— Ах, постой! — спохватился Марк Иванович, но лакей уже был далеко. — Убежал.
Вот досада, забыл совсем в сообщение поместить еще одну очень важную новость. Поступила к нам актриса Дудкина, — строчек десять проухал…
«Как бы мне не отвечать за промедление!
Вот досада!» думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда-то, кто говорил, что он верно опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было, и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что должно быть и Ермолов там.
Неточные совпадения
«Да, — вспоминала она, что-то было ненатуральное в Анне Павловне и совсем непохожее на ее доброту, когда она третьего дня с
досадой сказала: «
Вот, всё дожидался вас, не хотел без вас пить кофе, хотя ослабел ужасно».
Он посмотрел на меня с удивлением, проворчал что-то сквозь зубы и начал рыться в чемодане;
вот он вынул одну тетрадку и бросил ее с презрением на землю; потом другая, третья и десятая имели ту же участь: в его
досаде было что-то детское; мне стало смешно и жалко…
Как-то в жарком разговоре, а может быть, несколько и выпивши, Чичиков назвал другого чиновника поповичем, а тот, хотя действительно был попович, неизвестно почему обиделся жестоко и ответил ему тут же сильно и необыкновенно резко, именно
вот как: «Нет, врешь, я статский советник, а не попович, а
вот ты так попович!» И потом еще прибавил ему в пику для большей
досады: «Да
вот, мол, что!» Хотя он отбрил таким образом его кругом, обратив на него им же приданное название, и хотя выражение «
вот, мол, что!» могло быть сильно, но, недовольный сим, он послал еще на него тайный донос.
Досада ли на то, что
вот не удалась задуманная назавтра сходка с своим братом в неприглядном тулупе, опоясанном кушаком, где-нибудь во царевом кабаке, или уже завязалась в новом месте какая зазнобушка сердечная и приходится оставлять вечернее стоянье у ворот и политичное держанье за белы ручки в тот час, как нахлобучиваются на город сумерки, детина в красной рубахе бренчит на балалайке перед дворовой челядью и плетет тихие речи разночинный отработавшийся народ?
—
Вот и вас… точно из-за тысячи верст на вас смотрю… Да и черт знает, зачем мы об этом говорим! И к чему расспрашивать? — прибавил он с
досадой и замолчал, кусая себе ногти и вновь задумываясь.