Неточные совпадения
— Ну, хорошо,
как встану, напишу…
Ты ступай к себе, а я
подумаю. Ничего
ты не умеешь сделать, — добавил он, — мне и об этой дряни надо самому хлопотать.
— Видишь, и сам не знаешь! А там,
подумай:
ты будешь жить у кумы моей, благородной женщины, в покое, тихо; никто
тебя не тронет; ни шуму, ни гаму, чисто, опрятно. Посмотри-ка, ведь
ты живешь точно на постоялом дворе, а еще барин, помещик! А там чистота, тишина; есть с кем и слово перемолвить,
как соскучишься. Кроме меня, к
тебе и ходить никто не будет. Двое ребятишек — играй с ними, сколько хочешь! Чего
тебе? А выгода-то, выгода
какая.
Ты что здесь платишь?
— Теперь, теперь! Еще у меня поважнее есть дело.
Ты думаешь, что это дрова рубить? тяп да ляп? Вон, — говорил Обломов, поворачивая сухое перо в чернильнице, — и чернил-то нет!
Как я стану писать?
Захар не отвечал: он, кажется,
думал: «Ну, чего
тебе? Другого, что ли, Захара? Ведь я тут стою», и перенес взгляд свой мимо барина, слева направо; там тоже напомнило ему о нем самом зеркало, подернутое,
как кисеей, густою пылью: сквозь нее дико, исподлобья смотрел на него,
как из тумана, собственный его же угрюмый и некрасивый лик.
Ты, может быть,
думаешь, глядя,
как я иногда покроюсь совсем одеялом с головой, что я лежу
как пень да сплю; нет, не сплю я, а
думаю все крепкую думу, чтоб крестьяне не потерпели ни в чем нужды, чтоб не позавидовали чужим, чтоб не плакались на меня Господу Богу на Страшном суде, а молились бы да поминали меня добром.
—
Какой дурак, братцы, — сказала Татьяна, — так этакого поискать! Чего, чего не надарит ей? Она разрядится, точно пава, и ходит так важно; а кабы кто посмотрел,
какие юбки да
какие чулки носит, так срам посмотреть! Шеи по две недели не моет, а лицо мажет… Иной раз согрешишь, право,
подумаешь: «Ах
ты, убогая! надела бы
ты платок на голову, да шла бы в монастырь, на богомолье…»
— Вот, вот этак же, ни дать ни взять, бывало, мой прежний барин, — начал опять тот же лакей, что все перебивал Захара, —
ты, бывало,
думаешь,
как бы повеселиться, а он вдруг, словно угадает, что
ты думал, идет мимо, да и ухватит вот этак, вот
как Матвей Мосеич Андрюшку. А это что, коли только ругается! Велика важность: «лысым чертом» выругает!
— Да
ты того…
как же это вдруг… постой… дай
подумать… ведь я не брит…
—
Как не жизнь! Чего тут нет?
Ты подумай, что
ты не увидал бы ни одного бледного, страдальческого лица, никакой заботы, ни одного вопроса о сенате, о бирже, об акциях, о докладах, о приеме у министра, о чинах, о прибавке столовых денег. А всё разговоры по душе!
Тебе никогда не понадобилось бы переезжать с квартиры — уж это одно чего стоит! И это не жизнь?
«Боже мой! —
думала она. — Вот все пришло в порядок; этой сцены
как не бывало, слава Богу! Что ж… Ах, Боже мой! Что ж это такое? Ах, Сонечка, Сонечка!
Какая ты счастливая!»
—
Как я рада, что
ты пришел, — говорила она, не отвечая на его вопрос, — я
думала, что
ты не придешь, начинала бояться!
— Ах,
как я рада!
Как я рада! — твердила она, улыбаясь и глядя на него. — Я
думала, что не увижу
тебя сегодня. Мне вчера такая тоска вдруг сделалась — не знаю отчего, и я написала.
Ты рад?
— Если б я знала, я бы попросила ее, — перебила обиженным голосом Ольга, выпуская его руку из своей. — Я
думала, что для
тебя нет больше счастья,
как побыть со мной.
—
Ты сомневаешься в моей любви? — горячо заговорил он. —
Думаешь, что я медлю от боязни за себя, а не за
тебя? Не оберегаю,
как стеной, твоего имени, не бодрствую,
как мать, чтоб не смел коснуться слух
тебя… Ах, Ольга! Требуй доказательств! Повторю
тебе, что если б
ты с другим могла быть счастливее, я бы без ропота уступил права свои; если б надо было умереть за
тебя, я бы с радостью умер! — со слезами досказал он.
—
Ты засыпал бы с каждым днем все глубже — не правда ли? А я?
Ты видишь,
какая я? Я не состареюсь, не устану жить никогда. А с
тобой мы стали бы жить изо дня в день, ждать Рождества, потом Масленицы, ездить в гости, танцевать и не
думать ни о чем; ложились бы спать и благодарили Бога, что день скоро прошел, а утром просыпались бы с желанием, чтоб сегодня походило на вчера… вот наше будущее — да? Разве это жизнь? Я зачахну, умру… за что, Илья? Будешь ли
ты счастлив…
— Я
думал… — говорил он медленно, задумчиво высказываясь и сам не доверяя своей мысли,
как будто тоже стыдясь своей речи, — вот видишь ли… бывают минуты… то есть я хочу сказать, если это не признак какого-нибудь расстройства, если
ты совершенно здорова, то, может быть,
ты созрела, подошла к той поре, когда остановился рост жизни… когда загадок нет, она открылась вся…
— Что ж? примем ее
как новую стихию жизни… Да нет, этого не бывает, не может быть у нас! Это не твоя грусть; это общий недуг человечества. На
тебя брызнула одна капля… Все это страшно, когда человек отрывается от жизни… когда нет опоры. А у нас… Дай Бог, чтоб эта грусть твоя была то, что я
думаю, а не признак какой-нибудь болезни… то хуже. Вот горе, перед которым я упаду без защиты, без силы… А то, ужели туман, грусть, какие-то сомнения, вопросы могут лишить нас нашего блага, нашей…
— Не говори, не говори! — остановила его она. — Я опять,
как на той неделе, буду целый день
думать об этом и тосковать. Если в
тебе погасла дружба к нему, так из любви к человеку
ты должен нести эту заботу. Если
ты устанешь, я одна пойду и не выйду без него: он тронется моими просьбами; я чувствую, что я заплачу горько, если увижу его убитого, мертвого! Может быть, слезы…
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак!
Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой,
какой суп! (Продолжает есть.)Я
думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай,
какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий. Что, Анна Андреевна? а?
Думала ли
ты что-нибудь об этом? Экой богатый приз, канальство! Ну, признайся откровенно:
тебе и во сне не виделось — просто из какой-нибудь городничихи и вдруг; фу-ты, канальство! с
каким дьяволом породнилась!
Анна Андреевна.
Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых,
тебе не будет времени
думать об этом. И
как можно и с
какой стати себя обременять этакими обещаниями?
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право,
как подумаешь, Анна Андреевна,
какие мы с
тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да
как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше
думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто
как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.