Неточные совпадения
— Вот вы этак все на меня!.. — Ну, ну, поди, поди! — в одно и
то же время закричали друг на друга Обломов и Захар. Захар ушел, а Обломов начал
читать письмо, писанное точно квасом, на серой бумаге, с печатью из бурого сургуча. Огромные бледные буквы тянулись в торжественной процессии, не касаясь друг друга, по отвесной линии, от верхнего угла к нижнему. Шествие иногда нарушалось бледно-чернильным большим пятном.
Но цвет жизни распустился и не дал плодов. Обломов отрезвился и только изредка, по указанию Штольца, пожалуй, и
прочитывал ту или другую книгу, но не вдруг, не торопясь, без жадности, а лениво пробегал глазами по строкам.
Если давали ему первый
том, он по прочтении не просил второго, а приносили — он медленно
прочитывал.
Потом уж он не осиливал и первого
тома, а большую часть свободного времени проводил, положив локоть на стол, а на локоть голову; иногда вместо локтя употреблял
ту книгу, которую Штольц навязывал ему
прочесть.
Он беспрестанно в движении: понадобится обществу послать в Бельгию или Англию агента — посылают его; нужно написать какой-нибудь проект или приспособить новую идею к делу — выбирают его. Между
тем он ездит и в свет и
читает: когда он успевает — Бог весть.
— Да ведь мужики будут
читать о
том, как пахать, — чудак! Однако послушай: не шутя, тебе надо самому побывать в деревне в этом году.
В
то же время
читать газеты, книги, беспокоиться о
том, зачем англичане послали корабль на Восток…»
Как бы
то ни было, но в редкой девице встретишь такую простоту и естественную свободу взгляда, слова, поступка. У ней никогда не
прочтешь в глазах: «теперь я подожму немного губу и задумаюсь — я так недурна. Взгляну туда и испугаюсь, слегка вскрикну, сейчас подбегут ко мне. Сяду у фортепьяно и выставлю чуть-чуть кончик ноги…»
Он покраснел, догадываясь, не без основания, что ей было известно не только о
том, что он
читает, но и как
читает.
Барон вел процесс,
то есть заставлял какого-то чиновника писать бумаги,
читал их сквозь лорнетку, подписывал и посылал
того же чиновника с ними в присутственные места, а сам связями своими в свете давал этому процессу удовлетворительный ход. Он подавал надежду на скорое и счастливое окончание. Это прекратило злые толки, и барона привыкли видеть в доме, как родственника.
И Ольге никогда не пришло бы в голову
прочесть. Если они затруднялись обе,
тот же вопрос обращался к барону фон Лангвагену или к Штольцу, когда он был налицо, и книга читалась или не читалась, по их приговору.
Бедный Обломов
то повторял зады,
то бросался в книжные лавки за новыми увражами и иногда целую ночь не спал, рылся,
читал, чтоб утром, будто нечаянно, отвечать на вчерашний вопрос знанием, вынутым из архива памяти.
— Верьте же мне, — заключила она, — как я вам верю, и не сомневайтесь, не тревожьте пустыми сомнениями этого счастья, а
то оно улетит. Что я раз назвала своим,
того уже не отдам назад, разве отнимут. Я это знаю, нужды нет, что я молода, но… Знаете ли, — сказала она с уверенностью в голосе, — в месяц, с
тех пор, как знаю вас, я много передумала и испытала, как будто
прочла большую книгу, так, про себя, понемногу… Не сомневайтесь же…
— Вот-с, в контракте сказано, — говорил Иван Матвеевич, показывая средним пальцем две строки и спрятав палец в рукав, — извольте
прочесть: «Буде же я, Обломов, пожелаю прежде времени съехать с квартиры,
то обязан передать ее другому лицу на
тех же условиях или, в противном случае, удовлетворить ее, Пшеницыну, сполна платою за весь год, по первое июня будущего года»,
прочитал Обломов.
— Вот-с копию извольте получить, а контракт принадлежит сестре, — мягко отозвался Иван Матвеевич, взяв контракт в руку. — Сверх
того за огород и продовольствие из оного капустой, репой и прочими овощами, считая на одно лицо, —
читал Иван Матвеевич, — примерно двести пятьдесят рублей…
Ему было очень скучно не видеть Ольги в неположенные дни, не слышать ее голоса, не
читать в глазах все
той же, неизменяющейся ласки, любви, счастья.
