Неточные совпадения
—
Вот, коли будете писать, так
уж кстати извольте и счеты поверить: надо деньги заплатить.
—
Вот вы прочтите, увидите сами, — добавил он
уже без азарта…
— А
вот я посмотрю, как ты не переедешь. Нет,
уж коли спросил совета, так слушайся, что говорят.
— Эх, ты! Не знаешь ничего. Да все мошенники натурально пишут —
уж это ты мне поверь!
Вот, например, — продолжал он, указывая на Алексеева, — сидит честная душа, овца овцой, а напишет ли он натурально? — Никогда. А родственник его, даром что свинья и бестия, тот напишет. И ты не напишешь натурально! Стало быть, староста твой
уж потому бестия, что ловко и натурально написал. Видишь ведь, как прибрал слово к слову: «Водворить на место жительства».
— Ну, оставим это! — прервал его Илья Ильич. — Ты иди с Богом, куда хотел, а я
вот с Иваном Алексеевичем напишу все эти письма да постараюсь поскорей набросать на бумагу план-то свой:
уж кстати заодно делать…
— Ну иди, иди! — отвечал барин. — Да смотри, не пролей молоко-то. — А ты, Захарка, постреленок, куда опять бежишь? — кричал потом. —
Вот я тебе дам бегать!
Уж я вижу, что ты это в третий раз бежишь. Пошел назад, в прихожую!
Кто-то напомнил ему, что
вот кстати бы
уж и ворота исправить, и крыльцо починить, а то, дескать, сквозь ступеньки не только кошки, и свиньи пролезают в подвал.
— Все умрем, кому когда — воля Божья! — возражает Пелагея Игнатьевна со вздохом. — Кто умирает, а
вот у Хлоповых так не поспевают крестить: говорят, Анна Андреевна опять родила —
уж это шестой.
— Да, темно на дворе, — скажет она. —
Вот, Бог даст, как дождемся Святок, приедут погостить свои, ужо будет повеселее, и не видно, как будут проходить вечера.
Вот если б Маланья Петровна приехала,
уж тут было бы проказ-то! Чего она не затеет! И олово лить, и воск топить, и за ворота бегать; девок у меня всех с пути собьет. Затеет игры разные… такая право!
— Коли ругается, так лучше, — продолжал тот, — чем пуще ругается, тем лучше: по крайности, не прибьет, коли ругается. А
вот как я жил у одного: ты еще не знаешь — за что, а
уж он, смотришь, за волосы держит тебя.
— И не дай Бог! — продолжал Захар, — убьет когда-нибудь человека; ей-богу, до смерти убьет! И ведь за всяку безделицу норовит выругать лысым…
уж не хочется договаривать. А
вот сегодня так новое выдумал: «ядовитый», говорит! Поворачивается же язык-то!..
— Ну
вот, встал бы утром, — начал Обломов, подкладывая руки под затылок, и по лицу разлилось выражение покоя: он мысленно был
уже в деревне.
Чрез две недели Штольц
уже уехал в Англию, взяв с Обломова слово приехать прямо в Париж. У Ильи Ильича
уже и паспорт был готов, он даже заказал себе дорожное пальто, купил фуражку.
Вот как подвинулись дела.
— Ничего, наше дело хозяйское: у вас некому разбирать, а мне в охоту, — продолжала она. —
Вот тут двадцать пар совсем не годятся: их
уж и штопать не стоит.
— Ничего; что нам делать-то?
Вот это я сама надвяжу, эти бабушке дам; завтра золовка придет гостить; по вечерам нечего будет делать, и надвяжем. У меня Маша
уж начинает вязать, только спицы все выдергивает: большие, не по рукам.
— То
уж, конечно, свято. Выпьем, кум!
Вот пошлет Затертого в Обломовку, тот повысосет немного: пусть достается потом наследникам…
— За гордость, — сказала она, — я наказана, я слишком понадеялась на свои силы —
вот в чем я ошиблась, а не в том, чего ты боялся. Не о первой молодости и красоте мечтала я: я думала, что я оживлю тебя, что ты можешь еще жить для меня, — а ты
уж давно умер. Я не предвидела этой ошибки, а все ждала, надеялась… и
вот!.. — с трудом, со вздохом досказала она.
