Неточные совпадения
На балы если вы едете, то именно
для того, чтобы повертеть ногами и позевать в руку; а у нас соберется в одну хату толпа девушек совсем не
для балу, с веретеном, с гребнями; и сначала будто и делом займутся: веретена шумят, льются песни, и каждая не подымет и глаз в сторону; но только нагрянут в хату парубки с скрыпачом — подымется крик, затеется шаль, пойдут танцы и заведутся такие штуки,
что и рассказать нельзя.
— Ты видишь,
что я еще не умывался, — продолжал Черевик, зевая и почесывая спину и стараясь, между прочим, выиграть время
для своей лени.
— Вот, как видишь, — продолжал Черевик, оборотясь к Грицьку, — наказал бог, видно, за то,
что провинился перед тобою. Прости, добрый человек! Ей-Богу, рад бы был сделать все
для тебя… Но
что прикажешь? В старухе дьявол сидит!
Тетка покойного деда рассказывала, — а женщине, сами знаете, легче поцеловаться с чертом, не во гнев будь сказано, нежели назвать кого красавицею, —
что полненькие щеки козачки были свежи и ярки, как мак самого тонкого розового цвета, когда, умывшись божьею росою, горит он, распрямляет листики и охорашивается перед только
что поднявшимся солнышком;
что брови словно черные шнурочки, какие покупают теперь
для крестов и дукатов девушки наши у проходящих по селам с коробками москалей, ровно нагнувшись, как будто гляделись в ясные очи;
что ротик, на который глядя облизывалась тогдашняя молодежь, кажись, на то и создан был, чтобы выводить соловьиные песни;
что волосы ее, черные, как крылья ворона, и мягкие, как молодой лен (тогда еще девушки наши не заплетали их в дрибушки, перевивая красивыми, ярких цветов синдячками), падали курчавыми кудрями на шитый золотом кунтуш.
Узнали,
что это за птица: никто другой, как сатана, принявший человеческий образ
для того, чтобы отрывать клады; а как клады не даются нечистым рукам, так вот он и приманивает к себе молодцов.
Душа горела у меня узнать эту птицу, да рожа замазана сажею, как у черта,
что кует гвозди
для грешников.
— Свадьбу? Дал бы я тебе свадьбу!.. Ну, да
для именитого гостя… завтра вас поп и обвенчает. Черт с вами! Пусть комиссар увидит,
что значит исправность! Ну, ребята, теперь спать! Ступайте по домам!.. Сегодняшний случай припомнил мне то время, когда я… — При сих словах голова пустил обыкновенный свой важный и значительный взгляд исподлобья.
Я, помнится, обещал вам,
что в этой книжке будет и моя сказка. И точно, хотел было это сделать, но увидел,
что для сказки моей нужно, по крайней мере, три таких книжки. Думал было особо напечатать ее, но передумал. Ведь я знаю вас: станете смеяться над стариком. Нет, не хочу! Прощайте! Долго, а может быть, совсем, не увидимся. Да
что? ведь вам все равно, хоть бы и не было совсем меня на свете. Пройдет год, другой — и из вас никто после не вспомнит и не пожалеет о старом пасичнике Рудом Паньке.
Подбежавши, вдруг схватил он обеими руками месяц, кривляясь и дуя, перекидывал его из одной руки в другую, как мужик, доставший голыми руками огонь
для своей люльки; наконец поспешно спрятал в карман и, как будто ни в
чем не бывал, побежал далее.
И
для этого решился украсть месяц, в той надежде,
что старый Чуб ленив и не легок на подъем, к дьяку же от избы не так близко: дорога шла по-за селом, мимо мельниц, мимо кладбища, огибала овраг.
«
Что людям вздумалось расславлять, будто я хороша? — говорила она, как бы рассеянно,
для того только, чтобы об чем-нибудь поболтать с собою.
И дворянин нарочно
для этого давал большой крюк, прежде
чем достигал шинка, и называл это — заходить по дороге.
Причина этому была, может быть, лень, а может, и то,
что пролезать в двери делалось
для него с каждым годом труднее.
— Помилуй, Вакула! — жалобно простонал черт, — все
что для тебя нужно, все сделаю, отпусти только душу на покаяние: не клади на меня страшного креста!
Пленникам сильно прискучило сидеть в мешках, несмотря на то
что дьяк проткнул
для себя пальцем порядочную дыру.
Плетня видны были одни остатки, потому
что всякий выходивший из дому никогда не брал палки
для собак, в надежде,
что будет проходить мимо кумова огорода и выдернет любую из его плетня.
—
Для тебя только, моя дочь, прощаю! — отвечал он, поцеловав ее и блеснув странно очами. Катерина немного вздрогнула: чуден показался ей и поцелуй, и странный блеск очей. Она облокотилась на стол, на котором перевязывал раненую свою руку пан Данило, передумывая,
что худо и не по-козацки сделал, просивши прощения, не будучи ни в
чем виноват.
Когда кому нужда была в ножике очинить перо, то он немедленно обращался к Ивану Федоровичу, зная,
что у него всегда водился ножик; и Иван Федорович, тогда еще просто Ванюша, вынимал его из небольшого кожаного чехольчика, привязанного к петле своего серенького сюртука, и просил только не скоблить пера острием ножика, уверяя,
что для этого есть тупая сторона.
Замужем она никогда не была и обыкновенно говорила,
что жизнь девическая
для нее дороже всего.
По приезде домой жизнь Ивана Федоровича решительно изменилась и пошла совершенно другою дорогою. Казалось, натура именно создала его
для управления осьмнадцатидушным имением. Сама тетушка заметила,
что он будет хорошим хозяином, хотя, впрочем, не во все еще отрасли хозяйства позволяла ему вмешиваться. «Воно ще молода дытына, — обыкновенно она говаривала, несмотря на то
что Ивану Федоровичу было без малого сорок лет, — где ему все знать!»
— Иван Иванович, я тебе говорю,
что ты лжешь! — произнес Григорий Григорьевич,
для лучшей ясности — по складам и громче прежнего.
Должно думать,
что в Ноевом ковчеге особенный
для нее сарай.
Да
что ж эдак рассказывать? Один выгребает из печки целый час уголь
для своей трубки, другой зачем-то побежал за комору.
Что, в самом деле!.. Добро бы поневоле, а то ведь сами же напросились. Слушать так слушать!
Неточные совпадения
— Анна Андреевна именно ожидала хорошей партии
для своей дочери, а вот теперь такая судьба: именно так сделалось, как она хотела», — и так, право, обрадовалась,
что не могла говорить.
Послушайте ж, вы сделайте вот
что: квартальный Пуговицын… он высокого роста, так пусть стоит
для благоустройства на мосту.
Судья тоже, который только
что был пред моим приходом, ездит только за зайцами, в присутственных местах держит собак и поведения, если признаться пред вами, — конечно,
для пользы отечества я должен это сделать, хотя он мне родня и приятель, — поведения самого предосудительного.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит
для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта,
что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь
для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то,
что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.