу и написал коротенький нежный ответ, отослал
его к Вере, а сам погрузился в какие-то хаотические ощущения страсти. Веры не было перед глазами; сосредоточенное, напряженное наблюдение за ней раздробилось в мечты или
обращалось к прошлому, уже испытанному.
Он от мечтаний бросался
к пытливому исканию «ключей»
к ее тайнам.
Райский зашел
к нему и с удивлением услышал эту новость.
Обратился к бабушке, та сказала, что у
него в деревне что-то непокойно.
— Как не нравится? когда я говорил тебе? —
обратился он строго
к Райскому.
— Икру? Даже затрясся весь, как увидал! А это что? — с новым удовольствием заговорил
он, приподнимая крышки серебряных блюд, одну за другой. — Какая вы кокетка, Полина Карповна: даже котлетки без папильоток не можете кушать! Ах, и трюфли — роскошь юных лет! — petit-fours, bouchees de dames! Ax, что вы хотите со мной делать? —
обратился он к ней, потирая от удовольствия руки — Какие замыслы у вас?