Ответ принес Никита,
тот самый, который, по словам Анисьи, был главным виновником болтовни. Он принес от барышни новые книги, с поручением от Ольги
прочитать и сказать, при свидании, стоит ли их
читать ей самой.
Ночь он спал мало: все дочитывал присланные Ольгой книги и
прочитал полтора
тома.
Чего ж надеялся Обломов? Он думал, что в письме сказано будет определительно, сколько он получит дохода, и, разумеется, как можно больше, тысяч, например, шесть, семь; что дом еще хорош, так что по нужде в нем можно жить, пока будет строиться новый; что, наконец, поверенный пришлет тысячи три, четыре, — словом, что в письме он
прочтет тот же смех, игру жизни и любовь, что
читал в записках Ольги.
— Должно быть, все книги читали-с? — с
той же покорной усмешкой заметил он.
— Я не виню тебя, Илья, — дружески, мягко продолжал Штольц, — я
читал твое письмо. Виноват больше всех я, потом она, потом уж ты, и
то мало.
— Расскажите же мне, что было с вами с
тех пор, как мы не видались. Вы непроницаемы теперь для меня, а прежде я
читал на лице ваши мысли: кажется, это одно средство для нас понять друг друга. Согласны вы?
Она вынула из портфеля письмо и подала ему. Он подошел к свечке,
прочел и положил на стол. А глаза опять обратились на нее с
тем же выражением, какого она уж давно не видала в нем.
Вы ошиблись (
читал Штольц, ударяя на этом слове); пред вами не
тот, кого вы ждали, о ком мечтали.
Илья Ильич позавтракал, прослушал, как Маша
читает по-французски, посидел в комнате у Агафьи Матвеевны, смотрел, как она починивала Ванечкину курточку, переворачивая ее раз десять
то на
ту,
то на другую сторону, и в
то же время беспрестанно бегала в кухню посмотреть, как жарится баранина к обеду, не пора ли заваривать уху.
Она сердилась, а он смеялся, она еще пуще сердилась и тогда только мирилась, когда он перестанет шутить и разделит с ней свою мысль, знание или чтение. Кончалось
тем, что все, что нужно и хотелось знать,
читать ему,
то надобилось и ей.
Суета света касалась ее слегка, и она спешила в свой уголок сбыть с души какое-нибудь тяжелое, непривычное впечатление, и снова уходила
то в мелкие заботы домашней жизни, по целым дням не покидала детской, несла обязанности матери-няньки,
то погружалась с Андреем в чтение, в толки о «серьезном и скучном», или
читали поэтов, поговаривали о поездке в Италию.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому не учите, это я делаю не
то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть нового на свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем
прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!
Трудись! Кому вы вздумали //
Читать такую проповедь! // Я не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия — не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные // У нас труду не учатся. // У нас чиновник плохонький, // И
тот полов не выметет, // Не станет печь топить… // Скажу я вам, не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса // Не отличу ячменного. // А мне поют: «Трудись!»
— Мы рады и таким! // Бродили долго по́ саду: // «Затей-то! горы, пропасти! // И пруд опять… Чай, лебеди // Гуляли по пруду?.. // Беседка… стойте! с надписью!..» // Демьян, крестьянин грамотный, //
Читает по складам. // «Эй, врешь!» Хохочут странники… // Опять — и
то же самое //
Читает им Демьян. // (Насилу догадалися, // Что надпись переправлена: // Затерты две-три литеры. // Из слова благородного // Такая вышла дрянь!)
Ночь тихая спускается, // Уж вышла в небо темное // Луна, уж пишет грамоту // Господь червонным золотом // По синему по бархату, //
Ту грамоту мудреную, // Которой ни разумникам, // Ни глупым не
прочесть.
Эх! эх! придет ли времечко, // Когда (приди, желанное!..) // Дадут понять крестьянину, // Что розь портрет портретику, // Что книга книге розь? // Когда мужик не Блюхера // И не милорда глупого — // Белинского и Гоголя // С базара понесет? // Ой люди, люди русские! // Крестьяне православные! // Слыхали ли когда-нибудь // Вы эти имена? //
То имена великие, // Носили их, прославили // Заступники народные! // Вот вам бы их портретики // Повесить в ваших горенках, // Их книги
прочитать…