— Капуста кислая с лососиной, — сказала она. — Осетрины нет нигде:
уж я все лавки выходила, и братец спрашивали — нет.
Вот разве попадется живой осетр — купец из каретного ряда заказал, — так обещали часть отрезать. Потом телятина, каша на сковороде…
— Ну,
вот он к сестре-то больно часто повадился ходить. Намедни часу до первого засиделся, столкнулся со мной в прихожей и будто не видал. Так
вот, поглядим еще, что будет, да и того… Ты стороной и поговори с ним, что бесчестье в доме заводить нехорошо, что она вдова: скажи, что
уж об этом узнали; что теперь ей не выйти замуж; что жених присватывался, богатый купец, а теперь прослышал, дескать, что он по вечерам сидит у нее, не хочет.
— Простите, виноват! — извинялся он. —
Вот мы, не видя ничего,
уж и поссорились. Я знаю, что вы не можете хотеть этого, но вы не можете и стать в мое положение, и оттого вам странно мое движение — бежать. Человек иногда бессознательно делается эгоистом.
— Теперь ты
уж не увидишь на мне рубашки наизнанку, — говорил дальше Обломов, с аппетитом обсасывая косточку, — она все осмотрит, все увидит, ни одного нештопаного чулка нет — и все сама. А кофе как варит!
Вот я угощу тебя после обеда.
— Нет,
уж увольте; пусть
вот лучше Ванюша бы написал: он чисто пишет…
— Стало, следствие начнется? — робко спросил Тарантьев. —
Вот тут-то, кум, отделаться бы подешевле: ты
уж, брат, выручи!
— Нет,
уж обругаю, как ты хочешь! — говорил Тарантьев. — А впрочем, правда, лучше погожу;
вот что я вздумал; слушай-ко, кум!
— Нет, не оставлю! Ты меня не хотел знать, ты неблагодарный! Я пристроил тебя здесь, нашел женщину-клад. Покой, удобство всякое — все доставил тебе, облагодетельствовал кругом, а ты и рыло отворотил. Благодетеля нашел: немца! На аренду имение взял;
вот погоди: он тебя облупит, еще акций надает.
Уж пустит по миру, помяни мое слово! Дурак, говорю тебе, да мало дурак, еще и скот вдобавок, неблагодарный!
Вот Илья Ильич идет медленно по дорожке, опираясь на плечо Вани. Ваня
уж почти юноша, в гимназическом мундире, едва сдерживает свой бодрый, торопливый шаг, подлаживаясь под походку Ильи Ильича. Обломов не совсем свободно ступает одной ногой — следы удара.
То же было с Обломовым теперь. Его осеняет какая-то, бывшая
уже где-то тишина, качается знакомый маятник, слышится треск откушенной нитки; повторяются знакомые слова и шепот: «
Вот никак не могу попасть ниткой в иглу: на-ка ты, Маша, у тебя глаза повострее!»
Должность хорошая, старинная: сиди только важнее на стуле, положи ногу на ногу, покачивай, да не отвечай сразу, когда кто придет, а сперва зарычи, а потом
уж пропусти или в шею вытолкай, как понадобится; а хорошим гостям, известно: булавой наотмашь,
вот так!
Неточные совпадения
Хлестаков. Да
вот тогда вы дали двести, то есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы
уже ровно было восемьсот.
Анна Андреевна. Мы теперь в Петербурге намерены жить. А здесь, признаюсь, такой воздух… деревенский
уж слишком!., признаюсь, большая неприятность…
Вот и муж мой… он там получит генеральский чин.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было
уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так
вот и тянет! В одном ухе так
вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Лука Лукич (про себя, в нерешимости).
Вот тебе раз!
Уж этого никак не предполагал. Брать или не брать?
Городничий. Не верьте, не верьте! Это такие лгуны… им
вот эдакой ребенок не поверит. Они
уж и по всему городу известны за лгунов. А насчет мошенничества, осмелюсь доложить: это такие мошенники, каких свет не производил.